Быстротечный бой закончился полным поражением противника. Почти тысяча вражеских солдат и офицеров была взята в плен. Лишь немногим удалось спастись бегством. Кое-где мелькали по косогору черные шинели улепетывающих эсэсовцев.
Танки остановились, заняли круговую оборону на западной окраине Мстува.
Хохряков на своей тридцатьчетверке поднялся на бугор метрах в двухстах трехстах от шоссе и, вооружившись биноклем, принялся рассматривать путь на Ченстохову. До нее оставалось 12 километров. Наручные часы показывали ровно четырнадцать.
Невдалеке толпились военнопленные.
Вскоре на бугор, где остановилась машина Хохрякова, лихо подкатил танк, густо облепленный мотострелками. Из машины вышли Горюшкин и Башев просто сияющие от радости. Выслушав их сообщение о том, что у моста через Варту все в порядке, Хохряков сказал, обращаясь к парторгу Пикалову!
Володя! Для конвоирования военнопленных оставляю тебе экипаж Башева и взвод автоматчиков: сдай, куда следует, этих вояк и оформи документально. Все под расписку: солдат, офицеров, оружие, уцелевшую технику. И догоняй нас в Ченстохове.
Не успел Пикалов ответить, как Хохряков заразительно рассмеялся и обратился к стоящим рядом офицерам:
Эх, друзья, вам надо сутки мыться и одежду отстирывать от грязи, копоти и крови
Зато устроили фашистам настоящую парилку! сострил Агеев.
Офицеры заулыбались, а Хохряков посерьезнел.
Да, товарищи. Сегодня многие фашисты увидели свой последний час. Но пока еще не все. Готовьтесь к новому бою.
Пока Хохряков уточнял с командирами танковых рот порядок дальнейших действий, Горюшкин и Пикалов распоряжались по отправке пленных.
Хохряков окинул взглядом, казалось, нескончаемую колонну отвоевавшихся гитлеровцев и, взмахнув рукой, по-кавалерийски скомандовал:
По коням!
Раньше в направлении на Ченстохову выступили все три танка разведвзвода лейтенанта Агеева с поредевшим взводом десантников Горюшкина и несколькими саперами на броне.
Через два часа комбриг И. И. Чугунков услышал по рации хрипловатый от простуды голос Хохрякова:
Товарищ гвардии полковник! На плечах противника въехали на северо-восточную окраину Ченстоховы. Во взаимодействии с мотострелками потихоньку тесним гитлеровцев.
Спасибо, двести девятый, весело ответил комбриг. Немедленно порадую Батю. А вы пробивайтесь через городской парк на западную окраину. Пока мы подойдем, чтобы и птица не пролетела в город.
Слушаюсь! Не пролетит и воробей.
Да своих не постреляйте. Туда, в квадрат ноль-ноль двенадцать, я послал Удова. Пусть наведет гвардейский порядок.
Комбат молча посветил фонариком, нашел на карте нужный квадрат, включающий в себя западную часть привокзальной территории, переезд и выходные железнодорожные стрелки из Ченстоховы на Люблин
Хохрякову было понятно указание комбрига. А кто в бригаде да и в корпусе не знал храброго разведчика и подрывника гвардии старшину Степана Ивановича Удова, двадцати лет от роду.
Однажды Степан как десантник ехал на тридцатьчетверке головной походной заставы. Когда эту заставу обстрелял противник, Удов спешился и с укрытия стал осматривать поле боя.
Вдоль деревни в лощине располагались гитлеровцы. Разведать их огневые точки можно было, только проникнув в населенный пункт.
Но как сделать это под прицельным огнем? И вдруг Удов увидел пасущуюся в стороне лошадь. Подобравшись, разведчик вскочил на нее и во весь карьер помчался по главной улице села.
Пока гитлеровцы разобрались, кто, зачем, куда скачет, опытный глаз разведчика заметил две замаскированные самоходки и крупнокалиберный пулемет. Смельчака обстреляли лишь на окраине села.
Хохрякову рассказывали о том, как во время Львовской операции группа разведчиков внезапно ворвалась на тридцатьчетверке в небольшое село. Стремительно соскочив с машины, Удов с возгласом: «За мной!» бросился во двор, где сгруппировались вражеские пехотинцы. Здесь он застрелил выскочившего ему навстречу офицера и вместе со своими бойцами разоружил остальных гитлеровцев.
Разделив разведчиков на несколько групп, Удов приказал «прочесать» село, а сам с одним автоматчиком бросился в ближайший двор. А там уже метались встревоженные стрельбой фашисты.
Положение осложнилось: оккупанты, придя в себя, пытались окружить советских разведчиков. Прячась за стенами домов, Удов с бойцами отступил в сад прямо на позицию немецких зенитчиков. «Прикройте!» крикнул он товарищам и бросился к крупнокалиберному пулемету, захватил его и открыл огонь по фашистам. В течение десяти минут разведчики гвардии старшины Удова очистили населенный пункт от фашистов, а в штаб привели целое отделение «языков».
«Что ж, хорошее дело задумал комбриг», подумал Хохряков и ответил:
Есть не пострелять своих! Все понял!
Стремительный натиск танкистов батальона с мотострелками на броне, их маневр огнем и гусеницами заставили гитлеровцев поверить, что Ченстохову захватывают крупные силы. Поэтому те из оккупантов, кому это удалось, поспешно отошли из города, бросив все, что мешало этому, как шутили десантники, «блицдрапу».
Панике, однако, поддались не все. Гвардейцы Хохрякова и Горюшкина в упорном бою занимали квартал за кварталом, «выкуривали» фашистов из блиндажей и подвалов
Григорий Агеев со своими разведчиками вошел в Ченстохову первым. Вдали из громадного здания костела в нескольких местах вспыхивали трассы пулеметных очередей, изрыгало снаряды штурмовое орудие.
Танкисты Агеева подавили гитлеровские огневые точки, а десантники уничтожили фашистских минеров, готовившихся взорвать древний костел памятник истории польского народа. Советские воины спасли от разрушения и весь город.
Вскоре команда наших саперов во главе с гвардии лейтенантом Алексеем Капустиным обезвредила в подвале костела «мину» 200 авиационных бомб, которая, по замыслу фашистов, должна была сработать уже после освобождения города частями Красной Армии. Гитлеровцы рассчитывали уничтожить эту историческую достопримечательность города, а всю вину за вандализм возложить на нашу армию-освободительницу.
Советский воин, воспитанный в уважении к другим народам, всегда, насколько позволяла обстановка, старался сберечь все памятники архитектуры, все материальные и культурные ценности, созданные человеческой цивилизацией, людьми труда.
Так поступал и Хохряков, и каждый его гвардеец. Все наши воины помнили и свято соблюдали наставления родной Коммунистической партии и Верховного Главнокомандования, памятуя о великой освободительной миссии Красной Армии, подающей руку помощи народам Европы в тяжелейшей борьбе с гитлеровскими оккупантами, с германским фашизмом. Каждый из них понимал, что это не просто война с захватчиками, а битва не на жизнь, а на смерть с врагами человечества, которые, одурманивая головы немцев шовинистическим угаром, измышлениями о превосходстве германской расы, несли народам поголовное рабство и смерть. Одной из составных частей гитлеровских планов установления мирового господства было вытеснение и истребление других народов, в первую очередь славянских русских, украинцев, белорусов, поляков, чехов и словаков. Только в Ченстохове, как документально засвидетельствовано, гитлеровцы повесили, расстреляли, сгноили в тюрьмах и концлагерях около шестидесяти тысяч поляков и примерно такое же число советских граждан. Никогда не изгладится в памяти та цена, которую польский и советский народы заплатили за победу над фашизмом ударной силой мирового империализма, за избавление человечества от смертоносной опасности, которую несли миру гитлеровские изуверы.
Покончив с пулеметчиками во дворе костела, Агеев по распоряжению Хохрякова повернул свой взвод к железнодорожной станции.
В это время там грохнуло несколько взрывов. Это гвардии старшина Удов со своими разведчиками подорвал полотно железной дороги и выходные стрелки на Люблин, отрезав таким образом отход из Ченстоховы гитлеровским эшелонам.
«Да, мастер этот Степан Удов внезапно появляться во вражеском тылу. Недаром о нем ходят легенды в бригаде», подумал Хохряков.
Как раз напротив тридцатьчетверки Агеева затормозил паровоз. Загрохотали буфера платформ, на которых при свете горящего здания были отчетливо видны незамаскированные «тигры» и «пантеры».
Увидев тридцатьчетверки, машинист хотел было дать задний ход, но танки Агеева ударили прямой наводкой и паровоз взорвался. Тут к Агееву во главе роты В. И. Машинина подоспел на помощь С. В. Хохряков.
Экипажи Павлова, Смирнова, Шемякина, Силантьева, Кибенко, Машинина дружно атаковали эшелоны.
Некоторые из вражеских танкистов спешили развернуть башни для стрельбы с платформ, но дружный огонь тридцатьчетверок охладил их рвение. От нескольких машин повалил густой дым. Один из водителей «тигров» попытался было съехать с платформы без специальных подмостков, так, как умели ловко спрыгивать прямо на землю своими Т-34 советские танкисты, но перевернулся. Уцелевшие гитлеровцы обратились в бегство, бросив на станции все имущество и оружие. Их никто не преследовал других дел было по горло.
Петляя по узким улицам и рискуя каждую минуту напороться на засаду фаустпатронщиков, экипаж комроты В. И. Петрова на полной скорости выскочил к центру города. Механиком-водителем был комсорг роты гвардии старшина сибиряк Иван Михайлович Иванов. Этот экипаж одним из первых ворвался в Мстув, молниеносно сориентировался и, пока враг успел что-либо предпринять, начал уничтожать захватчиков, их технику. В числе первых эти гвардейцы вошли и в Ченстохову.
На центральной площади завязался ожесточенный бой. Фашисты отовсюду обрушили на отважных танкистов огонь. Из полуподвального окна углового дома звонкими очередями било штурмовое орудие; высовываясь из-за угла дома, стреляла вражеская самоходка, с другого конца площади яркими мечами пламени огрызался огнемет.
Гвардейцы меткими выстрелами подавили огневую точку в полуподвале и повели стрельбу по засевшим в укрытиях фашистам. Погиб командир танка, по-хохряковски корректировавший огонь своего танка из открытого люка. Затем близким взрывом фаустпатрона тяжело ранило командира орудия Сидорова. К тому же кончились снаряды. Механик-водитель Иванов, оставшись с радистом-пулеметчиком, продолжал выполнять приказ: пулеметным огнем уничтожал огневые точки врага, а затем давил их гусеницами, метр за метром очищая от захватчиков центральную часть Ченстоховы.
Танк был подбит. Гитлеровцы решили поджечь машину. Возню вокруг неподвижной тридцатьчетверки заметил механик-водитель Киячко, прорвавшийся своим танком к центральной площади по другой улице. И экипаж, который после ранения командира возглавил Киячко, действовал, как и прежде, по гвардейскому принципу: «Сам погибай, а товарища выручай!» Рассеяв поджигателей, танкисты уничтожили две вражеские пушки и три бронетранспортера с автоматчиками, намеревавшимися проскочить площадь. Под прикрытием танка Киячко Иванов эвакуировал в подвал ближайшего дома раненых побратимов и из снятого с машины пулемета открыл огонь по противнику.
Гитлеровцы, подбросив к центральной площади роту пехоты с фаустпатронщиками, снова попытались отбить ее. Но было уже поздно: на помощь Иванову и Киячко подоспели экипаж самоходной артиллерийской установки гвардии младшего лейтенанта Костина и взвод мотострелков из батальона гвардии майора Горюшкина.
Артиллеристы-самоходчики подбили выползшую из укрытия «пантеру» и, двигаясь дальше, превратили в груды обломков шесть грузовиков с вражеской пехотой, попутно «выкурив» из подвалов около роты гитлеровцев, которых тут же скосили пулеметчики и автоматчики Горюшкина.
Парторг батальона Владимир Андрианович Пикалов, сдав в тылах бригады почти тысячу пленных, на танке командира взвода Башева лишь в сумерки догнал сражающиеся в городе батальоны. В пути, справа и слева от шоссе, он видел смятые пушки, обломки машин и другой техники. И везде трупы гитлеровцев.
Первым, кого увидел в Ченстохове Пикалов, был его непосредственный начальник заместитель командира батальона по политической части гвардии капитан Семен Платонович Кива. Замполит участвовал в уличном бою на танке командира роты А. А. Моцного. На глазах у Пикалова эта тридцатьчетверка была подбита. Выбравшись из машины, Кива приказал подоспевшему Пикалову:
Займитесь эвакуацией раненых. Я с Башевым догоняю Хохрякова.
Так в Ченстохове Пикалов оказался на тридцатьчетверке Моцного. Впоследствии командир роты был контужен и тяжело ранен: кровоточило плечо и осколком вырванной брони был выбит глаз. Парторг помог танкистам вытащить Моцного из машины и отправить его в медпункт.
Забегая вперед, скажем, что Анатолий Андреевич Моцный, подлечившись, догнал батальон во время Берлинской операции и снова возглавил свою роту.
Осмотрев поврежденную тридцатьчетверку, Пикалов обнаружил, что машина все-таки на ходу, хоть и пробита насквозь башня, которая, однако, вращается, к тому же, не все снаряды израсходованы.
По праву старшего и по законам боя, не терпящего никаких проволочек, Пикалов скомандовал:
В машину! Полный вперед!
Расстреливая на ходу недобитые противотанковые средства неприятеля, Пикалов вскоре догнал машину Хохрякова. Был уже вечер, когда они включились в бой с «тиграми» на железнодорожной станции.
А экипаж Алексея Яковлевича Башева, приняв на борт замполита Семена Платоновича Киву, сразу же включился в уличный бой. И, видимо, подвела спешка: из окна подвала машину подожгли фаустпатронщики.
«Так нелепо погибли хорошие командиры», думал парторг, сожалея о том, что оставил танк Башева: а вдруг помог бы избежать трагедии. Но война есть война. Для пуль, мин и снарядов на ней избранных нет.
Дом за домом, улица за улицей овладевали городом танкисты и мотострелки. Схватки с врагом еще шли у металлургического завода, ткацкой фабрики и бумажного комбината. По радио и через связных Хохряков время от времени напоминал экипажам: «По предприятиям из пушек не стрелять! «Выкуривайте» фашистов из укрытий пулеметным огнем».
Поздний вечер.
Тридцатьчетверки комбата и начальника штаба остановились в городском парке. Возле рации, рядом с радистом Михаилом Родионовым, сидел Хохряков и негромко говорил в микрофон:
Товарищ ноль первый, докладываю из Ченстоховы. Станция также взята. Все дороги, ведущие в город, перекрыты. Фашисты пока не контратакуют.
В наушниках взволнованный голос командарма:
Спасибо, сынок. Еще раз спасибо за подвиг! При подходе главных сил бригады и корпуса вытягивай свое хозяйство на восточную окраину города. Понял, майор?
Так точно. Слушаюсь!
Не прошло и часа, как в расположении командного пункта передового отряда появились два солдата в чистом обмундировании, с новенькими воронеными автоматами. Их, разумеется, задержали.
Кто такие? сурово спросил Пушков неизвестных.
Мы от командующего армией. Нам нужен гвардии майор Хохряков.
Пушков тщательно проверил документы автоматчиков, но ему все еще что-то казалось подозрительным: «Рядом передовая, идет бой. Ночь. Рыбалко, наверняка, еще где-то далеко. И вдруг подавай Хохрякова!»
Подошел комбат.
В чем дело?
Пушков шепотом объяснил.
Где генерал-полковник? спросил комбат прибывших.
Здесь, в Ченстохове, в доме через улицу.
Хорошо, пойдемте!
Мы с вами! Пикалов, Пушков, Козлов, Агеев, другие офицеры, кто был рядом, поправив на ремнях пистолеты, плотно окружили комбата.
Хохряков от души засмеялся, потом серьезно произнес:
Спасибо, ребята. Ты, Володя, ты, Миша, и ты, Вася, со мной. Остальным по местам.
Четверка офицеров вслед за автоматчиками направилась на соседнюю улицу, а остальные, немного отстав, с оружием наготове, продолжали сопровождать командира к дому, где, по утверждению незнакомых автоматчиков, остановился Рыбалко.
У самого дома первая группа была неожиданно освещена лучом карманного фонарика. Звякнуло оружие часовых:
Стой! Кто идет?
Свои.
Один из автоматчиков, вытянувшись по стойке «смирно», четко доложил офицеру, вышедшему на оклик охраны, о выполнении задания.
Вольно! Вы свободны! офицер, в котором Хохряков узнал адъютанта П. С. Рыбалко, отпустил посыльных. А вас прошу в дом, товарищи командиры. Генерал ждет.
Павел Семенович встретил гвардейцев у порога ярко освещенной комнаты. Командарм был при всех орденах.
Хохряков, пока Рыбалко шел к нему с распростертыми объятиями, успел заметить на мундире командарма орден, очень похожий на монгольскую награду, полученную им за Халхин-Гол.