А мы понапрасну протопали тридцать километров с гаком, сетовал Глушковский, все наши труды на высоте пошли кобыле под хвост!..
Ошибаетесь, товарищ Глушковский, вмешался в спор командир взвода. Учение не состоялось, это верно, но польза от марш-броска огромная. Во-первых, мы доказали, что непогода нам нипочем, а во-вторых, ночной марш крепче сплотил нас вспомните, как выручали ребята друг друга, как помогали вам. И в-третьих, прибавил всем нам выносливости. А качество это одно из основных в характере бойца. Мои слова, кажется, не убедили вас? напрямик спросил лейтенант, видя скептическую ухмылку на лице бойца.
Глушковский без застенчивости ответил:
Вам положено такие слова говорить.
Лейтенант пристально посмотрел на рядового Глушковского, хотел возразить, но убедительных аргументов в защиту своих доводов не нашел и, махнув рукой, раздраженно скомандовал:
Становись!
Взвод зашагал по знакомой дороге Весь остаток пути Губкин думал над тем, как ему подступиться к Глушковскому, с чего начать разговор с ним, чтобы тот его понял.
Утром Георгия прямо с занятий неожиданно вызвали к комиссару батальона.
Товарищ лейтенант, жалуются на вас бойцы, сурово начал разговор старший политрук Харламов.
В моем понимании армия не институт благородных девиц, боец должен привыкнуть к тяжести солдатского труда. Трудно в учении, легко в бою, так учил Суворов, убежденно ответил Губкин, догадавшись, кто мог пожаловаться на него. У Георгия и без того было тяжело на душе. Накануне он получил письмо от матери, где она писала, что из военного комиссариата официально сообщили: Василий пропал без вести
Все это так, согласился Харламов. Но искусство командовать не только в умении отдавать приказ и требовать его исполнения, а прежде всего в умении поднять сознательность бойца, его моральный дух, чтобы он осмысленно выполнял вашу волю. В нашей Красной Армии основной метод воспитания убеждение, а не принуждение.
Долго еще Губкин размышлял потом о разговоре с комиссаром батальона. «Нет, товарищ старший политрук, мысленно возражал он Харламову, без суровой командирской требовательности, стойкости и решительности одним убеждением в этой войне вряд ли победишь».
Губкин думал, что разговор с комиссаром на этом не закончится и что он еще вызовет его. Но вскоре текущие дела были отодвинуты на второй план. Дивизия получила приказ грузиться в эшелоны и двигаться на запад. Началась предотъездная суматошная жизнь. Одна за другой на станцию Уссурийск с песнями прибывали колонны бойцов, звучали бодрые марши духовых оркестров.
Эшелон за эшелоном четко по графику уходил на запад. Георгий послал матери и Асе телеграмму: «Одиннадцатого буду на станции Белогорск» и теперь подсчитывал часы, оставшиеся до встречи. Почти год он не видел жену, Юрика, дочурку же впервые возьмет на руки.
На одной из редких остановок сержант Еремеев (он стал помощником командира взвода) принес из штабного вагона полную пилотку черных пластмассовых медальонов.
А ну, братва, налетай! с напускным оживлением крикнул он. На бумажке напишите адрес семьи или близких и вложите в медальон.
Бойцы с любопытством потянулись за медальонами. Пилотка быстро опустела, и Еремеев собрался было натянуть ее на голову, когда заметил на дне оставшийся медальон.
Кто еще не взял? Что за охотник выискался попасть в число без вести пропавших? спросил он, обводя всех строгим взглядом. Бойцы молча заговорщически переглянулись. Что-то они знали, чего не знал сержант.
Губкин недоуменно спросил:
Еремеев, что случилось?
Сержант ухмыльнулся и весело ответил:
Это вы, товарищ лейтенант, намерены перехитрить смерть
Точно, засмеялся Губкин. Потому и не признал свой медальон. На войне военная хитрость первейшее оружие.
Судьбу свою ни обойдешь, ни объедешь, не согласился Глушковский. Что кому на роду написано, тому и быть. Наверное, слышали такую народную мудрость?
Слышал. Только зря вы ставите свою жизнь в зависимость от какой-то предопределенности. Наверное, Глушковский, страх поселился в вашей душе, как только вы надели красноармейскую форму
Только покойники ничего не боятся, с вызовом проговорил Глушковский и исподлобья посмотрел на лейтенанта. На войну едем, а не к теще на блины. За прошлую ночь я насчитал три встречных эшелона с ранеными. И другие так же думают, только смелости признаться в этом не хватает.
Ты за других не распинайся, резко перебил Глушковского Еремеев. Тебе лишь себя жалко, и думаешь ты только о себе, потому и трясешься, как овечий хвост.
Посмотрим, как ты на передовой себя покажешь, обозленно огрызнулся Глушковский
Губкин понял, что, делая упор на боевую подготовку, упустил важный момент в воспитании бойцов. Глушковский в самом деле трусит, значит, он психологически не готов к боям. Хорошо, что выявилось это не в боевой обстановке.
Так вот что скажу тебе, Глушковский, и ты это, пожалуйста, запомни: с товарищами всегда нужно быть откровенным. Потому что взаимовыручка в бою основана на солдатской дружбе. Слов нет, когда видишь санитарные эшелоны, тяжело становится на душе. Но если боец замкнется в себе, даст волю мрачным мыслям, то от него нельзя ждать стойкости. Я слушал ваш спор и думал, что храбрость бывает разная, недаром существует несколько ее названий отвага, смелость, мужество. И проявляется она у каждого по-своему. В основе храбрости лежит чувство долга, презрение к смерти. Помните, как у Суворова: «Побеждает тот, кто не жалеет себя в бою». Или: «Истинно храбр тот, кто воюет смекалисто, с умом и помнит о товарищах своих». И еще: «Время дороже всего: первым увидеть значит победить».
Товарищ лейтенант, подал голос Еремеев, вы, говорят, в школе историю вели. Расскажите нам поподробнее о жизни Суворова, Кутузова и других полководцев. Дорога-то длинная!
Бойцы оживленно загомонили. Губкин смотрел то на одного, то на другого, радостно отмечая, что неожиданно для самого себя задел в их душе какую-то очень важную струну. В заключение он им напутственно сказал:
Наступление ведется под прикрытием артиллерийского огня, по врагу выпускается масса снарядов, но не всегда удается полностью подавить его огневые точки, а вот воронок остается много, поэтому задача станковых пулеметчиков умело воспользоваться ими как укрытиями от огня противника во время перебежек и смены огневых позиций.
Это в наступлении, а в обороне? кто-то из бойцов перебил командира взвода.
В обороне имеются свои тонкости. Надо во что бы то ни стало удержаться в своем окопе, не срываться из него от страха. Как только покинете окопы, считайте, что вам крышка. Вражеские танки оставят мокрое место на голой земле. И еще очень важно в боевом охранении не смыкать глаз. Заснете в два счета подведете своих товарищей!..
Ночью в вагоне наступило относительное затишье, нарушаемое лишь перестуком колос. У Губкина из головы не выходил Глушковский. Как он покажет себя в деле, в боевой обстановке? Кто знает, может, не хуже других воевать станет. Но пока он не внушал доверия и казался не таким, как все. Хитрость сквозила в его лице, когда он улыбался, щуря глаза и обнажая острые зубы. И даже улыбался он как-то пренебрежительно. Со стороны было заметно, что он недолюбливает помощника командира взвода сержанта Еремеева, говорившего немного по-деревенски. В душе Глушковский кичился тем, что призван со второго курса института. И Еремеев, видать, не зря называл его студентом, часто назначал в наряд на самые грязные работы.
Время и обстоятельства оказывают на человека существенное влияние, рассуждал Губкин, взять хотя бы Ахметова, парня как будто подменили, стал собранным, исполнительным. И так командир взвода долго перебирал в памяти каждого бойца из своего взвода. Ни один из них не был похож на другого. У всех были свои причуды. На что уж сержант Еремеев, человек мужественный, с жизненным опытом, а вот одолеет ли немецкого фельдфебеля, еще неизвестно. Впрочем, что их ожидает, Губкин и сам толком не представлял. Может быть, это даже к лучшему. Когда он слушал рассказ командира, вернувшегося с фронта в училище после ранения, его самого охватывал леденящий душу страх. Ужасала мысль, что он может не выжить даже после первого боя, погибнуть, так ни разу и не увидев дочурку.
Литерный эшелон мало где останавливался, на остановках к вагонам подходили женщины, с надеждой в голосе окликали бойцов, называли фамилии. Услышав «Нет таких», с потухшими глазами отходили к следующему вагону. По их лицам было видно, что не один день они высматривают своих сыновей, братьев, мужей. «Вот и мои, наверное, так же ищут меня», подумал Георгий. Он стоял у настежь раскрытых дверей вагона и с грустью смотрел на знакомые места. С каждым километром паровоз приближал его к Белогорску, волнение все сильнее охватывало Губкина. Вот показался вдоль и поперек исхоженный лес, вплотную подступивший к станции, мелькнула старая водокачка. Вагон сильно качнуло на входных стрелках, Георгий едва удержался на ногах. Он высунулся из дверей и наметанным глазом определил, что эшелон остановится на вторых путях между двумя товарняками. Как только состав, звякнув буферами, замер, Георгий выпрыгнул из вагона. Не жалея новенькой гимнастерки, которую надел по случаю встречи с родными, Георгий нырнул под грязный товарняк и бегом кинулся к вокзалу. Залитый солнцем перрон был заполнен людьми. Вскоре товарняк тронулся с места, и толпа хлынула навстречу Георгию. Он скользил цепким взглядом по чужим лицам, но ни Аси, ни матери не видел. И мгновенно отяжелели ноги, в душу хлынула пустота, все стало безразличным.
«Видно, не получили моей телеграммы», решил Георгий. Ему вспомнилось, как мать провожала его отсюда на курсы учителей в Хабаровск. Тогда было не так людно, но на душе была горечь, как и сейчас. Тогда от разлуки с матерью, сейчас от несостоявшейся встречи с семьей. Сколько бессонных ночей мечтал он об этом дне! Чувствовал: бойцы взвода завидуют ему, что посчастливится увидеть семью. А вышло все не так
Георгий повернулся и удрученно зашагал к своему эшелону. Вдруг издалека донесся знакомый, такой родной и милый голос:
Сынок! Сынок!
Губкин резко обернулся и увидел спешившую к нему мать. И будто крылья выросли у него и метнули навстречу матери. Евдокия Тимофеевна, глотая слезы, торопливо говорила:
Вторые сутки здесь, уж думала, пропустила. Ася только утром уехала, из-за грудного ребенка не могла больше ждать. Вот горе-то какое, сынок! И проститься по-людски война проклятая не дает! Ты напиши ей письмо с дороги. Твое слово ей очень дорого.
Я понимаю, мама, сказал Георгий. Асе сейчас очень тяжело Мне до слез обидно, что не пришлось повидаться с детьми. Поцелуй их за меня, почаще наведывайся к ним
Асе удалось с августа устроить их в ясли, сообщила приятную новость мать.
А почему отец не приехал? спросил Георгий. Я ждал вас всех, надеялся, что и Михаил здесь будет.
Ни отцу, ни Михаилу отлучиться нельзя. Отец работает с рассвета до поздней ночи. Как придет домой, так пластом валится, устает очень. Михаил теперь председатель колхоза, забот у него много. В колхозе одни бабы да старики, лошадей нет, какие были трактора да машины все на фронт отправили. А пахать, сеять, убирать урожай надо. Людей нехватка, вот и крутится Михаил день-деньской в заботах и хлопотах. В мае июне почему-то похоронок много стало приходить, и не только в нашу Семидомку, а и в другие села. Бабы почтаря бояться стали хуже лешего. Как появится, знай беда пришла.
Бои тяжелые идут на юге, сказал Георгий и спохватился: не нужно было это говорить матери. Словно подслушав его мысли, та залилась слезами:
Значит, везут вас в самое пекло?! Может, я тебя в последний раз вижу. Васеньку забрала война, не дай бог, тебя теперь
У Георгия защипало глаза. Чтобы скрыть свою слабость, он низко нагнул голову, не знал, как утешить мать. Да и можно ли было ее утешить?
Перестань, не надо раньше времени слезы лить, сказал он глухо. Ты лучше расскажи, как живут сестры, как устроилась Алевтина.
И то правда, сынок, слезами горю не поможешь. Только сердце материнское так устроено, что не может оно без слез пережить ни радость, ни беду Сестры тебе кланяются. Алевтина просила передать отдельно свой поклон. К Гале так привыкла, признает ее за родную и очень боится, что отыщутся родители и заберут девочку. По правде говоря, в себя Алевтина вряд ли придет. Прошло больше года, а она до сих пор заговаривается, послушаешь волосы дыбом становятся. Васенька-то, наверное, в плен попал, на глаза Евдокии Тимофеевны снова набежали слезы.
Нет, мама, Василий не из таких! твердо сказал Георгий. Пограничники в плен не сдавались.
А если ранен, беспомощен был? спросила Евдокия Тимофеевна. Разговаривала я здесь, пока тебя ждала, с ранеными из санитарного эшелона. Так они говорят, на войне всякое бывает
Именно поэтому я и надеюсь на то, что Василий жив и мы еще получим весточку от него
Может, на фронте бог даст вам свидеться! высказала мать свою затаенную мечту. Послушаешь людей, какие только истории не рассказывают
Георгий не стал разубеждать мать, ему не хотелось в эти минуты огорчать ее. Он прижал ее седую голову к своей груди и ласково гладил.
Что же ты мне не говоришь, как выглядит моя доченька? На меня похожа или больше на Асю?..
Евдокия Тимофеевна не успела ответить, сипло прогудел гудок паровоза, толпа загомонила, к эшелону с разных концов устремились бойцы.
Евдокия Тимофеевна отстранила от себя сына, пристально поглядела ему в лицо, троекратно поцеловала и легонько дотронулась до плеча:
Пора, сынок, поезд уже пошел. Она протянула Георгию аккуратный сверток: Это тебе на дорогу
Георгий обнял мать, подхватил сверток и бросился догонять медленно уползавший состав. Уже на бегу крикнул:
Мама, обязательно съезди к Асе! Сегодня же! Поцелуй детей! Скажи ей, что я вернусь!
Губкин стоял у раскрытых дверей вагона, жадно вглядываясь и стараясь запомнить мать: старенькую, чуть сгорбленную, любящую его больше всего на свете. Что бы с ним ни случилось, она все равно будет его ждать, как и брата. И, думая о матери, он поймал себя на мысли: а придется ли ему еще вернуться в эти дорогие сердцу места?
Евдокия Тимофеевна давно уже скрылась из виду, а Георгий все смотрел и смотрел туда, где мелькал ее платок. Далеко позади осталась станция. Из-за березового лесочка вынырнула грунтовая дорога и запетляла по зеленому косогору. Десять лет назад он ехал по ней с матерью в весеннюю распутицу жить к брату Михаилу. Тогда он впервые увидел железную дорогу, впервые попал в город. Не легко было матери решиться на такое, но иного выхода не было: семья большая, шестеро детей, работал только отец. Брат заменил Георгию отца. Но временами накатывала тоска по дому. Как ни хорошо было у брата, а с матерью лучше: она и пожалеет, и поласкает. Он скучал по материнской ласке. Всякий раз с нетерпением ожидал летних каникул, встречи с Семидомкой, с братом Василием, который был всего на три года старше его. Их многое связывало. Бывало, проказничали вместе, а когда получали нагоняй от отца, то Василий всю вину брал на себя. У Георгия не было более близкого друга, чем брат. Последние два года перед войной они не виделись. Прошлым летом Василий хотел приехать в отпуск, но не мог его назначили начальником погранзаставы. И кто теперь знает, суждено ли им когда-нибудь увидеться
После Белогорска в вагоне не было привычного шума, громких разговоров. Бойцы чувствовали, как переживает командир взвода. Каждый старался не потревожить лейтенанта. Незаметно сгустились сумерки, а Георгий все еще стоял у распахнутых дверей. Мимо проносились телеграфные столбы, из паровозной трубы летели снопами искры, мелкие кусочки угольной пыли больно кололи лицо, но Георгий не замечал этого. Заснул он только перед рассветом, ненадолго. Его разбудил протяжный паровозный гудок.
Товарищ лейтенант, даже Читу проскочили без остановки, доложил Губкину дежурный по вагону Ахметов. Ему недавно присвоили звание младшего сержанта и назначили командиром отделения. Это преобразило Ахметова, он стал расторопнее, сноровистей. Эшелоны с войсками и техникой идут почти впритык друг к другу. Такая силища прет, что жарко станет фашисту
Да, везут нас со скоростью курьерского, подтвердил Губкин. Значит, очень нужны мы на фронте.
Да-а, протянул подошедший Еремеев. Видать, неважные дела на фронте, если нас везут так быстро. Вы бы раздобыли, товарищ лейтенант, сводку. Разговор я слышал, будто отдали наши Севастополь, немцы заняли Крым, Харьков