После завтрака красноармейцы расселись группами, кто за столом, кто на нарах. По просьбе Губкина Глушковский вычертил несколько силуэтов немецких танков, цветными карандашами обозначил уязвимые места.
В пути шла настоящая подготовка к предстоящим боевым действиям. Командир взвода еще раз напомнил, как пулеметчики должны бить по смотровым щелям, как отсекать пехоту, идущую за танками, как сбивать с танковой брони десант. И рассказал о встрече в училище со стрелком-виртуозом старшиной Ведерниковым, о котором ходили легенды.
Он воевал на Хасане, потом с белофиннами. Пулемет в его руках был как игрушка. Однажды Ведерников показал нам, как надо стрелять. На мишени размером в полтора метра он выбил пулями свою фамилию.
Вот это стрелок! восхищенно воскликнул Образцов.
А вы, товарищ лейтенант, не пытались расписаться из пулемета? спросил Еремеев и добавил: Вам было бы легче фамилия не такая уж длинная.
Нет, я не смог, честно признался Губкин. У меня уже третья буква выскакивала за край мишени. Но я понял, что в любом деле успех приходит тогда, когда ты в совершенстве овладеваешь своей профессией. Солдату такое мастерство, кроме всего прочего, и жизнь спасает.
Это точно, поддержал лейтенанта сержант Еремеев. Говорят: где умение да сила там врагу могила
Губкин привел еще несколько примеров из боевой практики пулеметчиков, когда находчивость и смекалка помогали найти выход из самого безвыходного положения. Командир взвода не жалел сил и времени на «внеклассную», как он называл про себя, работу с людьми. Ему хотелось дать бойцам настоящий боевой настрой, и он был убежден, что, освоив опыт фронтовиков, его пулеметчики получат представление о реальной обстановке, о том, что ждет их на передовой. Он надеялся, что этот опыт убережет бойцов от грубых ошибок, которые они могут совершить из-за своей необстрелянности. Губкину очень хотелось, чтобы его подчиненные во время долгого пути не расслабились, а, наоборот, приобрели хорошие бойцовские качества.
Через полмесяца эшелон миновал Куйбышев. Всем стало ясно, что дивизию направляют на защиту Сталинграда. Уже под Куйбышевом на дальневосточников пахнуло тревожным дыханием войны. Все чаще навстречу шли санитарные поезда, эшелоны с эвакуированными, с разбитой вражеской техникой, которую везли на переплавку. На разъездах и в тупиках застыли целые составы обгоревших вагонов, пострадавших от бомбежки паровозов. Горестная печать войны лежала на лицах женщин и подростков, которые работали на станциях, приводили в порядок железнодорожный путь.
В июле 1942 года в большой излучине Дона началось ожесточенное сражение с армиями генералов Гота и Паулюса. Не считаясь с потерями, они напролом пробивались к Сталинграду с юга на север и с запада на восток. Немцы не сомневались, что мощный таран их танковых дивизий и воздушных эскадр сокрушит советские войска и Сталинград падет в срок, назначенный Гитлером. Отступая, наша армия изматывала противника, его ударные соединения теряли силу, а в это время на дальних подступах к городу занимали оборону свежие войска. 126-я дивизия в числе других восьми дивизий дальневосточников и сибиряков входила в резерв Ставки Верховного Главнокомандования. Эшелоны без задержек шли к фронту. И. В. Сталин по нескольку раз в сутки интересовался, как соблюдается график движения, несмотря на то, что за этими эшелонами постоянно наблюдали работники Генштаба. Вместе с другими частями Сталинградского фронта дивизии дальневосточников и сибиряков должны были остановить наступление врага и сорвать замысел немецко-фашистского командования захватить Сталинград с ходу.
Эшелон, в котором находился взвод Губкина, должен был прибыть в Сталинград ночью. Но в эти дни немцы усилили воздушные налеты, непрерывно бомбили железнодорожные магистрали, крупные и мелкие станции, стремясь вывести из строя фронтовые коммуникации. Командование вынуждено было направить дивизию полковника Сорокина по новой дороге в обход Сталинграда. Недавно построенная железнодорожная ветка шла параллельно Волге строго на юг, к Астрахани. Было еще темно, когда внезапно эшелон остановился. Губкин высунулся из вагона, но не увидел ни станционных построек, ни человеческого жилья, лишь чернели телеграфные столбы да монотонно гудели провода.
От вагона к вагону неслась команда:
Старшие по вагонам, к комбату!
Приехали, собирай котомки, пошутил кто-то сонным голосом.
Бойцы напряженно ждали возвращения командира взвода. Давно все уже было собрано, каждый сидел с зажатым в руках карабином, рядом лежали каска и вещевой мешок.
Вернувшись от комбата, Губкин сообщил: «До места еще не доехали». Как бы в подтверждение его слов звякнули буфера вагонов, эшелон вздрогнул и, набирая скорость, покатил дальше.
В сумерках 27 июля на станции Владимировка 690-й полк, которым командовал майор Наумов, стал перегружаться на теплоход «Борис Щукин». Берег был забит машинами, повозками, полевыми кухнями, санитарными двуколками, всюду громоздились ящики артиллерийских снарядов и мин. Сумятицу людской разноголосицы прорезали тревожные пароходные гудки. В той стороне, где находился Сталинград, звездное небо расчертили лучи прожекторов.
Губкина назначили дежурным по части. Вскоре он принял телефонограмму: одна из сибирских дивизий, по маршруту которой должны были следовать части полковника Сорокина, на подступах к Сталинграду подверглась сильной бомбардировке с воздуха.
Тотчас командование полка приняло меры противовоздушной обороны. На теплоходе выставили дополнительных наблюдателей, обо всем замеченном они докладывали дежурному по части.
Ночь прошла спокойно. Только утром, когда Губкин сменился, объявили воздушную тревогу. Он занял место у дежурных пулеметов своего взвода. Тревога, однако, оказалась ложной: сигнальщики приняли звено наших истребителей за вражеские самолеты.
А ведь всю дорогу изучали силуэты фашистских стервятников, чертыхнулся комвзвода, провожая взглядом краснозвездные «яки».
Губкин стоял на палубе и с любопытством смотрел на струящуюся воду, на волжские берега. Буксиры тяжело тянули осевшие в воду баржи, бронекатера сновали поперек реки, ослепительно блестевшей под жарким солнцем. Теплоход держался ближе к высокому правому берегу. И на воде были видны оставленные войной следы. Вот мимо медленно пропыхтел до предела загруженный пароходик с обгоревшей палубой метиной недавней бомбежки, а вот на волнах качаются армейские носилки, яркие детские игрушки.
Далеко впереди глухо ударили зенитки, лазурное небо запятнали черные разрывы. И сразу река вспучилась высокими белыми столбами. Они вырастали один за другим и обрушивались, вспенивая воду. Теплоход сбавил ход, стал прижиматься еще ближе к берегу. Разом стихли разговоры на палубе, не только дежурные пулеметные расчеты, но и все остальные бойцы тревожно вглядывались в небо, ожидая, что с минуты на минуту фашистские самолеты спикируют на теплоход. Но те, отбомбившись по баржам у пристани, прошли стороной: в бинокль Губкин рассмотрел черно-белые кресты на их фюзеляжах. Он с облегчением перевел дух, когда услышал отбой воздушной тревоги, и только теперь почувствовал, как все тело задеревенело, а по лицу и спине скатываются капельки пота.
Остальной путь до причалов Сталинградского речного порта прошел спокойно. Капитан лихо и красиво пришвартовал теплоход. И сразу началась разгрузка. Бойцы торопливо носили ящики с патронами, снарядами и минами, быстро катили по сходням пулеметы. Командиров взводов, в том числе и Губкина, вызвали к ротному, там он узнал, что предстоит форсированный ночной марш. О цели марша и районе сосредоточения ничего не было сказано. Задача дивизии была известна только в штабе фронта. Командиру авангардного батальона капитану Шакуну указывался лишь маршрут ближайшего ночного перехода. Вернувшись к взводу, Губкин приказал:
Всем надеть каски. И после небольшой паузы добавил: Мы идем в составе головной походной заставы. Соблюдать строжайшую дисциплину и быть в постоянной боевой готовности.
Стемнело, когда взвод вошел в ночной Сталинград. Кругом было тихо и безлюдно. Только гулко стучали по мостовым солдатские сапоги да мощные прожекторы беззвучно шарили своими длинными щупальцами по звездному небу. Фронт был уже недалеко, изредка сюда доносилась глухая артиллерийская канонада.
Первые полтора десятка километров преодолели сравнительно легко, бойцы даже не успели почувствовать усталости. Когда вышли из города, объявили привал. В это время колонну догнали грузовые автомобили и остановились неподалеку. После короткого отдыха, к радости всех, последовала команда: «По машинам!» Бойцы быстро разместились в грузовиках. Многие тут же задремали, привалившись друг к другу. Часа через два машины свернули к обочине, бойцы снова зашагали по дороге.
Душная, но все-таки не знойная ночь сменилась нестерпимо жарким днем. Нещадно палило июльское солнце, обжигая лица шагавших в клубах пыли бойцов и командиров. От пота на гимнастерках выступила соль, и они задубели, натирали тело. Скрипел песок на зубах, трескались губы. Люди задыхались. А вблизи ни единого деревца, ни озерка, ни колодца. Всюду, куда ни падал взгляд, лишь ковыль, да полынь, да шныряющие в них суслики. Всех одолевала нестерпимая жажда. Бесконечная дорога лениво ползла по степи. А сотни бойцов шагали и шагали вперед, в неизвестность. Клубы пыли обволакивали колонну так плотно, что трудно было рассмотреть рядом идущего. Вдруг Губкин заметил, как Глушковский пошатнулся и грузно осел на обочину дороги. Лейтенант подбежал к нему и, с трудом расцепив солдату стиснутые зубы, влил несколько глотков воды. Глушковский открыл глаза.
Что, брат, устал? сочувственно спросил Губкин.
Сил совсем нет, признался Глушковский, еле шевеля черными потрескавшимися губами.
Ничего, сейчас что-нибудь придумаем, ободрил его комвзвода и, подозвав Ахметова и Образцова, попросил их помочь товарищу.
Глушковский поднялся и, опираясь на плечи друзей, зашагал за колонной.
Наконец долгожданный привал, рядом с дорогой балка с кустарником, а на возвышенности домик с колодцем. Бойцы наполняли водой фляги, котелки, даже каски и, захлебываясь, жадно пили. Двадцать минут, отведенные для отдыха, пролетели незаметно. Перемотав портянки, солдаты заняли свои места в строю. Все вновь пришло в движение.
Длинной лентой колыхалась колонна людей по дороге, которой, кажется, не было конца. Бойцы ступали тяжело: несли на себе по два комплекта боеприпасов, на два дня продуктов, скатку, полный вещевой мешок. На ремне несколько гранат в чехлах, патроны в подсумках, саперная лопатка, фляга с водой, на боку противогаз. Полная солдатская выкладка весила, казалось, тонну.
В колонне давно не слышно смеха, голоса почти смолкли. Лишь приближающийся гул отдаленного боя нарушал тишину. Люди старались беречь силы, предчувствуя, что впереди их ждут нелегкие испытания.
На краю степи медленно догорал багровый закат. Казалось, вся степь пламенеет. Незаметно на землю опустилась ночь. Вместе с ней наступило затишье. Кто-то нечаянно брякнул котелком, гулкий звук прокатился далеко по степи. В иссиня-черном небе показалась луна и словно застыла на месте, освещая растянувшуюся по дороге колонну.
По колонне передали, что привал будет, как только подойдет кухня с ужином. А идти с каждой минутой становилось все труднее: ночь не принесла прохлады и по-прежнему давила духота.
Вокруг стояла тишина, только время от времени можно было услышать легкое позвякивание саперной лопатки или котелка о приклад винтовки.
Губкин внешне совсем не здоровяк, но он считал себя выносливым, и даже у него временами в глазах появлялись разноцветные круги, свинцовой тяжестью наливалась голова. Чтобы отвлечься от усталости, подсчитывал, когда дойдет его письмо к Асе, которое он послал из Сталинграда. Да и Глушковский не выходил у него из головы: он был единственным во взводе, кто так тяжело переносил походные трудности и изнуряющую жару. Поравнявшись с Глушковским, Губкин протянул руку, чтобы взять его винтовку, но тот слабым голосом сказал:
Я сам, товарищ лейтенант.
Образцов, шагавший рядом, негромко проговорил:
Мы глаз с него не спускаем.
Особенно тяжело давались последние километры. А тут еще в хозяйственном взводе сломалась повозка, и пришлось раздать бойцам дополнительно по два боекомплекта патронов.
Незаметно пролетело время, отведенное на ночной привал. Рассветало. В сизом тумане просыпалась земля. Опережая сигнал подъема по тревоге, первым проснулся Ахметов. В долине безымянной речки простирались луга, пестревшие ромашками вперемешку с полынью. Аромат полевых цветов и трав напомнил ему родную Башкирию, долину реки Белой у себя дома в Бирске, где с утра до вечера купался с ребятами. Но неумолимо приближавшийся с запада гром разрывов артиллерийских снарядов как бы провел черту между вчерашним и сегодняшним днем Ахметова. С каждым часом солнце припекало все сильнее. Воздух стал горячим и сухим. Прихрамывая, люди брели из последних сил. Многие с трудом различали дорогу пот застилал глаза. Растянувшаяся колонна бойцов, обвешанных с головы до ног грузом, тащилась по выжженной солнцем дороге, которая вела в гору. Гудела земля, гудели ноги. Все чаще и чаще бойцы перебрасывали с плеча на плечо тяжелеющее с каждым шагом оружие. Даже большой привал с отдыхом не принес облегчения.
Глушковский опять потерял сознание, и Губкин приказал нести его на носилках, потому что санитарная двуколка была уже перегружена.
Через час Глушковский приоткрыл глаза и, хотя чувствовал сильную слабость, попросил опустить носилки, с трудом встал на ноги и зашагал, превозмогая усталость.
Глушковский, черт тебя побери! вполголоса сказал в сердцах сержант.
Очнувшись, Глушковский понял, что наступил на пятку впереди идущему Еремееву.
Извините, товарищ сержант, испуганно пробормотал он. И сразу весь сник, обмяк, будто из него воздух выпустили.
Солнце клонилось к горизонту, жара стала спадать. В опускавшихся сумерках отчетливо слышались глухие раскаты артиллерийских залпов. Трассирующие снаряды расцвечивали горизонт, строй затих. Бойцы прислушивались к шуму приближающегося боя и жадно смотрели на далекие кровавые зарницы пожарищ, лишь время от времени что-то говоря друг другу вполголоса.
Дивизия, которой командовал полковник В. Е. Сорокин, с марша поступила в распоряжение командующего 64-й армией генерал-лейтенанта М. С. Шумилова и, сменив части полковника Г. Б. Сафиуллина, заняла оборону в районе станции Абганерово. По замыслу командарма ей предстояло на заранее подготовленных позициях остановить противника.
Полк под командованием майора Наумова составлял первый эшелон. Более пятисот человек батальона Шакуна, растянувшись на два километра по фронту, рыли окопы, готовили новые огневые позиции для станковых пулеметов, минометов и артиллерии.
Ощущение близости противника уже овладело всеми, никого не пришлось подгонять. Все понимали, что матушка-земля надежная защитница, поэтому старались подготовить огневую позицию быстро и рыли траншею полного профиля, благо песчаная почва легко поддавалась. Люди работали молча, рассредоточившись по полю, с которого еще не были убраны хлеба. Позади окапывались артиллеристы.
Фронтовая обстановка накладывала на людей отпечаток. Губкин видел озабоченность бойцов, охваченных непривычным для них ощущением близости поля боя. Неизвестность исхода предстоящей первой схватки с противником волновала всех. Что такое первый бой, не знал ни сам Георгий, ни его люди, поэтому все были чрезмерно насторожены и скованы.
На правом фланге полка гул сражения становился все ближе и ближе. По всему чувствовалось, что скоро и здесь начнется кровопролитный бой. Первая схватка с врагом что она сулит Губкину и его бойцам? Георгий заметно изменился, еще больше осунулось его худощавое лицо, заострился прямой, с чуть заметной горбинкой, нос, только, как прежде, блестели задором живые светло-карие глаза.
Получив боевой приказ на оборону, Губкин провел рекогносцировку, потом показал командирам отделений вероятные рубежи развертывания гитлеровцев к атаке, уточнил ориентиры.
Настала ночь. Перед позициями взвода все утонуло в кромешной тьме. Наступила страшная тишина, будто все вокруг затаило дыхание в ожидании, что же будет дальше. И в этой тишине ночь вступала в свои права, сжимая и обволакивая все вокруг. Только где-то слева вдруг мелькнула и исчезла падающая звезда, прочертив огненный след на небосводе. И опять все замерло в первозданном покое. Так, однако, продолжалось недолго. На вражеской стороне вновь начали вспыхивать сигнальные ракеты. Бойцы Губкина не отрываясь смотрели на далекое мерцание вспышек, завороженные неизвестным для них сиянием.