Губкин то метался в жару, то дрожал от холода. Из медпункта его эвакуировали в медсанбат дивизии. Но медсанбату было приказано сменить место расположения. Снова Георгия повезли в санитарной летучке. Ночью прибыли в какой-то населенный пункт. Прифронтовое село спало тревожным сном. Скорее не спало, а дремало, как дремлет солдат, сидя в окопе на передовой. Губкина разместили в домике, где при немцах жил староста. В соседней комнате остановился командир артиллерийского полка. Когда он вошел в комнату, Георгию показалось, что они где-то встречались. И вспомнил: это же муж Светланы Петровой, с которой он работал в одной школе!
Здравствуйте, товарищ Петров! обрадовался земляку Губкин. Не узнаете?
Надо же, учитель! радостно воскликнул подполковник. Здорово, брат! А я тут не один, вместе с боевой подругой. И пояснил: Жена со мной. Захотела поехать на фронт, и все. Да вот и она.
В дверях появилась Светлана с сержантскими знаками различия:
Здравствуйте, Георгий Никитович! Какими судьбами?
Губкину на мгновение показалось, будто он в родной школе. В учительской открылась дверь, и Светлана напевно произносит с порога: «Здравствуйте, Георгий Никитович!»
Очень просто, дорогой войны! с улыбкой проговорил он.
Правильная пословица: «Гора с горой не сходится, а человек с человеком»
Ты что, болен? подполковник внимательно посмотрел на Губкина. Эк как тебя трясет!
Малярия
Где вы умудрились ее зимой подцепить? огорчилась Светлана. Ну ничего, мы сейчас вас в два счета вылечим. Константин, обратилась она к мужу, принеси-ка ром. Трофейный.
Сейчас, согреешься, лейтенант! Возвратившийся из соседней комнаты Петров наполнил солдатские кружки ромом. Пей, земляк!
Эх, была не была! Губкин махнул рукой. Ваше здоровье, друзья! Он выпил всю кружку. Дух захватило. Но он пошутил: Если со мной будет плохо, вы отвечаете.
Петров засмеялся:
Не беспокойся, умереть не дадим! А теперь спать.
Под утро Губкин проснулся весь мокрый от пота. Он чувствовал слабость во всем теле, но лихорадку как рукой сняло. В избе никого не было. С недоверием прислушался к тишине. Она показалась ему страшнее стрельбы. Тревожные мысли охватили его. Георгий знал со слов Петрова, что в нашем тылу осталось довольно много разбитых немецких и итальянских частей. Они перехватывали обозы, нападали на отдельных бойцов и командиров.
В соседней комнате кто-то говорил, но трудно было разобрать, чья речь наша или немецкая. Георгий приник к стене. Вроде женский голос: наверное, хозяйка с кем-то разговаривала. Он вышел к ней.
Поправились? Вот и хорошо, улыбнулась хозяйка.
На столе лежала записка, написанная рукой Светланы:
«Мы отправились вперед. До встречи после победы на берегу Амура».
Губкин быстро натянул белый дубленый полушубок, вышел на улицу. К обеду он добрался до своего батальона.
4
В начале февраля 184-я стрелковая дивизия получила приказ наступать на Харьков. Неожиданно рано пришла оттепель, дороги развезло. Совершая изнурительные переходы, полк, в который входил взвод Губкина, вышел к окраинам Харькова. На улицах города завязались бои. Наши войска стали охватывать противника с флангов. Танковый корпус СС, оборонявший Харьков, оставил город, несмотря на численное превосходство.
Во второй половине февраля в Запорожье прилетел Гитлер. На совершенно секретном совещании, в котором участвовали командующий группой армий «Юг» фельдмаршал фон Манштейн, генералы Клейст и Йодль, Гитлер решил пойти ва-банк бросить основные силы на южное крыло фронта и нанести мощный контрудар под Харьковом, чтобы как-то реабилитировать себя за поражение под Сталинградом и воспрепятствовать освобождению Донбасса.
Войска Н. Ф. Ватутина и Ф. И. Голикова, преодолевая неимоверные трудности, продолжали двигаться на запад. О готовящемся контрударе противника разведка на этот раз узнать не сумела.
Ночью взвод Губкина двигался в походном строю по раскисшей дороге, когда внезапно впереди раздался громкий крик: «Немцы!»
Лейтенант тут же подал команду: «К бою!» Отделения заняли оборону.
Солдаты хорошо знали, что, чем глубже окоп, тем безопаснее, поэтому, хотя земля мерзлая, рыли сноровисто. Командир взвода, перемещаясь от одной стрелковой ячейки к другой, подбадривал бойцов советами, шутками.
Вернувшись на свой НП, Губкин увидел, что Образцов сбросил шинель и в одной гимнастерке роет окоп для командира взвода, а свою стрелковую ячейку еще не начинал. Георгий отстранил его и взялся было за лопатку, но тут прибежал запыхавшийся солдат из боевого охранения:
Товарищ лейтенант, в селе, в двух километрах от нас, гул моторов вражеских танков!
Беги, доложи командиру роты и скажи, что я прошу пушечку на прямую наводку.
Губкин собрал командиров отделений и приказал им довести до каждого солдата, что немецкие танки поблизости, поэтому всем надо во что бы то ни стало успеть отрыть окопы и приготовиться к отражению вражеской атаки. Реальная опасность подтолкнула людей, дружнее заработали ломы и саперные лопатки в руках бойцов.
Уже развиднялось, а связной от командира роты еще не возвращался и никакой пушки не было. Губкин проверил наличие имеющихся во взводе противотанковых гранат. Их оказалось двенадцать штук. Мало, очень мало.
Между тем гул вражеских танков стал еще ближе, наша артиллерия открыла заградительный огонь.
У троих солдат Губкина сломались лопатки, один за другим солдаты прибежали к командиру взвода. Первому он отдал свою, остальным ничем помочь не мог.
Сколько можно говорить, копайте малой лопаткой! сорвался он на крик.
Мы не только копаем, зубами готовы грызть, а толку от этого Вон они на подходе!
Солдат махнул рукой в сторону танков. Те уже взбирались на гребень холмика, в километре от позиции взвода. Вот-вот из дул их пушек вырвутся языки пламени, и снаряды взметнут вверх мерзлую землю. Губкин понял, почему немецкие танки идут медленно: чтобы не отрываться от своей пехоты. Значит, можно надеяться на выигрыш еще нескольких минут. Бойцы за этот короткий миг успели углубиться в землю на два штыка окопчики такой глубины не спасали не только от гусениц танков, но и от осколков снарядов.
Губкин чувствовал, что гитлеровцы вот-вот откроют прицельный огонь. И действительно, позади позиции взвода разорвался снаряд. Когда дым рассеялся, невдалеке показался связной, а за ним артиллеристы, катящие сорокапятимиллиметровую пушку. В это время по вражеским танкам открыла огонь с фланга и противотанковая батарея. В бой вступил противотанковый резерв командира полка. Танки остановились и, отстреливаясь, начали пятиться назад.
Через час противник возобновил атаку. Несмотря на большие потери, ему удалось прорвать оборону батальона капитана Мельниченко и выйти к позициям полковой артиллерии. Дуэль между вражескими танкистами и нашими артиллеристами продолжалась до глубокой ночи.
184-я стрелковая дивизия и приданная ей танковая бригада, ведя ожесточенные бои с превосходящими силами противника, на пятые сутки оказалась в окружении. Утром 25 февраля повалил густой липкий снег. Видимость резко ухудшилась. Командир дивизии полковник Кайда приказал после пятнадцатиминутного артиллерийского налета прорвать кольцо окружения немцев и присоединиться к своим.
В ответ на залпы нашей артиллерии заговорили пушки и минометы противника. Красные ракеты, вспоров небо, послужили сигналом начала атаки. Наши бойцы бросились на прорыв. Однако враг усилил артиллерийско-пулеметный огонь, и атака захлебнулась. Стало ясно, что в этом направлении не пробиться.
Разведка не сработала и на этот раз: главный удар дивизии оказался по тому участку, где противник успел укрепиться и имел превосходство. Полковник Кайда плохо изучил противника, передоверился начальнику разведки и теперь остро переживал, что его бойцы оказались в ловушке. Гитлеровцы пропустили их через свой передний край, а затем фланкирующим огнем и контратаками отрезали. Лишь танковая бригада, потеряв две тридцатьчетверки, сумела организованно отойти.
После неудачной попытки вырваться из окружения долго пришлось собирать остатки дивизии. 297-й полк отступил в извилистый овраг. Людей и боевой техники в стрелковых ротах осталось меньше половины. Лишь во взводе Губкина положение было неплохое: здесь потери за день составили три человека благодаря тому, что бойцы не поленились отрыть глубокие окопы.
В маленькой избушке на окраине заброшенного села разместился штаб дивизии. Полковник Кайда, накинув на плечи полушубок, сгорбившись, сидел на низком табурете, мрачно поглядывая на топографическую карту, испещренную красными и синими знаками. Глубокие балки, ведущие на восток, как нарочно, упирались в траншеи и узлы обороны противника. Полковник все больше убеждался, что выйти из окружения без помощи извне невозможно.
Встав из-за стола, он долго ходил по комнате, потом подошел к замерзшему окну, побарабанил пальцами по обледеневшей раме, тяжко вздохнул. Вышел в соседнюю комнату, где помещался дивизионный радиоузел, и потребовал от радиста еще раз попытаться установить связь с командным пунктом 3-й танковой армии. Но все попытки были тщетны: штабу армии удалось выйти из окружения, и расстояние, разделявшее их, настолько увеличилось, что дальность действия радиостанции не перекрывала его.
Положение дивизии становилось катастрофическим. Чем дальше уходили главные силы армии, тем теснее смыкалось вражеское кольцо, тем меньше оставалось шансов выйти из окружения.
Товарищ полковник, я их слышу, а они меня нет! с отчаянием доложил старший радист.
Не отвечает радиостанция начальника штаба вызывайте командующего армией!
Передатчик работает на всю мощность, но они все равно нас не слышат.
Время тянулось мучительно долго.
Товарищ полковник, «Леопард» в эфире! вдруг встрепенулся радист и передал микрофон комдиву.
Прошу к аппарату товарища Гунько.
Гунько ведет переговоры с верхом, Кайда по голосу узнал адъютанта командующего армией.
«Леопард», я «Каштан», к аппарату Пожарского.
Пожарского нет, ждите товарища Гунько, он вами интересовался! ответил адъютант генерала Рыбалко.
Комдив обрадовался этому известию. «Значит, разыскивают», подумал он, надеясь на помощь. Кайде многое было еще не ясно. Он считал, что непременно надо переговорить с генералом Рыбалко, доложить ему обстановку и попросить помощи. Полковник еще не отдавал полностью себе отчета в том, что должен был действовать самостоятельно, не дожидаясь помощи командующего, и что потерянные часы могут оказаться пагубными для всей дивизии.
Связь с КП армии окончательно прервалась. Повторные попытки радиста восстановить связь не увенчались успехом.
Полковник Кайда тяжело опустился на стул. Разрывы бомб и снарядов отдалялись к востоку. Чуть слышное эхо боя удручающе действовало на комдива. Сейчас он думал не о своей судьбе, а о людях, попавших вместе с ним в окружение. И больше всего комдива волновали потери. Они были значительны и, главное, ни к чему не привели.
Второй час не переставая шел мокрый снег, завывала вьюга. Дверь раскрылась, и в избушку вошли командир и начальник политотдела приданной танковой бригады. Они прибыли к комдиву и начальнику политотдела дивизии, чтобы обсудить создавшуюся обстановку.
Итак, товарищ полковник, прорыв из окружения не удался, без обиняков начал генерал-майор танковых войск И. И. Волков, командир приданной танковой бригады.
Товарищ генерал, вы не хуже меня знаете, насколько противник превосходит нас в танках, артиллерии и пехоте, тихо отозвался Кайда.
Дело не только в превосходстве. Главный удар вы сосредоточили против сильного участка обороны противника. И это, прежде всего, следствие полного бездействия разведки.
Разведка, к сожалению, тоже оказалась в трудном положении.
Каково ваше решение?
Необходимо установить связь со штабом армии или фронта, уточнить направление выхода из окружения, заручиться их поддержкой и тогда начать действовать.
Если бы штаб армии имел такую возможность, то давно бы помог.
И что же предлагаете вы? низко склонив голову над картой, спросил Волкова Кайда.
Сейчас нам дорого обходится каждая упущенная минута, связь со штабом армии вряд ли удастся восстановить. Бездействовать значит погубить всех. В соответствии с создавшейся критической обстановкой предлагаю общее руководство по осуществлению прорыва из окружения поручить командованию танковой бригады.
Полковник Кайда не ожидал такого поворота событий.
Вы потеряли уверенность в успехе прорыва, чуть помедлив, добавил Волков. Командир, не верящий в победу, беспомощен.
В таком случае выслушаем мнение начальника политотдела дивизии, стараясь быть спокойным, сказал Кайда, надеясь на его поддержку.
В создавшейся обстановке до выхода из окружения командование дивизией должно быть передано тому, кто верит в победу, неожиданно для Кайды поддержал комбрига начальник политотдела дивизии. К тому же роли наших соединений переменились, дивизия понесла большие потери, а танковая бригада сумела сохранить боеспособность и является главной ударной силой для прорыва вражеского кольца окружения.
Кайда не возразил.
Все разошлись. Домик, который служил штаб-квартирой комдиву, сразу опустел. «Судьба играет человеком, невольно подумалось Кайде. Лишь накануне поздравили с правительственной наградой, а сегодня отстранили от командования дивизией».
Низко склонив голову, он думал о том, что будет с ним, когда дивизия выйдет из окружения. Выйдет ли?..
Комбриг Волков решил прорывать кольцо окружения в двух направлениях.
Левая колонна под командованием генерал-майора Волкова располагала четырьмя танками КВ, двадцатью семью тридцатьчетверками, двумя «катюшами» на танкетках, за которыми следовали два десятка автомашин с боеприпасами и горючим. Остатки 297-го стрелкового полка, куда входил взвод Губкина, составили танковый десант и использовались в основном в походном охранении. На каждом танке разместился десант по восемь десять стрелков.
Все эти силы были приведены в полную боевую готовность и расположились в глубокой балке, протянувшейся на несколько километров. В правой колонне под командованием начальника штаба дивизии было восемь тридцатьчетверок, четыре бронеавтомобиля и остатки 184-й стрелковой дивизии около полутора тысяч солдат и офицеров с обозом на тридцати двух автомобилях и пятидесяти подводах.
Перестал валить снег, небо постепенно очистилось от туч. Вражеские самолеты не заставили себя долго ждать. Вначале появились «мессершмитты», за ними «юнкерсы». Встав в круг, бомбардировщики начали бомбить старый район сосредоточения дивизии, где еще оставались тыловые подразделения.
Генерал Волков решил начать прорыв в девятнадцать часов, а до этого приказал занять круговую оборону и готовиться к предстоящему бою.
Командиром десанта тридцатьчетверки под номером «661», замыкавшей колонну, был назначен лейтенант Губкин. Один станковый пулемет он подготовил для стрельбы по наземным целям, а другой приспособил для ведения огня по вражеским самолетам. Не успел лейтенант отдать все необходимые распоряжения, как за ним на мотоцикле с коляской приехал офицер связи.
Остановились они у командирского КВ. Генерал-майор Волков стоял у развернутой прямо на гусенице танка карты в окружении штабных командиров. Он был в черном комбинезоне и ничем не выделялся среди танкистов.
Товарищ лейтенант, обратился генерал к Губкину, ваша десантная группа вместе с танковым экипажем составит тыльную походную заставу. Командир танка подчиняется вам. Решение принимайте по обстановке. Если нужно, вступайте в бой. Необходимо прикрыть отрыв главных сил от противника. Действуйте энергично, не позволяйте гитлеровцам висеть на хвосте колонны. Связь поддерживайте непосредственно со мной через танковую радиостанцию. Волков, строго посмотрев на Губкина, спросил: Надеюсь, вы понимаете, что от вас требуется?
Стоять насмерть! ответил Губкин.
Во что бы то ни стало вы должны обеспечить отрыв главных сил от противника! Если врагу удастся развернуть крупные силы, к вам на помощь придет арьергардный танковый батальон. Поступите в распоряжение командира этого батальона.
Губкин вернулся к своим бойцам в приподнятом настроении. Вид комбрига, его решительность вселили в Георгия уверенность. Чувствовалось по всему, что такой человек, как Волков, сможет вывести дивизию из окружения, хотя на войне бывает всякое