Как было решено, я распределил ребят по ротам, вдоль окопов батальона, длиной более пятисот метров. Потом сюда прибыли и другие батальоны нашего полка. В их рядах обнаружились ещё шесть моих снайперов. Итого стало двадцать человек. А совсем недавно было тридцать. «Неужели десять стрелков выбыли из строя по причинам гибели и ранения?» сокрушался я, и решил посоветоваться с моим помощником сержантом Саловым. Он ведь давно воюет. Я подошёл к нему и попросил закурить, чтоб начать разговор.
А что же ты от табака отказывался, когда выдавали? возмутился он, доставая мешочек с табаком.
Да вот, нервы сдают, решил закурить, оправдался я.
Мы с сержантом свернули из кусков газеты кулёчки, (цигарки) и закурили. Нервы мои действительно начали успокаиваться, после нескольких затяжек.
Неужели у нас во взводе десять человек выбыло? Раньше случались такие потери? спросил я Салова.
Всяко бывало. Но сейчас вряд ли все десять выбыли, просто некоторые заблудились и оказались в других полках, высказал предположение сержант, подожди, скоро придут ещё несколько бойцов.
Жить в этих окопах, укреплённых досками, нам пришлось не долго. Все надеялись отдохнуть в просторных немецких блиндажах. Ведь они строили свои укрепления добротно и надолго, рассчитывали остановить советские войска на здешних рубежах. Нашим же солдатам не было смысла стараться, оборудовать свои землянки качественновсё равно надо идти вперёд. Примерно через час, по радиостанции, поступил приказ о наступлении. При поддержке танков, преодолев вторую линию траншей противника, наша дивизия вышла на шоссе КарклупяныВирбалис. Длинная колонна двигалась по шоссе к городу Вирбалис. Впереди колонны ехал тральщикэто танк, таранивший перед собой платформу, чтобы обнаружить мины. Вдруг перед тральщиком раздался взрыв, и колонна остановилась. Одновременно из-за лесочка слева появились немецкие тяжёлые танки «тигры». Их было около десяти, они двигались на нас, стреляя из орудий и пулемётов. Паники в колонне не возникло, гвардейцы залегли, многие спрятались за танки и за автомашины. Я под свист пуль, спустился с дороги в кювет и там, словно в окопе, занял позицию. Снайпера по моему примеру расположились рядом со мной.
Наши, артиллеристы и танки открыли огонь по атакующим. В клубах пыли, за тиграми, я заметил немецкую пехоту, они стреляли на бегу, прижимая к животам свои автоматы.
Ну, Коля, как настрой? спросил меня Салов, лежавший рядом.
Настрой хороший!
А я, признаюсь, что-то струхнул, от неожиданности.
Я посмотрел на сержанта недоверчиво; на его лице, не было признаков страха. У меня же душа сжалась и по спине пошли мурашки, однако я взял себя в руки и дал команду:
Передать по цепи, стрелять в первую очередь по командирам противника!
Снайпера повторили мои слова по цепи, и по их голосам было понятно, что они тоже испытывали волнение.
Танки двигались на нас строем, один из них уже горел. Ребята вели частую стрельбу по танкистам, покидающим горящий танк. У нас за спиной, на дороге, тоже от взрывов горела техника, стонали и кричали раненые. У немцев загорелся следующий тигр. Его мотор взревел, словно от боли, стальная громадина начала рывками метаться по кругу. Видимо, водитель, ослеплённый и задушенный дымом, плохо видел.
Вскоре эту атаку мы отбили, и немцы отступили обратно за тот лесок, откуда появились, оставив на поле несколько подбитых танков и десятки убитых. Раненых они унесли с собой. В нашем полку тоже были потери, но среди снайперов в этом бою потерь не было.
В том направлении, куда мы двигались по шоссе, горел какой-то населённый пункт. Весь горизонт затянуло дымом.
По рации командиру полка передали приказ, срочно выдвинуться к городу Вирбалису. Автомашин на всех не хватало, несколько разбитых остались позади на дороге. Пришлось большинству солдат полка бежать трусцой, за тихо ехавшими машинами. По колонне передали, что мы должны спешить на выручку восемьдесят третьей дивизии. Ей немцы угрожают окружением с фланга.
Второй день мы непрерывно наступали, солдаты заметно выдохлись. А тут ещё надо бежать при полном снаряжении. На ученьях всем приходилось участвовать в марш бросках, но этот совсем не такой. На ученьях бежали сытые, с шутками и подковырками, на привалах бывала шутливая возня. Но сейчас ноги не слушаются, некоторые солдаты спотыкаются, падают, другие их поднимают, и снова бегут, шаркая сапогами о булыжник дороги. В теле слабость от недоедания и недосыпания, но люди бегут, подстёгиваемые жёсткими командами охрипших командиров: «Быстрей, мать вашу. Не отставать!»
Примерно через час, полк приблизился к окраине Вирбалиса, и был встречен шквальным огнём немецкой артиллерии. В небе появились наши самолёты. Они быстро утихомирили вражескую артиллерию, и двадцать первый полк вошёл в город, с южной стороны. С севера вела ожесточённый бой восемьдесят третья дивизия.
«Воспользовавшись некоторым замешательством врага, 248-й полк, 83-й гвардейской стрелковой дивизии с севера, и 21-й полк 5-й гвардейской стрелковой дивизии с юга, снова бросились в атаку и в 13 часов ворвались в Вирбалис. Завязали там уличные бои. Заняв круговую оборону в центре Вирбалиса, немцы держали под обстрелом три центральные улицы».
(Из архива МО СССР ф. 773, оп. 41833, д.2 л.12.)
Вирбалис, видимо, был городом районного масштаба, на окраинах одноэтажные деревянные домики, а в центре стояли кирпичные, двухэтажные здания, плотно прилегающие друг к другу. Городишко не большой. На его окраинах мы не встретили серьёзного сопротивления, но центральные улицы немцы простреливали из пулемётов и пушек. Их пушки били прямой наводкой. Весь мой взвод из двадцати человек расположился в одном месте. Снайпера уничтожили два артиллеристских расчёта, и несколько пулемётчиков противника. Я понимал, что нужно распределить снайперов по всем направлениям наступления полка. Поэтому пошёл к штабному автофургону, стоявшему на окраине города, чтобы получить указания командира полка. В походных условиях он обычно находился там. В автофургоне были радиостанции, по которым подполковник Приладышев поддерживал связь с батальонами. Автофургон прятался во дворе кирпичного одноэтажного дома, крыша которого была разрушена. Под ногами повсюду хрустели битые стёкла. Возле машины толпились связисты из взвода связи, и я спросил их, здесь ли командир полка.
Здесь, он пленного допрашивает, сообщили солдаты, пока к нему не велено ни кого пускать.
Сколько сейчас времени? поинтересовался я у знакомого парня.
Половина пятого, ответил он. А что, старшина, у тебя разве нет часов?
Я их давно потерял.
Тогда пойдём в ту хату, у пленных Фрицев наверняка часы имеются.
В соседнем уцелевшем деревянном доме, под охраной двух красноармейцев, сидели около двадцати немецких солдат во главе с ефрейтором. Они молча встали, когда мы вошли. По-немецки я спросил:
У кого есть наручные часы? Все молчали. После паузы, ефрейтор достал карманные часы на серебряной цепочке и протянул мне.
Берите на память, Это швейцарские часы с драгоценными камнями, фирмы «Мозер». Я их сам нашёл у убитого товарища.
Я взял часы, поблагодарил ефрейтора, и вышел на улицу. «Сколько же владельцев у этих часов было?» задал я себе вопрос.
В автофургоне Приладышев ругался матом, посылая неприличные фразы в эфир по радиостанции. Таким образом, он руководил боем. Когда я вошёл, он нервно спросил:
Почему не появляешься на командном пункте? Где тебя черти носят? Твою мать Мне уже звонят из первого батальона, там их фашистские снайпера здорово прижали. Посылай срочно туда своих оболтусов!
Находившийся в фургоне Винокуров, за спиной Приладышева улыбался и показывал мне гримасы, передразнивая командира. Этим он пытался подбодрить меня, и ему это удалось. Не впадая в панику, я сказал: «есть» и поспешил выполнять приказ. В незнакомом городе мы ориентировались плохо, поэтому я связался по рации из третьего батальона, где находились все мои снайпера, с другими батальонами, и попросил комбатов, сигнальными ракетами показать место их расположения. С помощью такой уловки, мне удалось быстро снайперов распределить по батальонам.
К восемнадцати часам наш полк, при поддержке танков и других воинских частей, вытеснил противника полностью из Вирбалиса. Не далеко от этого города, в деревне Шибейки, и вокруг неё, полк остановился на отдых и на ночлег.
11 В засаде с Чучей и Родионом
У каждого человека случаются моменты, когда неизвестно от чего возникает страх, дикий животный страх. В основном такое явление бывает спросонья, если проснёшься в темноте, неожиданно, недоспавши. Помню, когда мне было лет пять или шесть, родители уложили меня вечером спать, а сами ушли в гости. Через некоторое время я проснулся. В комнате стоял полумрак, лишь из кухни пробивался тусклый свет от керосиновой лампы В. доме тишина, никого нет. На всю жизнь мне запомнилось это тяжёлое, невыносимое чувство страха, от которого сжимается сердце и перехватывает дыхание. Спасаясь неизвестно от кого, я забрался в шкаф с одеждой, и просидел там, пока не пришли родители.
И теперь, на фронте, периодически приходилось испытывать нечто подобное. От недосыпания нервы выматывались до предела.
Я спал в землянке на нарах, укутавшись с головой шинелью. Мне что-то снилось; казалось, что еду в вагоне поезда, и колёса постукивают «так, так, так, так» Меня начал будить солдат: «Старшина, вставай» Он тряс меня за плечо. Вставать не хотелось, я с трудом открыл глаза и не понял, где я нахожусь. Из головы совсем вылетело, что я на войне. При тусклом свете от коптилки, увидел силуэт солдата, и он мне показался чёртом. Зловещая тень метнулась по стене, и меня охватил дикий страх. Снова застучали колёса поезда, и вдруг я понял, что это стучит станковый пулемёт. От этого легче не стало, страх не проходил. Мне захотелось куда-нибудь спрятаться, я опять лёг и закутался с головой шинелью. Солдат ворчал: «Ну что ты, как маленький, давай просыпайся!» Сознание подсказывало, что нахожусь на войне, и здесь нельзя расслабляться. Но я не мог вспомнить, зачем надо вставать, ведь так хочется спать. Переборов себя, слез с нар и стал шарить на полу, где же сапоги. И до меня дошло, что сапоги на ногах, я спал в них. На других нарах храпели солдаты. Я сел и вспоминал, под этот храп, куда же мне надо идти. Вдруг меня там, в темноте убьют. Приходя в себя, вспомнил, что собирался пробраться, с двумя снайперами, на ничейную землю, устраивать засаду под покровом ночи. В ржавой печурке трещали дрова, в землянке было тепло и уютно. Снаружи доносились редкие одиночные выстрелы и короткие пулемётные очереди. В слабо освещённой землянке, я узнал в солдате того часового, которого просил разбудить меня, перед тем, как пошёл спать. Я спросил его:
Снайперов разбудил?
Да, они уже курят на улице, произнёс он, широко зевая, и вышел из землянки. Я последовал за ним.
Эта ночь была очень тёмной, ни одной звёздочки на небе. Изредка, взлетавшие вверх осветительные ракеты, ослепляли неожиданной яркостью. Стараясь на ракеты не смотреть, я подошёл к двум силуэтам, стоявшим в траншее. По красной точке от папиросы, я понял, что один из них курит. Облокотясь на край не глубокой траншеи, солдаты тихо бубнили между собой:
Башка болит. Вчера угостил меня земляк самогонкой, жаловался один другому.
А где он её взял?
Да пёс его знает. Наверное, у местных, у литовцев.
Я узнал по голосам своих снайперов и подошёл к ним. Курившему парню, сделал замечание:
Ты забыл, что тебя могут подстрелить по огоньку папиросы?
Услышав меня, солдаты присели на корточки, на дно траншеи.
Старшина, может, не пойдём сегодня? спросил с тоской в голосе один из них. Я знал, что зовут его Виктор, а по прозвищу Чуча. Имя второго, я спросонья никак не мог вспомнить, хотя в лицо его узнал.
Война ждать не будет, Надо идти, настаивал я. Тем более что комбат в курсе, о наших обязанностях. Вы тёплые одеяла припасли или нет?
Припасли матрас и два одеяла, сообщил Чуча, только сейчас ребята в землянке на них спят. Будить их что ли?
Придётся будить, иначе мы замёрзнем. Ведь заморозки начались.
Давай, Родион, иди, буди ребят, сказал Чуча, обращаясь ко второму парню. Теперь я вспомнил, что второго звать Родион. От недосыпания совсем голова моя не соображала. Каждый раз спрашивать, как тебя зовут, тоже не хорошо.
Поняв, с кем, имею дело, я почувствовал себя увереннее. Когда Родион принёс матрас и одеяла, мы, пригнувшись, пошли в сторону укреплений противника. Их передовые окопы находились от нас далеко, метров за пятьсот. Ещё днём я приметил в бинокль несколько кустиков, за ними можно устроить засаду. В эту ночь погода была на редкость промозглая, с Прибалтики тянуло сыростью и чувствовалось приближение заморозков. Добравшись до места, я скомандовал:
А теперь копать ячейки, в полный профиль. Приступайте!
Зачем копать, возмутился Родион, за кустами нас и так не заметят
Хочешь выжить, копай, не пререкайся, строго сказал я, немцы могут обстрелять из миномётов, если нас обнаружат. Вот тогда окоп очень пригодится.
Парни начали работать, а я устроился на матрасе за кустом, чтобы наблюдать за противником. При редких вспышках ракет было видно, как дымили трубы печек немецких землянок. До меня дошёл запах этого дыма, вместе с запахом мясного супа. Так же несло гарью от пожаров. На немецкой стороне горели несколько населённых пунктов.
Снайпера тихонько ворчали между делом, хоть в полголоса, но я расслышал их разговор:
Хорошо быть командиром. Мы роем как рабы, а он отдыхает.
Воображает из себя генерала, а такой же пацан, как и мы
Минут через двадцать меня пробрал холод. Приблизившись к ребятам, я велел Родиону идти на матрас в дозор, а сам заменил его, стал рыть землю, чтобы разогреться. Потом Родион с Виктором поменялись. Так, за три часа, мы вырыли две глубокие, во весь рост, ямы, со ступеньками, на расстоянии десяти метров друг от друга. Свежую глину, выложенную сверху, замаскировали травой.
Закончив дело, легли вместе на матрас и укрылись одеялами. Виктор сразу захрапел. Мы растолкали его и, чтобы не уснуть, решили разговаривать. Я поинтересовался, почему Чучу так прозвали. Он объяснил, что его фамилия Чукчин.
Меня и в школе так звали, я уж привык, вздохнул он.
Старшина, а ты давно воюешь? спросил меня Родион.
Я же тебе рассказывал, когда мы ехали на машине, забыл? Повторю. На фронте нахожусь с пятнадцатого сентября этого года, а в армии с 1942 года.
И как ты думаешь, доживёшь до победы, или нет?
Я об этом не думаю, или стараюсь не думать. Будь, что будет
Ребята на эту тему разоткровенничались. Родион упрямо заявил:
А я уверен, что останусь в живых. Верю в судьбу. Мне по жизни везёт. Ещё в детстве я упал в колодец, и меня чудом спасли. Вот и теперь надеюсь на чудо.
Родион помолчал несколько минут, прислушался к далёкой пулемётной стрельбе и продолжал рассуждать:
Знаете, я обязательно хочу пожить в мирное время, чтобы нервы успокоились. Мне кажется; мирная жизнь была очень давно; год служил в учебном снайперском полку, и на фронте уже месяц, но этот месяц для меня тянется, тоже как год. На войне, говорят, время имеет другие измерения. Теперь я ценю каждую прожитую минуту, каждый час, и жалко, если это прожитое время прошло напрасно, в мучениях, а не в удовольствиях.
Каких же ты удовольствий хочешь? полюбопытствовал я, ожидая, что он имел в виду любовные утехи. Ведь в подобных разговорах парни часто об этом трепались. Но он начал с другого:
В мирной жизни есть много разных удовольствий. Например, вкусно поесть, хорошо выспаться, почитать интересную книгу, и, конечно любовь. Но я не хочу о ней рассуждать, любовьэто интимное и личное дело каждого человека. Виктор молча слушал, в его глазах, в отблеске светящейся ракеты, я заметил грусть.
А ты о чём думаешь? спросил я его полушёпотом.
Я не умею так складно говорить, как Родион, лучше послушаю.
Ну, всё же?
Что сказать. Я тоже жить хочу Мне, кажется, что меня скоро убьют. Вот и всё
У тебя предчувствие? спросил Родион.
Почему предчувствие? Это должно случиться с большинством из нас. Каждый день гибнут наши бойцы, и до нас очередь дойдёт.
Я оглянулся на вырытые ямы, и мне показалось, что глина не достаточно прикрыта травой. При вспышках ракет это заметно. Решив прекратить наш грустный разговор, я предложил ребятам размяться и нарвать ещё травы, чтоб прикрыть глину. Виктор согласился, а Родион не захотел покидать пригретое место. Тогда мы вдвоём начали на корточках рвать траву. Я переместился в сторону от ямы, и в темноте наткнулся на что-то мягкое и тяжёлое. При появлении на горизонте ракеты, я увидел, что это мёртвый солдат, в шинели. При следующей, более яркой вспышке, я опознал в нём моего земляка Степана. От такой неожиданной встречи, мне стало не по себе. С тех пор, как мы с ним познакомились, больше не виделись. Что же случилось, почему он здесь? Степан служил в роте разведчиков и, наверное, при выполнении боевого задания, пуля настигла его в этом месте.