Ладно, продолжайте работать, тихо сказал я, прилёг за поваленным стволом дерева рядом со снайпером, выполняющим роль наблюдателя, и стал смотреть в бинокль на противоположный берег реки. Второй снайпер отполз назад, чтобы покурить.
Вдруг, наблюдатель упал лицом на землю, не издавая ни каких звуков. Я подобрался к нему и убедился, что он убит. Пуля пробила ему череп, вошла над правой бровью и вышла из затылка. Мне стало страшно, сердце застучало. Я представил себя на его месте. Второй снайпер, в это время, сидел за вывернутым с корнем деревом и сворачивал самокрутку. Пришлось забрать из кармана убитого документы, (надо будет оформить похоронку) затем взял у него оставшиеся патроны.
Ползи сюда, подозвал я к себе второго снайпера. Он приблизился ко мне и побледнел, увидев убитого товарища. Затем стал смотреть в сторону немцев в оптический прицел.
Будь осторожнее, предупредил я его, возможно, это немецкий снайпер убил нашего наблюдателя.
Вижу цель, сказал он и выстрелил из винтовки. Через несколько секунд, с того берега послышался ответный выстрел, и солдат ойкнул.
Фу чёрт. В плечо ранило, произнёс он, корчась от боли.
Я дал ему из его фляжки выпить водки.
Водка разбавленная, виновато произнёс солдат, и пришлось дать ему водки из моей фляжки. Потом я промыл рану водкой и перевязал плечо бинтами. «Это стрелял наверняка вражеский снайпер, по всем признакам, похоже», предположил я вслух. Но вступить в единоборство с ним мне не пришлось, потому что на немецкие позиции обрушились взрывы советских снарядов. После артобстрела, прилетели бомбить гитлеровцев самолёты, в бой пошли наши танки, стоявшие до атаки в пятистах метрах от реки. Но атака не удалась. Понеся большие потери, танкисты отступили. Я не мог бросить раненого и остался с ним ночевать до утра. Ночью меня разбудил гул советских самолётов. Они летели бомбить вторые эшелоны противника. Раненый снайпер стонал, но держался. Я вновь перевязал его чистыми бинтами, и он уснул. Утром, только рассвело, вновь начался артобстрел передовых позиций противника. Мне казалось, что там не осталось никого живых. Но немцы продолжали огрызаться и вели по нашим позициям артиллерийский и пулемётный огонь. Причина была в том, что густой утренний туман, не позволял эффективно использовать артиллерию и авиацию. Полностью разгромить противника не удалось, хотя превосходство было у советских войск. Туман стал рассеиваться, и танки вновь двинулись в атаку. Так много танков я до этого момента не видел. Их было не менее полусотни. Один танк Т-34 нёсся прямо на нас, и мне ничего не оставалось, как выйти из укрытия, и махать руками, чтобы он не раздавил своих. Хорошо, что танкисты заметили нас и объехали. Они вброд преодолели реку, поднялись на крутой берег, разгромили окопы немцев и скрылись за высоким холмом. Пока я думал, что делать с раненым, появилась наша пехота, за ней, как обычно, двигались санитары. Я передал им раненого. Парню к этому моменту, стало хуже: у него поднялась высокая температура, и он бредил. Санитарка, немолодая женщина, посмотрела на меня, и с сочувствием сказала:
Не переживай хлопчик, твой друг будет жить. Дай бог и тебе здоровья. Какие же вы юные ребята.
Она осмотрела раненого, сняла окровавленную повязку, посыпала чем-то рану и вновь перевязала чистым бинтом.
По карте десятивёрстке, которая у меня была, значилась дорога правее от того места, где я находился, и мост через реку. Я знал, что по дороге должны были двигаться батальоны нашей дивизии. Чтобы не отстать от своих, я пошёл в том направлении.
Погода разгуливалась, туман разогнал ветер, и выглянуло солнце. Создавалось впечатление, будто бабье лето настаёт. В тёплой шинели идти стало жарко, пришлось снять её и свернуть. Выйдя на дорогу, я присоединился к колонне красноармейцев. Лейтенант, шедший с боку, увидел меня и проверил мои документы. Кроме снайперской книжки в нагрудном кармане гимнастёрки, лежал мой кандидатский партбилет. Это тоже был значимый, весомый документ, с печатью. Лейтенант уважительно приложил руку к фуражке и вернул мне документы.
Не подскажете, где идёт двадцать первый полк? спросил я его.
Так мы и есть этот полк, удивился лейтенант.
Извините, не узнал. Я недавно воюю, с сентября, ещё не всех знаю, оправдался я. Лейтенант усмехнулся и добродушно сказал:
Всех знать не возможно, главное знать командира. Кто командир нашего полка?
Я назвал имя и фамилию, и он спросил о других офицерах, служивших при штабе. Я тоже назвал их фамилии. Стало понятно, что лейтенант меня проверял, ведь документы можно подделать. Бдительность не излишняя в этих условиях.
Мост, обозначенный на карте, как я и ожидал, был разрушен. Пехота и техника преодолевали реку вброд. Спокойно продвигаться вперёд гвардейцам, пришлось не долго, немцы начали артиллерийский обстрел наших колонн. Когда перестали рваться снаряды, налетели неожиданно юнкерсы. Солдаты разбежались по полю вдоль дороги и залегли. Я тоже сорвался с места и побежал в поле. В эту минуту над головой раздался рёв пикирующего самолёта. Я упал на землю, затем взрывы бомб заглушили гул самолётов. Пролежав несколько минут на земле, я поднял голову: на дороге не было полуторки, за которой я шёл. Бомба попала точно в машину, и вместо неё дымилась воронка. Кругом лежали люди и куски разорванного железа. От воздушной атаки жертв было много: стонали раненые, а самолёты возвращались и вновь посыпали пулемётным свинцом с высоты. Спрятаться в открытом поле негде. Я догадался достать из вещмешка масхалат и прикрылся им. Может, это меня и спасло. Через некоторое время наши истребители отогнали вражеские самолёты.
Командиры рот и взводов стали подсчитывать потери, прибыли санитары. Зрелище было печальное: в подъехавшие машины, всех раненых погрузить не смоглимест не хватило. Многие тяжелораненые скончались, не дождавшись помощи.
Тут произошла неожиданная встреча. Я помогал грузить раненых на машины и вновь увидел солдата, похожего на того парня, который хотел отнять у меня деньги. Он был ранен в живот, но находился в сознании. Меня он тоже узнал. Я спросил его; «Если бы ты меня тогда догнал, то что бы сделал?»
Он искренне признался, что убил бы и взял бы деньги. «Ведь мы в деревне ненавидели вас налоговиков», пояснил он, и после этих слов умер.
Где-то впереди грохотал бой. Нас вновь построили в колонну, и повели дальше. Несмотря на потери, скопление наших войск на этой дороге было большое. На первый взглядтысяч десять солдат и офицеров. Вдоль дороги повсюду стояла разбитая техника, в большинстве немецкая. Мы прошли мимо нескольких сожжённых хуторов и вошли в крупный посёлок, тоже сильно разрушенный. Он назывался «Мала Сталавка». Передохнув там час, пошли вперёд, к посёлку «Обелуше». К этому времени я нашёл Приладышева и находился возле него, ожидая дальнейших указаний. В посёлок вошли с боем, неся потери. На землю уже опускались сумерки. Дивизия остановилась на отдых, настало время кормить солдат, и задымили походные кухни.
Я грелся возле костра, вместе со штабными офицерами, ожидая Приладышева. Он находился в автофургоне, где слушал доклады командиров батальонов по радиостанции. Когда он вышел из машины, я подошёл к нему.
Товарищ гвардии подполковник, какие будут указания? Что делать дальше?
Собери свой взвод на ночлег, и подсчитай потери, сердито буркнул подполковник. Завтра мне доложишь.
Несмотря на усталость, я стал ходить по посёлку, искать снайперов, среди сидящих у костров красноармейцев. Многие дома были разрушены, и ночевать собирались под открытым небом. До полной темноты мне удалось собрать всего двенадцать снайперов. Среди них были: помкомвзвода Салов, Саня с Гришей, Родион, Морбидадзе и другие ребята. От них я узнал: о двоих убитых и троих раненых бойцах. Где остальные мои снайпера не известно.
Для ночлега ребята облюбовали сохранившийся сарай, сколоченный из досок. В нём лежала солома, на которой мы заночевали. Как только рассвело, немцы начали контратаку, заставив нашу дивизию рассредоточиться по фронту и окопаться за селом. Я пошёл к Приладышеву на командный пункт, расположившийся в подвале полуразрушенного кирпичного здания. Добираться туда пришлось под взрывами мин и снарядов. В подвале собралось человек двадцать солдат и офицеров. Приладышев стоя разговаривал по телефону.
Товарищ командующий, мы не можем наступать. Нет резервов. Противник атакует
Увидев меня, он нервно сказал:
Бери своих снайперов, и распредели их по окопам за селом.
Я доложил подполковнику, что у меня осталось только двенадцать человек, но он словно не слышал и махнул рукой, мол, иди отсюда. В этот момент в подвал пришёл командир дивизии Волков, со своими сопровождающими, и с обиженным видом сказал:
Ко мне сейчас приезжал Галицкий с Завадовским, они очень ругались, зачем я в подвале сижу. Говорят, что надо видеть сражение и руководить боем. Заучили их в академии. Здесь нет ни высоких зданий, ни возвышенности. А немец бомбит так, что головы нельзя поднять.
Из воспоминаний Галицкого в книге «В боях за Восточную Пруссию»:
«Сложившаяся обстановка на правом фланге армии очень обеспокоила меня, и я выехал на командный пункт восьмого корпуса, чтобы разобраться во всём на месте. С командиром корпуса генералом Завадовским мы посетили 5-ю гвардейскую стрелковую дивизию, которая вела бой на рубеже КавкокальнеКайри. Здесь мы установили, что дивизия остановлена массированным огнём немецкой артиллерии и контратаками танков.
Командир дивизии Волков доложил, что для продвижения вперёд необходимо подавить артиллерийские батареи противника. Если бы дело заключалось только в этом, то помочь им было бы не трудно. Но, к сожалению, основная причина неуспеха дивизии состояла не в этом. Она крылась в том, что части корпуса, были равномерно растянуты по фронту, не было создано мощной группировки на направлении главного удара. Кроме того, командиры и штабы управляли боем, в основном, из подвалов и щелей, т.е. не имея достаточного обзора и не видя боя. В результате, они в суть дела не вникали, обстановку детально не анализировали. Я приказал бесполезные атаки дивизией прекратить, и связался с командиром 1-й воздушной армии, уточнил вопросы авиационной обработки противника. Вскоре в небе раздался гул самолётов. Около 70 бомбардировщиков подвергли эффективной бомбардировке артиллерийские батареи и скопления танков врага».
Мне не хотелось выходить из подвала, но надо. Находясь на фронте полтора месяца, мне постоянно приходилось подавлять в себе страх. Вот и сейчас, я пересилил свой инстинкт самосохранения. Снайпера ждали меня в сарае с приказом о дальнейших действиях и с вестями о завтраке. Я добежал до сарая под свист пуль и взрывы мин. Когда я пришёл, они первым делом спросили:
Сегодня нам пожрать принесут, или нет?
Я тоже почувствовал, что хочу очень есть, и поручил Морбидадзе сходить на ближайшую полевую кухню за термосом с кашей, предполагая, что другие мои подчинённые не послушают и не пойдут, а Морбидадзе лучше других подчинялся мне.
Посылай со мной ещё кого-нибудь, попросил он.
Тогда я велел Родиону сходить вместе с ним, но тот заартачился:
Не пойду, почему всё время меня посылаешь?
Морбидадзе поднёс к его носу свой большой кулак и предупредил грозно:
Не пойдёшь, будешь мой кулак кушать.
Когда они ушли, Санька ухмыльнулся:
Нашему грузину надо присвоить фамилию Мордобидзе, а не Морбидадзе. Любит в морду давать. Всем эта шутка понравилась. Над сараем с воем пронеслась мина и рядом взорвалась. Но мы терпеливо ждали, спрятаться всё равно негде. Саня продолжал острить:
Мордобидзе теперь будет у Колюхи вроде, как правая рука или, как особист. Если кто-то старшину не послушает, он даст в морду.
После этой шутки все дружно засмеялись. А сержант Салов сквозь смех сказал: «Что мы за народ. Нас бомбят, а мы ржём, как жеребцы.
Мне тоже захотелось посмешить товарищей, и я рассказал случай, как в Загорске во время бомбёжки одна бабка кричала: «Ой, ироды бандят, ой, бандят!» Хохот после моей пустой шутки поднялся ещё сильней. Это был смех, переходящий в истерику, разрядка после нервных стрессов. Вернулись Морбидадзе с Родионом не однис ними пришли ещё два снайпера, которых встретили возле кухни. Пока мы завтракали, над нами пролетели наши самолёты, и разбомбили позиции противника, вместе с его артиллерией. После этого стало совсем тихо.
Когда мы шли через посёлок на передовую, то по пути занесли на походную кухню пустой термос, там попили чаю, со смородинным листом. Вокруг кухни сидели, на развалине дома, бойцы и, закончив завтрак, спорили о том, сколько километров осталось до границы с Восточной Пруссией. Я достал из противогазной сумки свою карту и, подойдя к спорщикам, разъяснил им, что до государственной границы осталось чуть больше восемнадцати километров. Солдаты обрадовались и благодарили меня за хорошую новость.
Тем временем, грохот боя удалялся. Мы вышли за посёлок к окопам, но там уже никого не нашли, только похоронная команда собирала убитых. От окопов пошли дальше догонять наступающие батальоны.
На просёлочной дороге мы увидели странный костёр. Подойдя поближе, поняли, что это горит человек. Ребята остановились.
Это немец горит, уверенно сказал Гришка, по сапогам видно, голенища широкие
Его, наверное, бензином облили, предположил Салов.
Почему так хорошо горит? Синим пламенем, как спиртовка. Ведь человек на пятьдесят процентов из воды состоит, рассуждали мы.
Наверное, проспиртовался, много шнапса пил, пошутил кто-то из ребят. Справа виднелись горящие дома крупного населённого пункта. Встретившиеся нам солдаты подсказали, что здесь 83-я дивизия воюет. А нам надо идти левее, в сторону хутора. Пришлось идти туда, мимо груды разбитых и обгоревших танков, наших и немецких. В этом месте всё поле было усыпано убитыми и ранеными. Санитары грузили раненых, в том числе и немцев, на лошадиные повозки, тут же перевязывали. Среди санитаров было много молодых девчонок. Одна из них громко рыдала, видимо, ещё новичок, не привыкла к таким печальным зрелищам. Я старался держаться спокойно, но не смотрел на убитых, обходил их стороной. Снайпера тоже отворачивались, старались на них не смотреть. Каждый понимал, что и он сам может так же погибнуть и валяться в причудливой позе, с застывшими следами страданий на лице.
За хутором, судя по интенсивной стрельбе, продолжался бой. Над нашими головами свистели пули, заставляли пригибаться к земле. Дальше мы двигались короткими перебежками. Во время отдыха, я стал смотреть в бинокль, и за пятьсот метров от нас, заметил ряды колючей проволоки. За ней проходили траншеи врага. Метров за двести, от немецких траншей, под пулями, красноармейцы лёжа окапывались.
Мы подползли к ним и рядом стали тоже копать землю сапёрными лопатками. Я спросил местного солдата, чей это батальон. Он ответил:
Здесь третий батальон капитана Уткина.
Этого комбата я знал, но сейчас искать его не уместно, надо сначала вырыть окопы, чтобы мои снайпера были в безопасности, а потом уж разберёмся, что делать дальше.
Грунт был песчаный, поэтому окопы до полутора метров глубиной, вырыли быстро, часа за два, и соединили их между собой неглубокой траншеей. Я тоже для себя вырыл окоп, хотя мог воспользоваться готовым окопом у ребят, но не стал злоупотреблять своим положением. Со стороны противника сильной стрельбы не было. Однако из пулемёта, периодически для острастки постреливали. Когда мы закончили окапываться, то по позиции немцев откуда-то из-за хутора, открыла огонь наша миномётная батарея. Ко мне в окоп как раз зашёл Григорий, посоветоваться насчёт харчей, решить, когда будем обедать. Время было уже далеко за полдень.
Вот тебе и обед, огорчился он, услышав вой мин, сейчас опять в наступление поведут.
Пехота пусть наступает, а мы будем их догонять, сказал я. У нас и так большие потери, Всего четырнадцать человек осталось. Приладышев велел беречь снайперов.
Как предполагал Гриша, так и получилось. В бинокль я увидел, что колючая проволока у немцев, была взрывами разорвана в клочья, а в минном поле сапёры проделали проход. По этому проходу пошли сначала танки, а за ними пехота.
Зря мы землю рыли, мозоли набивали, ругались ребята. Но, как говорится, что ни делаетсявсё к лучшему. Батальоны захватили первую линию немецкой обороны. Мы перебрались туда, к ним. Через несколько сотен метров проходила следующая линия обороны противника. Захваченные траншеи были укреплены досками, здесь же имелись просторные блиндажи. Эти укрепления немец строил заранее. Теперь можно жить в более комфортных условиях. Стрельба постепенно стихла. Мы огляделись вокруг. Пыль и дым после боя ветер разогнал, и видимость стала хорошей. Повсюду валялись трупы гитлеровцев, окровавленные, раздавленные танками. Среди этого мяса, что-то шевелилось и стонало. Смотреть на страдальцев было невыносимо. Некоторые солдаты не выдерживали этих стонов и стали пристреливать немецких раненых, чтоб не травили душу. Мне сделалось плохо, к горлу подступила тошнота, и я отошёл в сторону, чтобы никто не заметил моей слабости. Бывалые солдаты вытаскивали трупы из траншей, расчищали территорию. Новички закрывали лицо руками, многие блевали. Вскоре появился комбат Уткин и поздоровался со мной. Я старался держаться спокойно, не выдавать своего состояния. Мы обсудили план действий снайперов.