Осмотревшись по сторонам, и оценив обстановку, я предложил ребятам:
Давайте разделимся. Я возьму на себя пулемётчиков под танком, а вы отползёте на фланги, метров на сто от центра, и займётесь другими огневыми точками. Согласны?
Парни согласились и поползли в разные стороны, а я продолжал пробираться по промятому следу, который вёл пока к танку. «Кто этот след промял? задавал я себе вопрос. Может быть, наши солдаты хотели забросать пулемёт гранатами?» Между тем немецкие пулемётчики продолжали периодически стрелять короткими очередями. Видимо, у них патронов было много. Через несколько метров тропа закончилась. Трава здесь была примята на двухметровом пятачке, тут же я заметил пятна крови. Кого-то на этом месте ранило. Рядом находилась свежая воронка, на дне которой блестела вода. Приблизившись к танку, примерно на сто метров, я заметил под ним в проёме между гусениц, желтоватое пятно, которое то появлялось, то исчезало. Пулемёт грозно заработал, посылая пули над моей головой в сторону наших позиций. Рискуя попасть под огонь, я приподнялся над травой и взглянул в оптический прицел. Как и предполагалось, жёлтым пятном было лицо пулемётчика, но в тени под танком я не разглядел, как он выглядит. В этот момент в моём подсознании мелькнула мысль, что стреляю в живого человека, но многомесячные тренировки в снайперской школе автоматически настроили меня на заученные действия. Быстро прицелившись, я плавно нажал на спусковой крючок винтовки. Раздался выстрел, и пулемёт замолк. В прицел вновь заметил другое лицо, видимо, к пулемёту приблизился второй пулемётчик, и его тоже сразила моя пуля. Где-то на левом фланге прогремел одиночный выстрел. «Это, наверное, Гриша действует» подумал я, и стал прислушиваться к правому флангу, но в этот момент вой снарядов и взрывы на немецкой стороне, всё заглушили. Наша артиллерия начала артобстрел. Некоторые снаряды взрывались, не долетая до немцев. Я испугался, как бы в меня не угодили, и пополз назад, надеясь спрятаться в той воронке, которую видел. Однако случайно наткнулся на старую воронку, заросшую высоким бурьяном. В фильмах кинохроники, обычно наши солдаты бегут в атаку с криками «УРА». Оглянувшись назад, я вдруг близко увидел красноармейцев, в касках, неторопливо и молча идущих в сторону противника. Их было очень много. Шли они с винтовками наперевес. По их шаткой походке, как они спотыкались, я понял, что бойцы были пьяные. «Неужели, с двухсот граммов фронтовых, их так развезло? подумал я. Пожалуй, они примут меня за Фрица и пристрелят». Решение пришло быстро. Я нарвал пучок травы, забрался в высокий бурьян на дне воронки и кинул на спину эту траву для маскировки. Затем, не шевелясь, стал ждать, будь что будет. К моему счастью, солдаты прошли мимо. Меня не заметили. Потом я смотрел им в след и на фланги, пытаясь увидеть Гришу и Саню. Что дальше делать, куда идти, командир полка об этом ничего не сказал. Из рассказов Пчелинцевамоего наставника в снайперской школе, мне был известен случай, когда снайпер заблудился, отстал от своего подразделения, и его расстреляли за дезертирство. Чтоб этого не случилось, я пошёл вперёд догонять атакующих. По пути спохватился и снял масхалат, оставаясь в шинели, чтоб быть похожим на красноармейца. Иначе тоже могут не понять, кто я такой. Впереди большой стрельбы не было, немцы сдавались в плен. Наши солдаты вытаскивали перепуганных Фрицев из окопов за шиворот, и пинками загоняли в строй. Многие из них и в шеренге продолжали стоять с поднятыми руками.
Приблизившись к окопам, я наткнулся на лежавшего немецкого солдата, который жалобно стонал. Вблизи он выглядел обычным парнем. И те пулемётчики, которых я застрелил, наверное, были тоже обычными людьми. Я понимал, что мне придётся убивать врагов, когда рвался на войну, и теперь, увидев раненого немецкого солдата, почувствовал весь ужас войны. Мысль о том, что немцы такие же люди, до этого случая, как-то не приходила мне в голову. Я их всех считал преступниками. Солдат очень страдал, но никто не оказывал ему помощь. Я спросил его по-немецки, куда он ранен. «В грудь», ответил он, и я увидел в его глазах мольбу о помощи. Мне вдруг стало очень жалко этого молодого парнишку, никто не обращал на раненого внимания, и мне захотелось ему помочь. Немецкий солдат истекал кровью, гимнастёрка уже была багровой, и я сам не понял, как испачкал руки в его крови.
Наших раненых тут же перевязывали санитары и клали на носилки, а легкораненые с повязками, сами уходили в тыл. Подойдя к санитару, я попросил: «Перевяжи вон того немца, он ранен в грудь, жалко парня». Рядом стоял лейтенант и услышал, мои слова.
Ещё чего. Приказываю пристрелить фашиста, нечего с ним цацкаться, зло произнёс он и выругался матом. А тебя, старшина за сочувствие врагу, тоже надо расстрелять. Арестуйте его, приказал он солдатам.
Трое бойцов отобрали у меня винтовку. Да я и не сопротивлялся. Только пытался объяснить им, что я новый снайпер-инструктор и подчиняюсь непосредственно командиру полка. Но с пьяными тяжело разговаривать. Раненого немца они застрелили, решили, что он всё равно помрёт.
Среди толпы солдат, я заметил Саньку и окликнул его. Он обрадовался, что я жив и спросил: «Гришку не видел?»
Не видел, ответил я. Меня арестовали, Объясни им кто я такой. Саня знал этого лейтенанта и по-свойски, матюгаясь, стал доказывать, что тот ерундой занимается. Вскоре появился комбат Озеров, с которым я недавно познакомился. Он заступился за меня и приказал вернуть винтовку и всё, что у меня отобрали. Комбат выглядел совершенно трезвым, и когда мы отошли в сторону, зло сказал:
Нажрались заразы. Я потом разберусь, кто их так напоил
Я спросил капитана:
Что нам, снайперам, делать дальше?
Выполняйте приказ командира полка.
Мы пулемётчиков уничтожили, больше других указаний не было.
Тогда действуйте по обстановке, посоветовал комбат и ушёл наводить порядок в своём батальоне.
Пленных немцев уже построили в колонну, но не знали в какую сторону их вести. На обоих флангах шёл не затихающий бой, в небе летали наши и немецкие самолёты, гоняясь друг за другом. Мы с Саней нашли Григория среди группы пьяных бойцов, он тоже был заметно поддавши. Я спросил у него, чего он пил, не из своей ли фляжки? Но Гриша успокоил меня, что свою водку не тратил, а его угостили ребята. Вскоре батальон разделился по ротам и пошёл атаковать противника на левом фланге, где проходила шоссейная дорога. Мы последовали за всеми. Дорогу немцы хорошо укрепили, по бокам её стояли бетонные доты, а мост через ручей был взорван. Батальон окружил противника, прорвавшись к дороге. Завязался ожесточённый бой. Кругом дым, треск, крики. Солдаты бегут в атаку с бледными от ужаса лицами, тут же ругань и стоны раненых
Мы залегли возле дороги, вместе с другими бойцами, выслеживая в оптические прицелы свои жертвы, затем меткими выстрелами убили пулемётчиков в дотах. Вместе с нервной дрожью, у меня появился азарт. Всё происходило, как в тумане, или в страшном сне. Казалось, что вот сейчас проснусь, и этот кошмар закончится. В перестрелке я уничтожил ещё несколько солдат противника. В конце боя комбат отметил в наших снайперских книжках количество убитых нами немцев. Так было положено. Хотя это был мой первый серьёзный бой, я плохо помню подробности. Возможно, сказались полученные мною, в дальнейшем, три контузии.
Когда наши подразделения дорогу заняли полностью, то через ручей двинулась колонна танков. Переправившись на этот берег вброд, танкисты остановились и посадили к себе на броню роту бойцов. Затем на большой скорости помчались вперёд. А оставшиеся роты, пошли громить правый фланг. Мы с Саней и Гришей присоединились к колонне нашей дивизии, двигавшейся по дороге на запад, вслед за танками. Солдаты шли пешком, ехали на лошадях и на автомашинах. На шоссе нас с ребятами подобрала штабная машина. Начальник штаба Соколов, узнал меня и велел шофёру остановить. Я хорошо помню, с какой радостью и гордостью, что меня узнали, я садился в машину. Теперь можно было расслабиться и отдохнуть.
6 На допросе у особиста
Освобождённый от фашистов литовский посёлок почти весь сохранился. Разрушенных домов здесь было не много. На штабной машине мы доехали до здания, где решили расположить штаб дивизии, и одновременно штаб двадцать первого полка. Здание это было старинное, кирпичное, в два этажа. Когда проезжали через посёлок, то я отметил, что по размеру он был меньше Данилова, примерно на треть. Много здесь имелось кирпичных домов. В центре стоял красивый костёл. Повсюду, на улицах толпились гвардейцы. Командиры устраивали их на постой в дома местных жителей, но сделать это было не просто: шутка ли, поселить дивизию, численностью около шести тысяч человек.
Возле здания, куда мы приехали, толпилось много солдат и офицеров. Они разгружали с машин ящики и коробки. На высокой черепичной крыше колыхался флаг с фашистской свастикой. Похоже, что здесь был немецкий штаб или комендатура. Двое красноармейцев полезли на крышу, и люди, стоявшие в низу, с интересом смотрели, как они скидывали ненавистный флаг и укрепляли свой, советский. Когда флаг был заменён, работа по разгрузке штабного имущества возобновилась. Спрыгнув с машины на землю, я обратил внимание на группу молоденьких девушек в военной форме. Они тоже несли какие-то вещи, а солдаты, суетясь вокруг них, предлагали свою помощь.
Близился вечер. Сквозь фиолетовые облака на западе, проглядывало багровое солнце. С той стороны громыхал удаляющийся бой. Привезли в термосах обед и одновременно ужин. Я с утра, как и большинство солдат, не ел. После сильного нервного напряжения во время боевых действий, силы иссякли, и очень хотелось кушать. Ужинал я в штабе, вместе с солдатами из разведроты. Их командира, Сергея Винокурова, не нашёл. Мы сдружились, и мне сейчас хотелось поделиться с ним своими впечатлениями и переживаниями.
О выполнении задания, я решил доложить командиру полка сразу после ужина. Его я нашёл в одном из кабинетов. О том, что немцы в спешке покидали это здание, свидетельствовали многочисленные вещи и мебель, оставленные повсюду. На некоторых дверях висели таблички на немецком языке.
Приладышев находился в компании незнакомых мне офицеров, среди них, в комнате был полковник. Как потом оказалось, это командир дивизии Волков. Офицеры пили водку и закусывали салатом из овощей. В комнате вкусно пахло луком.
Товарищ гвардии полковник, разрешите обратиться к товарищу гвардии подполковнику! громко произнёс я, приложив руку к пилотке. Полковник удивлённо взглянул на меня, и, жуя, сказал: «Разрешаю».
Товарищ подполковник, ваше задание выполнено, пулемётчики уничтожены!
Зачем так кричать, улыбаясь, сказал Приладышев, мне всё известно. С тобой хочет срочно побеседовать начальник особого отдела, гвардии майор Куликов. Найди его, он на втором этаже.
Есть, крикнул я, потом повернулся кругом, вышел, и радостный поднялся по широкой лестнице на второй этаж. Там стал спрашивать, где находится особый отдел. Мне подумалось, что в особом отделе меня будут хвалить за мои заслуги. Встречный офицер показал мне дверь, где расположились особисты. Затаив дыхание, я вошёл в просторную комнату. Там за письменными столами сидели несколько офицеров и разбирали папки с документами. На полу стояли металлические переносные ящики для секретных документов. Такие же, я видел в штабе полка.
Товарищ майор, вы меня вызывали? обратился я к сухощавому пожилому военному, с погонами майора.
Как ваша фамилия? спросил тот, оторвавшись от своего занятия, и, услышав мой ответ, подтвердил, что вызывал.
На вас, старшина, поступил донос о том, что вы сочувствуете фашистам. Было сегодня такое?
Я просто обратился к санитару с просьбой перевязать раненого немца. Мне было его жалко. Ведь он стал пленным, а к пленным надо относиться гуманно, как приказал товарищ Сталин.
Признайся честно, ты такой гуманный, из дворян? задал вопрос майор. От этого вопроса я потерял дар речи и не знал что ответить.
Не скрывай правду, от неё зависит твоя дальнейшая судьба, продолжал майор, строго глядя мне в глаза. Я вспомнил совет Ларисы и стал отрицать.
Никак нет товарищ майор, мои родители обычные служащие, а их родители были из крестьян.
То, что ты скрываешь, уже наводит на подозрение. Имей в виду, если вздумаешь дезертировать, поймаем и расстреляем. Теперь ты будешь у меня в чёрном списке.
Как же так, товарищ майор, взволнованно сказал я, сегодня в бою, я уничтожил десять фашистов. Среди них половина пулемётчиков. Сколько жизней наших солдат сохранилось, благодаря моей работе?
После этих слов, майор стал добрее и попросил показать ему мою снайперскую книжку. Там, после цифр, стояла подпись командира первого батальона, капитана Озерова. Посмотрев записи о результатах моих действий, майор отпустил меня, больше не сказав ни слова.
Расстроенный я вышел на улицу, постоять на крыльце, чтоб успокоиться. Было уже темно, и шёл моросящий дождь, нагнетающий тоску. Мне очень хотелось с кем-нибудь поговорить, высказать свои обиды, выговориться. Под навесом крыльца стояли двое часовых. Луч фонарика ослепил меня.
Что старшина, не спится? сочувственно спросил один из солдат.
Да, не спится, сейчас постою немного и пойду отдыхать, ответил я, снимая с плеча тяжёлую винтовку.
Много Фрицев убил? спросил второй часовой, увидев оптический прицел на винтовке.
Десять Фрицев, в течение сегодняшнего боя. Но меня, не смотря на это, отругали за то, что я пожалел раненого немецкого солдата. Даже в особый отдел вызвали.
Рассказав часовым подробно, как всё происходило, я надеялся на сочувствие. Однако те сочувствовать не спешили. А стали меня убеждать, что я поступил не правильно.
Сколько горя причинили немцы нашему народу, говорили они. Их нельзя жалеть. Бить их надо как бешеных псов.
Затем они предложили мне покурить, чтоб успокоить нервы и дали папироску. Я закурил, опираясь на винтовку, и спросил, в каком подразделении они служат. Как и ожидалось, это были разведчики.
Откуда вы родом? поинтересовался я.
Оказалось, что один из них был из Тулы, а второй из Данилова. От неожиданности, я даже не обрадовался, что передо мной земляк.
Я тоже из Данилова, сказал я удивлённо, и затем следующий вопрос к солдату. А на какой улице ты жил?
Я учился в школе в Данилове, а жил в деревне «Большое Марьино», пояснил тот, и радостно обнял меня:
Здорово, земляк! С сорок третьего года воюю, и ни разу Даниловцев не встречал. Не зря говорятмир тесен.
Мы начали вспоминать Данилов, знакомые нам обоим места. До этой встречи я чувствовал себя очень одиноким, и вдруг рядом близкий человек. При виде земляка, в памяти возникло много приятных воспоминаний.
Мне стало хорошо на душе, словно увидел родственника. Мы радовались как дети. Наверное, целый час проговорили и разошлись, когда пришла смена караула. Звали солдата Степан. Мы решили встретиться на следующий день, но это было не суждено.
На другой день, всех снайперов, старых и новых, собрали в местном католическом костёле, как в клубе. Другого просторного помещения в селе не было. Перед нами планировал выступить командир дивизии, полковник Волков, но он задерживался. По его приказу в костёл привели пополнение, для снайперских взводов, из числа лучших стрелков, собранных со всей дивизии. Здесь вновь увиделись бывшие курсанты снайперской школы. Толик Набоков был с перевязанным лицом. В бою пуля попала в оптический прицел, и осколками стекла его поранило. Ранение оказалась не серьёзным, и он не пошёл в медсанчасть. Много поговорить нам не удалось, так как замполит дивизии выступил с политинформацией. Я любил такие лекции. В костёле слышимость была хорошей за счёт акустики. Убранство здесь меня не поразило, в православных церквях красивее, иконы и всё ценное, отсюда немцы увезли с собой, и смотреть по сторонам не на что, голые стены. Поэтому лекцию я слушал внимательно. Прибывший командир дивизии, прервал её на интересном месте. Он вручил при всех «медаль за отвагу», моему заместителю снайперского взвода, сержанту Салову. У него на счету было: более сорока, убитых солдат противника. Затем зачитал награды, присвоенные некоторым снайперам посмертно. После этого он познакомил нас с «новой» инструкцией по тактике работы снайперов. В снайперской школе нам её давно разъяснили. В инструкции было примерно следующее; на боевое задание снайпера должны ходить по двое, один в качестве наблюдателядругой в качестве стрелка. Этими обязанностями они периодически меняются. На позиции можно находиться не долго, а если противник обнаружил, то нужно немедленно уходить. Немцы, например, работали чаще всего в одиночку. У одного снайпера от длительного наблюдения за объектом, зрение устаёт, и эффективность действий снижается.
За селом был полигон, оборудованный до нас немцами, и все пошли туда для занятий. Командир дивизии приказал обучать снайперов, пока не стемнеет. В моём взводе насчитывалось теперь тридцать человек, как и положено по штату. В основном это молодёжь, но были солдаты и постарше: от тридцати до сорока лет. Например, моему заместителю сержанту Салову, было сорок два года. Фамилии в списке, в большинстве русские, несколько украинских и белорусских, и лишь один был грузин, по фамилии Морбидадзе. Из всей толпы он выделялся своей крупной, коренастой фигурой и чёрными усами. По-русски он говорил плохо. И, когда я объяснял теорию, то он ничего не понял. Вместе с опытными снайперами, я развесил мишени на бревенчатой стене, которую специально соорудили немцы для стрельбища, и начались практические занятия. С Вахтангом Морбидадзе мне пришлось заниматься отдельно, пока остальные стреляли. Вёл он себя очень учтиво и часто извинялся, если не понимал моих объяснений. Между делом, я узнал от него, что до войны он женился, имел уже троих детей, хотя был меня не на много старше. Жил он в горном селении и занимался охотой в горах, поэтому метко стрелял.