Мне надо было идти смотреть мишени, поэтому сержанту Салову я поручил позаниматься с Морбидадзе. Велел ещё раз объяснить, как определять расстояние до цели. Не мог я предположить, что эти двое раздерутся. Пока я ходил к мишеням, за спиной послышалась возня, крики и ругань. Пришлось бежать обратно. Вокруг драки сразу же собралась толпа зрителей, и я с трудом их растолкал. Добравшись до эпицентра, я увидел лежавшего в нокауте Салова, а Морбидадзе с красным от злости лицом, ругался по-грузински. Несколько бойцов повисли у него на руках, удерживая от дальнейших действий.
В чём дело? спросил я у грузина.
Я не виноват. Это он мою маму ругал, опустив голову, проговорил тот. Наклонившись к лежащему сержанту, я увидел, как он открывает глаза. Его тут же подняли на ноги, а виновника драки удерживать перестали, так как он успокоился, и стоял в растерянности.
Драка происходила быстро, возможно, солдаты из других взводов ничего не заметили. Я решил замять этот инцидент. Пришлось объяснять грузину, что русский мат иногда служит лишь для связки слов, и без всякого смысла. Морбидадзе сказал, что у них на селе за такие слова, о матери, убили бы. С этого момента при Морбидадзе, никто не ругался матом.
В конце концов, солдаты помирились и пожали друг другу руки, но у них на лицах остались ссадины.
Вечером, Приладышев уже знал о случившейся драке, и ругал меня за то, что я ему не доложил.
Необходимо Морбидадзе наказать, говорил он, пошли его на кухню, пусть там поработает денёк. Нельзя оставлять это безнаказанным.
Выполняя приказ, я направился во взвод, расквартированный в двух соседних со штабом домах. Снайпера были удивлены, каким образом мог узнать о драке командир полка, если с полигона никто не уходил. Все там находились до вечера. Это их озадачило.
Ночевать я остался в доме вместе с взводом, чтобы лучше познакомиться с новичками и с бывалыми снайперами. С первых дней пребывания на фронте, я усвоил, что здесь солдаты и командиры в своих взаимоотношениях не стеснены уставными требованиями, держатся между собой не принуждённо, по-товарищески. Иных отношений здесь и быть не могло, люди, идущие на смертельно опасные дела, остро ощущают малейшую фальшь и показуху, не прощают лож и трусость.
Чтобы не мешать хозяевам домов, мы вышли на улицу, развели костры и в котелках грели кипяток. Ребята не умело играли на трофейных губных гармошках, звуки которых навевали грусть, потому что были похожи на звуки русской гармони. Я вспомнил, как в колхозе, где перед отправкой в армию я теребил лён. Там молодёжь по вечерам собиралась на улице деревни вокруг гармониста. Эти воспоминания мне казались далёкими из какой-то иной жизни.
7 - Партийное собрание
Перед отправкой нашей дивизии на передовую, мне принесли сразу два письма из дома. Одно письмо было написано раньше, другое на неделю позже. Мама спешила сообщить, что получила письмо от Володи Смирнова. Он воевал рядом со мной, на третьем белорусском фронте, вот только не написал, в какой части. Адрес полевой почты мама прислала. По этому адресу письмо я Володе отослал, но ответа не получал. Может быть, полевая почта не сработала. Пытался я искать брата в своей дивизии, но Смирновых оказалось больше, чем Ивановых. Легче искать иголку в сене.
Ещё мама писала, что Маруся поступила учиться заочно в Даниловское педагогическое училище, которое мама тоже закончила, когда была ещё не замужем. Работала Маруся по-прежнему в школе пионервожатой. Про Сашу с Вовой мама сообщила, что в школе они учатся хорошо, но постоянно хотят есть, с продуктами проблема. То, что дают по продовольственной карточке, не хватает. Приходится ходить по деревням выменивать на вещи картошку. Вещей подходящих в доме не осталось. Эти новости меня очень расстроили, настроение испортилось, ведь я ничем не мог помочь самым близким мне людям.
С таким мрачным настроением я ехал, вместе со своими ребятами из снайперского взвода, в грузовой автомашине, покрытой брезентом. Настроение портилось ещё из-за погоды, дождь зарядил надолго, по-осеннему.
Сначала нас везли по хорошей, шоссейной дороге, а затем колонна свернула на просёлочную дорогу. Временами машины шли по ступицу в воде, по глубоким лужам. Брезент намок, стоило к нему прикоснуться, как вода в месте прикосновения текла ручейком. Двигались медленно, в течение нескольких дней. Часто машины застревали, и солдаты дружно их толкали. Но, несмотря на неблагоприятную погоду, поездка скрашивалась красотой природы, мимо которой проезжали. В Литве росло много прекрасных лесов, в большинстве сосновых. Здесь были озёра и реки, хорошие места для охоты и рыбалки. Но, конечно, всей Литвы мы не видели. Там, куда мы ехали, тяжело громыхалоэто вели огневую дуэль советские и немецкие батареи. Снайпера заметно волновались, среди них было немало новобранцев.
Рядом со мной сидел худощавый парень. От скуки я начал с ним разговаривать, спросил его имя. Мы познакомились. Звали его Родион. Оказалось, что он до этого служил в учебном снайперском полку, возле Костромы, где начинал и я свою военную службу. Почти всю дорогу ехали молча, разговаривали между собой мало, каждый думал о своём, но в последний день разговорились и перезнакомились.
За километр до передовой весь личный состав дивизии высадили из машин, дальше пошли пешком. Наша дивизия должна была сменить другую дивизию, державшую фронт протяжённостью три километра. Я отыскал командира полка и спросил, куда мне вести взвод. Он велел расположиться возле штаба, а затем распределить снайперов по батальонам. Мои ребята помогали нести ящики со штабным имуществом. Поселились мы в готовых землянках, которые построили до нас, солдаты, уходившие теперь в тыл. Штаб, как обычно, обустроили на удалении от передовой, метров на пятьсот. Рядом со штабом полка, на этот раз, расположился и штаб дивизии.
Фотография из семейного архива. Партийное собрание.
В первые дни я занимался распределением снайперов по батальонам и организацией их работы на линии фронта. Проводил обучение новичков на практике, в боевой обстановке. Сам я очень уставал от беготни по батальонам. Тяжёлую винтовку приходилось перекидывать с одного плеча на другое. Плечи по ночам ныли.
Однажды, когда я вернулся в штаб полка, замполит, сообщил мне, что в шесть часов вечера состоится полковое партийное собрание, и мне тоже надо быть там. Ещё в снайперской школе я вступил кандидатом в члены ВКПБ (б). Собрание проводили прямо на улице, возле перелеска. На деревьях, окрашенных в осеннюю желтизну, висел большой портрет Сталина и различные плакатыэто называлось наглядной агитацией. Тут же прикрепили экран, чтобы после собрания показать фильм. Часы, которые мне подарили родители на день рождения, я потерял, оборвался ремешок, поэтому, чтобы не опоздать, я пришёл на собрание пораньше. Там уже были несколько человек вместе с замполитом. Он, увидев меня, крикнул:
Старшина, подойди сюда! Я подошёл, отдал честь под козырёк, как положено. Замполит строго сказал:
Тебе надо выступить. Расскажешь о своих делах, как снайпера воюют, какие у вас трудности.
Я пытался отказаться, но майор настоял на своём. Пришлось выступить. Написать выступление было не на чем, и я говорил без бумажки, собирая мысли на ходу. Получилось выступление не хуже, чем у других, мне даже аплодировали. После собрания смотрели фильм «Чапаев», а перед фильмом была короткая кинохроника.
Во время просмотра фильма на улице вначале сгустились сумерки, а затем совсем стемнело. Впереди, наискосок от меня на лавке, среди других бойцов, я увидел знакомое лицо, освещённое скользящим лучом кинопроектора. Где я этого солдата видел, ни как не мог вспомнить. Потом, на следующий день, вспомнил, что он очень похож на того парня, который преследовал меня возле Данилова, когда я нёс, возвращаясь из командировки, деньги, налоговый сбор. Возможно, это не он, просто похож.
После окончания фильма, я хотел подойти к солдату и поговорить с ним, узнать, откуда он родом, в каком подразделении служит, но меня отвлёк замполит, велел подойти к нему, а интересующий меня солдат ушёл.
Котов похвалил меня за выступление и поручил мне проводить политинформации в восьмой роте.
Кто тебе давал рекомендации при вступлении в кандидаты ВКП (б)? спросил он. Я с гордостью сообщил:
Герой Советского Союза Пчелинцев.
Скоро твой кандидатский стаж истечёт и тебе снова нужны будут три рекомендации. Так что на меня можешь рассчитывать, пообещал майор Котов. Затем он достал из полевой сумки пачку фотографий и, выбрав несколько штук, дал мне. Этими фотографиями поделился с замполитом военный фотокорреспондент, а он со мной. Затем я эти фотографии отправил в письме домой.
8 Красавица санинструктор
В первых числах октября наша армия задержалась на занятых позициях, южнее литовского города Вилкавишкис. Немецкая оборона проходила по западному берегу реки Шеймена. Оборонительные сооружения противник подготовил заранее, и сильно укрепил, поэтому наше командование вынуждено было остановить наступление и перейти к выжидательной обороне. В эти дни затишья, в 21-й полк, прислали молодую девушку, санинструктора, с погонами лейтенанта медицинской службы. Это была на редкость симпатичная блондинка. Её голубые глаза сразили наповал многих мужчин. О её красоте быстро разнеслась молва. Не только наш полк, но и вся дивизия сохла по ней. Многие притворялись больными, лишь бы найти повод познакомиться с этой красавицей.
Я не притворялся, а на самом деле простудился, ведь стояла сырая ветреная погода. Чувствуя сильное недомогание, я направился в медпункт, расположенный неподалёку от штаба, в просторном блиндаже.
Спускаясь по ступенькам в блиндаж, я почувствовал запах женских духов и запах лекарств, хлынувших мне в лицо вместе с тёплым воздухом. В медпункте было не многолюдно, несколько санитарок, ели горячие щи из глиняных мисок, так как привезли обед. Все эти женщины тоже были, в большинстве, молодые, но обычные, измотанные тяжёлой военной службой, и на них мало кто обращал внимание, как на женский пол. Редко с ними заигрывали.
На что жалуешься боец? с улыбкой спросила санитарка.
Наверное, простудился, горло побаливает, и голова как чугунная, ответил я охрипшим голосом.
В этот момент из-за ширмы, отгораживающей половину блиндажа, вышла она, о которой так часто приходилось слышать в последние дни, но не доводилось встречаться. Когда, я её увидел, то голове сразу стало легче. Девушка была так хороша, что я стеснялся на неё смотреть. Ей всё было к лицу: и новая офицерская гимнастёрка, стянутая в талии широким ремнём, и выглаженная юбка, плотно облегающая бёдра, и хромовые сапоги на стройных ножках.
Так, давай я посмотрю твоё горло, сказала она деловито и села на ящик рядом со мной. От её прикосновения меня бросило в жар. Пока она меня осматривала, в медпункт пришли ещё несколько солдат и офицеров. Некоторые из них нарочито кашляли, видно, что притворялись. Они начали шутить и пытаться с помощью юмора познакомиться.
Среди пришедших был и мой уже приятель, капитан Озеров. Мы с ним успели подружиться, так как я часто бывал у него в батальоне, и в часы затишья мы играли в шахматы. Увидев меня, он подковырнул:
А ты, старшина не промах, вовремя заболел. Смотри, опередят тебя другие больные. Вон их сколько, и все при параде, с медалями. Женихи, да и только.
Не тушуйся, Коля, поддержал меня знакомый сержант, здесь все инвалиды, у них понос, не дай бог, кашлянут, вот уж грохот будет
От этих шуток санитарки дружно захихикали, а санинструктор строго сказала:
Кто не болеет, прошу покинуть помещение. И все эти шутки не уместны! А вас, старшина, я направляю в медсанбат. Придётся там полечиться недельку.
Я, конечно, запротестовал. Как это в медсанбат, ведь мне некогда там прохлаждаться, надо обучать снайперов. Я попросил санинструктора дать мне лекарства, чтобы самому вылечиться.
У меня нет ничего, кроме аспирина, объяснила она. У вас начинается ангина, и с этим не шутят.
Николай, приходи ко мне в землянку, я тебя быстро вылечу, весело сказал Озеров. У меня есть хорошее средство.
Это, какое средство? поинтересовалась девушка. Она пыталась быть строгой, но её нежное, по-детски, лицо всё равно оставалось добродушным.
Обычное народное средство, игриво ответил капитан, мёд с водкой. Хотите, и вас угощу.
Я водку не пью.
Тогда мёд покушайте.
В разговоре, санитарки назвали свою начальницу Светланой Сергеевной. Теперь её имя уже не было засекреченным. Всех присутствующих медсёстры прослушали и сделали выводы, что тяжелобольных нет. Мне, конечно, хотелось подружиться со Светланой, но где уж мне, старшине тягаться с капитаном. Было очевидно, что санинструктор отдаёт предпочтение Озерову. Она больше других уделила ему внимания, и не сводила с него глаз. Капитан Озеров был мужчиной видным, симпатичным, и возраст тридцать лет, вполне подходящий. А главноеэто орден на его груди и несколько медалей.
После медпункта мы с Озеровым зашли в штабной блиндаж. Там застали на месте командира полка. Обычно, его трудно найти, но на этот раз повезло. Подполковник тоже сильно кашлял, и не только от табака. В такую погоду многие простужались. Я спросил у него разрешения подлечиться в гостях у Озерова. Он был не против, а, узнав о мёде, сам решил пойти в гости вместе со мной.
Начинало смеркаться, и вдалеке, над передовой, изредка взлетали осветительные ракеты. Отправились в путь мы большой группой. Приладышев взял с собой для охраны отделение автоматчиков, из роты разведки. Участились случаи вылазок немцев в наши тылы. Они совершали диверсии и брали языков. Их разведка тоже активно работала.
Землянка комбата Озерова была вырыта в склоне оврага, примыкавшего к реке Шеймене. До реки оставалось метров сто. На той стороне были немецкие позиции, и оттуда доносились редкие автоматные очереди. Рядом с землянкой комбата в ряд расположились другие землянки бойцов первого батальона. Место удобное, и замаскировано кустарником, росшим по всему оврагу. Вдоль этого берега реки проходила череда наших траншей. Я уже не раз там бывал.
Войдя в землянку, Приладышев спросил хозяина:
Почему у тебя не топлено? Ведь сейчас не лето.
Вы разве забыли, что мы топим только в ночное время?
Да, помню. Дым может выдать ваше расположение. А ты не мог запастись углями? Уголь же горит без дыма, в свою очередь упрекнул его Приладышев.
Смутившись, комбат крикнул:
Баранов! Иди сюда!
Сидевший возле землянки часовой всё слышал и спросил:
Что прикажете, товарищ командир. Затопить печку? Дрова сухие заготовлены.
Через несколько минут в железной печурке уже трещали дрова и в землянке появился едкий дым, от чего присутствующие закашлялись. Но когда печка раскалилась, то дымить перестала. На улице стемнело, и Озеров зажёг керосиновую лампу. В землянке стало уютно. В нашей компании оказались ещё два офицераначальник штаба батальона и командир второй роты.
Где ты столько мёда раздобыл? полюбопытствовал Приладышев, глядя на пятилитровый бочонок.
Есть тут в ближайшей деревне пасека. Пасечник принёс нам этот мёд, пояснил комбат. Он нам сочувствует, сам из партизан, хороший старик.
Ну, давай, капитан, разливай водку, по кружкам да мёд по котелкам, потирая руки, проговорил Приладышев.
Капитан всё это сделал, и Подполковник встал, держа в руках кружку:
Предлагаю выпить за павших в боях наших товарищей. Вечная им память.
После этого все встали и выпили стоя, упираясь головами в низкий потолок. Затем закусили мёдом. Как водится, возникли бурные разговоры на разные темы. Начали с обсуждения боевых задач, а закончили женщинами. Я давно заметил, что в мужской компании всегда разговор заканчивается темой про любовь, про женщин. И тут стали обсуждать нашу новую девушку санинструктора. Озеров захмелев, откровенно признался, что влюбился в неё, как мальчишка.
Ты же женат, удивлённо посмотрел на капитана Приладышев.
Я вдовец, вздохнул Озеров. Моя жена погибла во время бомбёжки, а дети умерли от тифа. Мне об этом тёща в письме сообщила, ещё в сорок третьем.
Соболезную от всей души, прижимая руку к сердцу, сказал Приладышев. Извини, не знал. Только послушай моего совета: днём к санинструктору не ходи, её авторитет подмочишь.
Два дня мне разрешили отлежаться в землянке Озерова. Водка и чай с мёдом сделали своё дело, и мне стало легче. На третий день я вновь приступил к своим обязанностям, к обучению снайперов.