Переживали недолго. В 15.30 капитан-лейтенант Думбровский разглядел в перископ дым одиночного транспорта. Долго маневрируем, так как оказались значительно мористее транспорта, который шел буквально у самого берега. Легкая рябь на поверхности моря улучшила условия атаки, но резкое уменьшение запаса глубины под килем вынудило командира выпустить торпеду с очень большой дистанции.
Быстро перекачиваю вспомогательный балласт и принимаю воду в уравнительную цистерну.
Считаем секунды, минуты, а взрыва нет.
Мимо, угрюмо констатирует командир и опускает перископ.
Спустившись из боевой рубки в центральный пост, он долго всматривается в штурманскую карту, как бы выискивая причину промаха. Мне хорошо видно его пунцовое лицо с крупными каплями пота на висках. Хочется утешить его, но молча жду, что решит командир. Молчат матросы. Глубоко задумался комиссар. Все удручены новой неудачей. Несколько успокаивает то, что в этом районе Балтийского моря оживленное движение. Есть шансы на успех. Ведь это как на рыбалке: чем больше рыбы, тем больше видов на улов; а если рыбы нет, то сколько сеть ни забрасывай, все равно ничего не выловишь.
Опять удаляемся от берега. Тревога застала меня в седьмом отсеке, когда я беседовал с парторгом Винокуровым. Стремглав мчусь в центральный пост. Часы показывают 16.54, то есть с момента отбоя предыдущей тревоги не прошло и получаса!
На вахте по-прежнему старпом Думбровский и мой помощник Брянский. Обнаружен конвой противникавосемь транспортов в охранении миноносца и двух сторожевых кораблей. Лисин и Гусев уже в боевой рубке. Брянский уступает мне место у пульта. Наш пост удобно расположенв самом центре отсека, все приборы отсюда видны. Движение их стрелок отражает напряженность момента: медленно колышется из стороны в сторону картушка репитера гирокомпасакомандир уточняет боевой курс; прыгают стрелки манометровторпедисты готовят аппараты к выстрелу; замерли на месте стрелка глубиномера и пузырек в изогнутой трубке дифферентомерабоцман ведет корабль словно по нитке. Ждем последней команды. Но вместо нее слышим:
Отставить атаку! Боцман, ныряй! Миноносец идет на таран
Нет, одному боцману здесь не управиться. Приказываю открыть кингстоны цистерны быстрого погружения. Старшина 1-й статьи Скачко крутит маховики клапанов. Старшина Нахимчук, предугадывая мою следующую команду, вьюном проскользнул к клапанам вентиляции цистерн. Клокочет вода, шипит воздух.
Гидроакустик Лямин с тревогой сообщает, что пеленг на миноносец не меняется. Значит, идет прямо на нас. Шум винтов нарастает. А черная стрелка глубиномера ползет страшно медленно. Миноносец проносится над нами с оглушительным грохотом. Поневоле втягиваешь голову в плечи. После мы прикинули и пришли к выводу, что киль миноносца был всего в метре от тумбы перископа нашей подводной лодки.
Хорошо все, что хорошо кончается. От тарана мы спаслись. Но наша очередная атака оказалась сорванной. Когда командир поднял перископ, конвой был уже далеко.
Гнетущая тишина в центральном посту. Хмурый командир смотрит на штурманскую карту. И вдруг веселеет:
А знаете, нет худа без добра. Василий Семенович, смотри, где мы проводили наши атаки. Замечаешь закономерность: получается, что противник ходит по двадцатиметровой изобате.
Может, это просто совпадение?
Вряд ли. Во всяком случае, будем держаться поблизости от этой линии двадцатиметровых глубин.
Передав вахты, мы с Думбровским отправились во второй отсек. Четыре тревоги за деньбольше чем достаточно. Я никогда еще так не уставал. Валюсь на койку. Надо мной на своей верхней койке шумно укладывается Думбровский.
Проспали всего четверть часаи опять сломя голову несемся в центральный пост. Боевая тревога! На бегу застегивая китель, спрашиваю штурмана:
Миша, в чем дело?
Тс-с! Одиночка топает без охранения.
Лисин и Гусевв боевой рубке. Последним из офицеров прибежал старпом. Его правая щека пересечена багрово-белым шрамом.
Что с тобой, Алексей Иванович?
Он трет щеку:
На пилотке спал. Да отстань ты со своими дурацкими расспросами. Я и так в себя не приду. Две вахты отстоял. Пятая тревога за день. С ума сойти!
До цели 55 кабельтовых. Время 18.26. Штурман наносит место транспорта на карту и восторженно объявляет:
Транспорт идет по двадцатиметровой изобате!
Командир маневрирует старательно и долго. Целых сорок минут. Хочет ударить наверняка. И вот долгожданная команда: «Пли!»
Пошел помпа! кричу вахтенному трюмному.
Но привычного толчка от вышедшей торпеды мы не ощущаем.
Торпеда не вышла: зажало хвостовой стопор, упавшим голосом докладывает по переговорной трубе старшина торпедистов Винокуров.
Простонал в боевой рубке командир. Комиссар, спрыгнув в центральный пост, топает ногами:
Новикова сюда!
В адрес торпедистов летят такие выражения, что все лишний раз убеждаются: а комиссар нашнастоящий, просоленный моряк!
Новикову не довелось этого услышать. В рубке звенит металлом командирский голос:
Товсь оба дизеля! По местам стоять к всплытию!
Ты чего, Сергей? обеспокоенно спрашивает комиссар.
Под водой не догнать, а упускать его я не намерен.
Всплыли в 19.06. Дизелисты сразу дали самый полный вперед (молодец Брянский!). После шестнадцати минут погони командир выпустил торпеду с дистанции всего четырех кабельтовых740 метров. Для нас это выстрел в упор. Грохот и мощный гидравлический удар по корпусу лодки возвестили, что атака увенчалась успехом. Транспорт отправился на дно. Находившиеся на мостике Лисин, Гусев, Хрусталев и Оленин своими глазами наблюдали его гибель. Думбровский, который во время атаки оставался в боевой рубке, не выдержал и тоже выскочил на мостик, но увидел лишь пенящуюся воду и огромное облако пара и дыма.
Лодка погрузилась. В отсеках праздник. Моряки бурно поздравляют командира и друг друга. «Размочили-таки сегодня сухаря!»ликуют матросы.
Еще в Кронштадте, заряжая аппараты, торпедисты писали лозунги на жирных телах торпед. Сейчас стало известно, что на торпеде, угодившей в транспорт, была надпись «За Ленинград!».
Когда первая волна радости схлынула, все снова почувствовали усталость. Подыскав удобное место, легли на грунт. Но отдыхать было рано. Торпедисты перезаряжали аппараты. Брянский с мотористами занялись дизелями. Только завершив все работы, подводники разбрелись по отсекам. По кораблю прозвучала необычная команда:
Всем свободным от вахты спать!
Лодка превратилась в сонное царство. Отдыхали до позднего вечера. За обедома он теперь у нас в полночькомандир сказал:
Мы израсходовали две торпеды и одержали одну победу. А ведь могли бы и больше.
Ты имеешь в виду тот транспорт, в который мы промахнулись? спросил комиссар.
Вот именно.
А не кажется ли тебе, командир, что это было бы слишком жирно?
За один день две победы?
Нет, не это. Двумя торпедамидва транспорта. Даже на учебных стрельбах редко так случается. А тут еще хвостовые стопоры зажимают
Гусев покосился на Новикова, уткнувшегося в свою тарелку.
И на старуху бывает проруха, товарищ комиссар, ответил тот. Историю со стопорами мы разберем по косточкам. И больше не допустим такого, будьте уверены!
За столом было оживленно. Офицеры радовались долгожданному успеху. И только командир молча прихлебывал чай. Он сильно изменился за этот день. Осунулся, побледнел. Просто не верилось, что несколько часов могут оставить такой след. Да, много пережил наш командир. Одна неудача за другой. Пусть обстоятельства, пусть ошибки других помешали. Но неудача экипажа, какова бы ни была ее причина, всегда неудача командира. Он отвечает за все. Не будешь же объяснять каждому, как и почему сорвалась атака. Да и ничего это не даст. Неудачливому командиру люди волей-неволей перестают верить. Вот почему во время последней атаки Лисин решился на крайний шаг: всплыл на виду у противника, догнал его в надводном положении и торпедировал с минимальной дистанции. Это нам просто повезло, что не было поблизости вражеской авиации и артиллеристы на транспорте растерялись. А то досталось бы на орехи. Но командиру нужен был успех. И не ему одномувсем нам. Сейчас все радуются. А командир все еще не избавился от тяжкого груза прежних неудач. Я знаю: снова и снова он продумывает свои действия. И от ошибок бывает польза, если они служат уроком на будущее.
Вахты как вахты
В ночь на 11 июля мы получили приказание сменить позицию. На рассвете форштевень подводной лодки резал воду уже другого района Балтийского моря. В полдень вахтенный офицер Хрусталев обнаружил вражеский конвой. Командир пристально всматривался в перископ. От атаки отказался: далеко, не перехватить. Приказал штурману тщательно нанести на карту курс конвоя, чтобы проследить, где ходит противник.
До 16.20 все было спокойно. Вахтенным офицером стоял старпом, а вахтенным механикоммой помощник Брянский. Я остался в центральном посту, чтобы на первых порах помочь ему при всплытии под перископ. Мы спокойно беседовали, когда Думбровский так громко вскрикнул, что мы встревожились. Оказалось, он увидел огромный конвой. Насчитал шестнадцать транспортов, два сторожевых корабля, миноносец и несколько катеров.
Прибежал Лисин. Конвой шел далеко в стороне, но Лисин решил атаковать. Четырехузловым подводным ходом сделали большой бросок и легли на боевой курс. До торпедного залпа оставались считанные минуты, когда мы услышали в боевой рубке сдавленный голос командира:
Миноносец! Мчится прямо на нас!
Неужели все пропало? Шум винтов вражеского корабля уже отчетливо улавливается на слух и стремительно приближается, нарастает. А командир медлит. Поднимет перископ и опустит. Снова поднимет Хрусталев впился глазами в картушку компаса. Еще два градуса до намеченного угла упреждения
Ну и выдержка все же у нашего командира!..
Пли!
Лодка вздрагивает от вышедших торпед.
Ныряй! кричит командир, спрыгивая из рубки в центральный пост.
Четкости и быстроты, с какими действовали в этот момент моряки, не достигли бы и автоматы. Ни единой заминки, ни одного лишнего движения, ни одного лишнего слова. Стрелка глубиномера четко отмеряет метры. Громко, чтобы все слышали, командир предупреждает:
Сейчас нас будут бомбить.
Достаю из кармана блокнот и карандаш. Грохот винтов миноносца и взрывы бомб сливаются воедино. Подводную лодку швыряет из стороны в сторону. Так треплет бульдог тряпку. Устоять на ногах невозможно. Летаем почти от борта к борту. С каждым новым взрывом все темнее становится в центральном посту: со звоном сыплются на палубу осколки стеклянных колпаков и ламп освещения. Массивная литая крышка коробки распределения сигнализации с треском раскрылась и ударила по голове старшину трюмных. Нахимчук, не выпуская маховика клапана, свободной рукой сердито отталкивает крышку и трет ушибленное место.
После четвертого или пятого взрыва я вспомнил о блокноте и стал делать отметки. Насчитал двадцать три бомбы. Девять из них взорвались совсем близко от подводной лодки.
Когда миноносец удалился, снова подвсплыли под перископ. Лисин пригласил и меня в боевую рубку, дал взглянуть на результаты атаки. В грохоте бомбежки мы не слышали взрывов торпед. Но они были. В перископ ясно видны обломки потонувшего судна. Среди них стоит второй транспорт. Спущенные с него шлюпки подбирают уцелевших людей. Этой работой занимается и миноносец, подошедший к месту происшествия. Остальные корабли, дымя трубами, уже скрываются за горизонтом.
Жмем командиру руку, поздравляем с победой. После отбоя тревоги я обхожу отсеки, рассказываю людям о новом успехе. Проверяю повреждения. Они мелкие: разбитые лампочки (спасибо товарищам с Лавенсари, что пополнили наш запас!), сдвинутые с места приборы. Работы пустяковые. Успокоенный, возвращаюсь в центральный пост и тут узнаю тревожную новость. Бомбежка все же не осталась без последствий. Пострадал «Марс-1»наша гидроакустическая станция. Подводная лодка оглохла Старшина 2-й статьи Лямин копается в открытом нутре шумопеленгатора, но никак не найдет, что там случилось.
Двое суток командир терпеливо ждал, а потом терпение у него кончилось. Вызвал Думбровского, Хрусталева и старшину радистов Антифеева:
Даю вам еще двое суток. Жду окончательного ответабудет у нас работать шумопеленгатор или не будет?
Утром 14 июля, находясь на вахте, Хрусталев увидел в перископ транспорт. Был бы пеленгатор, мы обнаружили бы противника значительно раньше. А теперь как ни старались, запоздали с маневром. Командир расстроился и наговорил штурману немало неприятного.
Спустя некоторое время и Новиков доложил, что видит транспорт. И снова пришлось отказаться от атаки: слишком поздно увидели.
В 15.40, во время вахты Думбровского, обнаружили большой конвой. Смелым маневром Лисин прорвался внутрь охранения, но атака не получилась: враг заметил наш перископ, и миноносец загнал нас на глубину. И опять всему причиной «глухота» подводной лодки.
Расстроенный, командир ушел к себе в каюту. На вахту заступил Хрусталев. Воспользовавшись передышкой, стал переносить на карту записи из чернового вахтенного журнала, которые вел во время атаки штурманский электрик Игнатов. Под руками штурмана вырисовывался сложный узор маневрирования лодки. Я залюбовался работой друга. Пытался заговорить с ним. Какое там! В эти минуты Хрусталев ничего не видит и не слышит, знает только свою карту. Но аккуратно через каждую четверть часа он поднимается в боевую рубку и приказывает всплыть под перископ. Осмотрит горизонт и доложит коротко:
Горизонт чист. Море разыгрывается.
И снова за работу.
То, что море разыгрывается, мы видим по стрелке глубиномера: она все время подрагивает, отклоняясь на целое деление. Это значит, что волнение моря уже свыше четырех баллов.
Я заглянул во второй отсек. Здесь работа кипит вовсю. На столе расстелены схемы. Прямо на палубе на больших кусках белой ветоши разложены приборы, детали, инструменты. Чтобы было светлее, сюда принесли переносные лампы из соседних отсеков. Главный распорядитель, старшина радистов Антифеев, беспрерывно бегает от схемы на столе к рубке гидроакустики.
Старпом Думбровский тоже тут. Сидит и смотрит. Аппаратуру «Марса» он знает отлично, но еще лучше знает, что лишнее вмешательство не принесет пользы. Иногда он все же подает голос:
Не дергай за проводник, вынимай плавно, без перегибов! Разве можно так бросать прибор? Надо аккуратно положить. Вот так!..
Вижу, мне тут негде примоститься со своими записями, возвращаюсь в центральный пост. Штурман закончил свое художество. Он уже перенес схему маневрирования на кальку и сейчас, довольно потирая руки, ждет, когда засохнет тушь в тепле наклоненной настольной лампы.
Готова? удивляюсь я.
Готова. Не люблю накапливать работу. У меня закон: никогда не откладывай дело на завтра, сделай сейчас все и забудь!
Он осторожно снимает кальку с карты.
Ну-ка, Миша, давай посмотрим, какие тут глубины.
Мы оба склоняемся над его столиком.
Ничего, жить можно. Дальше несколько хуже. Видишь? Немного помолчав, он говорит: Море разыгрывается. Сейчас лодку может волной выбросить на поверхность. Подстрахуй, пожалуйста, пока я осматриваю горизонт.
Плавно подвсплываем на перископную глубину. Удержать лодку трудно. Рулевому на горизонтальных рулях приходится все время держать корабль с дифферентом на нос.
Горизонтальщик! кричит из боевой рубки штурман. Подвсплыви на полметра, а то заливает перископ.
Подвсплыли еще, но все равно нет-нет да и захлестнет объектив волной.
Ну как горизонт? тороплю я штурмана, желая поскорее уйти на глубину, потому что вижу, с каким трудом справляется горизонтальщик с непослушной лодкой: она то неудержимо рвется на поверхность, то зарывается в глубь. Балансируя, горизонтальщик иногда гоняет рули почти на полный угол перекладки.
Во дает! восхищается Хрусталев. Баллов около шести, пожалуй.
Просматривая горизонт второй раз, штурман издает неопределенный возглас и тут же командует:
Право на борт! И добавляет: В центральном, доложите командиру, что обнаружены транспорты противника. Время запишите
Поднимаясь по трапу в боевую рубку, Лисин бросает на ходу:
Боцмана на горизонтальные рули. Быстро!
Это уж правило: в ответственные моменты к манипуляторам горизонтальных рулей становится боцман Пятибратов, наш самый опытный горизонтальщик.
Комиссар стоит в центральном посту рядом со мной. Смотрит на глубиномер, на быстрые руки боцмана. Потом подходит к тубусу нижнего рубочного люка, заглядывает в него, тихо говорит Лисину: