Завтра у нас волнующий день в солдатской жизнипринимаем военную присягу. Другими словамидаем торжественную клятву на верность Родине. Присягу выучил наизусть. Какие в ней емкие, берущие за душу слова. А вот от этих мурашки по спине бегают:
Если я нарушу мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся.
Личное время истекает. Кончаю. Пишите больше о себе, о нашем замечательном городке»
Это крохотное селение с несколькими одноэтажными зданиями, обрамленное кирпичным забором с широкими воротами, походило издали на многие другие, разбросанные в разных уголках страны. Расположенное вдали от крупных населенных пунктов, оно на расстоянии напоминало или геологическую базу, куда время от времени съезжаются геофизические и сейсмические партии, или только что обосновавшийся животноводческий совхоз. Протяжное конское ржание и неровное урчание трактора усиливали впечатление, что здесь располагается именно сельскохозяйственная организация.
Вот послышался звонкий собачий лай и, словно он послужил тому сигналом, застрекотали автоматные очереди.
Все это рассеивало прежние впечатления и приводило к реальной действительностимолодые солдаты подъезжали к пограничной заставе. Над ней рельефно возвышалась наблюдательная вышка. В общей гармонии звуков теперь вызывало недоумение урчание трактора.
Но приблизившись к заставе, солдаты убедились, что и эта мирная машина здесь выполняет ту необходимую функцию, которая в общем комплексе зовется охраной государственной границы СССРтрактор разрыхлял широкую ленту вспаханной земли, называемую контрольно-следовой полосой.
Молодые воины еще на учебном пункте узнали, что днем и ночью, в любое время суток, в любую погоду следуют вдоль нее пешком, верхом или на машине пограничные нарядынеусыпные часовые границы. Ничто не минует их внимательного глаза, не останется неуслышанным малейший подозрительный шорох, посторонний звук.
Контрольно-следовая полосаэто глаза и уши пограничников. Как по строчкам раскрытой книги, читают по ней дозоры все, что успело отметиться на разрыхленной ленте от одного осмотра до другого. Опытный пограничник безошибочно определит, какое животное, в какую сторону и когда проследовало по полосе, отличит настоящий след от ухищренного. И если случится, что через нее пройдет незваный гость, встрепенется застава под резкой и бодрящей командой «В ружье!». Вмиг покинут люди теплые постели, не досмотрев свои короткие сны. Лязгнут затворы автоматов, быстро протопают по двору солдатские сапоги, прогарцуют за ворота конники, и на заставе наступит та тревожная тишина, которую пограничники называют напряженной и громкой.
Бесшумно, хитрой лисицей пробирается нарушитель. Он торопится миновать самый опасный для него участок, заметает следы, стремясь сбить с толку пограничников. Но о его намерениях уже знают. Наряд с розыскной собакой пересекает убегающему путь. Парни в зеленых фуражках сноровисто действуют в таинственной тишине, стараясь ничем не обнаружить себя прежде времени. В такие минуты воздух кажется наэлектролизованнымчиркни спичкой, и он взорвется. Тишина Пройдет какое-то время, и она содрогнется от громкого и властного оклика пограничника: «Стой! Руки вверх!». Преследуемый поймет, что сопротивление бесполезно, и благоразумно поднимет руки. А если будет действовать безрассудно? Ну, что ж, пограничники и с такими встречались и выходили победителями.
Отныне беспокойную жизнь оперативной заставы хорошо познают и Богдан Верескун, и Владимир Литвиненко, и их товарищи, только что прибывшие с учебного пункта.
Звучат автоматные выстрелы. На сей раз ничего страшного. Это стрельбище, недалеко от заставы. Идет итоговая проверка умения пограничников владеть оружием. Одни воины на огневом рубеже, другие ждут очереди. Впрочем, не просто ждут. Перед тем, как получить магазины с патронами, они сдают зачеты по материальной части оружия, на быстроту заряжения и изготовку к стрельбе.
Вот к офицеру подходит высокий младший сержант. Стоит спокойно, хотя знает, что сейчас прозвучит команда и в дело включится беспристрастный судья-секундомер.
К бою! резко произносит офицер, и младший сержант, широко шагнув правой ногой, снимает с плеча автомат, ложится на землю и изготавливается к стрельбе. Сделано все четко, без единого лишнего движения.
Молодец, товарищ Литвиненко! произносит офицер. Уложились в пять секунд
Польщенный похвалой Владимир улыбался. На лице его можно прочитать молчаливое: «И чего в этом, товарищ капитан, особенного? В такое же время уложатся и остальные пограничники моего отделения. Отрабатывали упражнение все вместе». Но похвала остается похвалой, и услышать ее всегда приятно. Однако можно отлично знать материальную часть оружия, уметь безукоризненно заряжать автомат и быстро изготавливаться к стрельбе, но все пойдет насмарку, если не будут поражены мишени. Пограничник обязан метко вести огонь.
На командном пункте другой офицер руководит стрельбой. По его команде воины выходят на огневой рубеж, по его же команде появляются из укрытия на несколько секунд зеленые мишени. С командного пункта видно, как землю вспарывают пули, а пораженные мишени крутятся на черенке. Один за другим возвращаются с огневого рубежа пограничники и докладывают о результатах стрельбы. Поверяющий доволен. В его журнале стоят в основном «пятерки» и «четверки». «Троек» мало.
Вялой походкой возвращается с огневого рубежа рядовой Богдан Верескун. Он не поразил мишени. Отделение зароптало:
Эх, мазила! За полгода стрелять не научился. Ныть только на «отлично» умеешь Да это он нарочно. Назло командиру
Прекратите обидные реплики! прикрикнул Литвиненко и подошел к Верескуну:Не расстраивайся, Богдан. Так получилось от волнения. Важно не промахнуться, когда придется стрелять по настоящей цели.
Не бойся, командир, Верескун нарочито сделал ударение на последнем слове. Случится бить по настоящей, моя рука не дрогнет. Он резко повернулся, намереваясь идти к месту чистки оружия.
Подожди, остановил его Владимир. Давай поговорим.
Я вас слушаю, уклонился Богдан от товарищеского тона.
Зачем же так? Что из дома пишут?
Верескун исподлобья посмотрел на Литвиненко.
Всякое пишут
А все-таки?
Богдан медлил с ответом.
Пишут, например, чтобы я брал пример с Владимира Литвиненко, который дослужился уже до младшего командира
Ну, и бери, шутливо сказал Владимир.
А я не хочу, откровенно и зло отрезал Богдан. Противны все, кто здесь выслуживается.
Служить бы рад, выслуживаться тошно, не меняя дружеского тона, перефразировал Владимир пословицу и серьезно добавил:Выслуживаться и честно служитьпонятия разные
«Действуй по уставу, завоюешь честь и славу». Это ты мне хочешь сказать? Пустая фраза. «Твой командирнаставник и друг». А что, если этот командир выскочка, карьерист и нисколько не умнее тебя? Все равно подчиняйся, да? Противно. Понимаете, товарищ Литвиненко, противно?!
Кто себя считает умнее других, тот уже не умен, Владимир начинал выходить из равновесия.
Я не глупее тебя.
Не глупее, согласился Владимир, но капризнее и ленивее. За это тебя и не любят в отделении.
Ты ребят настроил против меня.
Напраслину несешь. Наоборот, я за то, чтобы мы были все дружны. На границе иначе нельзя. Нам доверили
Знаешь, Литвиненко, перебил его Верескун, надоели мне эти высокопарные слова. И вообще отстань от меня по-хорошему. Он повернулся и размашисто пошел под навес.
Владимир его не остановил. Он видел, как Верескун раздражен, понимал, что говорить с ним о чем-либо не время.
Через полчаса отделение младшего сержанта Литвиненко сдавало физическую подготовку. Солдат решили пропустить в алфавитном порядке. Из строя вышел низкий и полный Борис Абрикосов, На учебном пункте он вызывал общий хохот, когда выполнял упражнение на снарядах. Неуклюжий и малосильный, солдат беспомощно висел на перекладине, смешно болтал ногами, не умея подтянуться. Литвиненко, тогда еще рядовой, взял над ним шефство, и парень у всех на глазах за полгода заметно подтянулся. Перед итоговой проверкой Борис больше других проводил свободное время на спортивной площадке. И все же Абрикосов считался в отделении слабым.
Вот он разбежался, на мгновение остановился, метнул гранату.
Точно! раздался голос из шеренги. Молодчик, Боря!
А «молодчик» тем временем бежал дальше, поднялся на бум и, балансируя, как эквилибрист, успешно преодолел его. Впереди многозигзагный проход, высокий забор, стена с окном. Трудную полосу препятствий Абрикосов преодолевает без ошибок и укладывается в короткое для него время.
Хорошо! подытоживает офицер. Солдаты захлопали в ладоши, и лишь Богдан не шелохнулся. Его слегка прищуренные глаза придавали лицу хитрое выражение.
Рядовой Верескун!
Я! отозвался Богдан и вышел из строя.
Владимир пристально наблюдает за его действиями. Побежал вяло, гранату бросил как бы нехотяона не долетела до цели. Не преодолев бум, долго карабкался на забор, а когда подбежал к стене, поверяющий махнул рукойвремя истекло.
Притворяется он, товарищ командир! крикнул Абрикосов. Верескун лучше меня все может делать
Богдан шел к отделению без тени смущения, с тем же хитрым прищуром глаз.
Встаньте в строй, спокойно сказал Литвиненко. Он не разделял мнения рядового Абрикосова.
«Что творится в последние дни с Богданом?»беспокойно думал Владимир. Зная его слабые стороны, младший командир уловил в поведении Верескуна новоебраваду и одновременно растерянность.
Жизнь на заставе шла своим чередом. Она не ограничивалась службой, работой и учебой. Молодежь в любых условиях остается молодежью. Парни дружили, смеялись, шутили, бывало и ссорились между собой. Так живут, всюду, где собирается молодежный коллектив. Кто-то над кем-то пошутил, ловко сострилвсе посмеялись над неудачником. И никто в отделении Литвиненко серьезно не обижался на шутки товарищей, никто, кроме Верескуна. Владимир переговорил с солдатами, убедил каждого, что шутить над Богданом не следуеттакой уж, мол, у него характер и он, Верескун, сам этому не рад. Помня, что неодинаковые сердца бьются под стандартными куртками, Литвиненко большую роль отводил индивидуальному подходу. По его просьбе комсомольский вожак заставы дал Богдану поручениевыступить на диспуте по теме «Как я готовлюсь стать защитником социалистического Отечества». Верескун молча положил бланк комсомольского поручения в карман бушлата. Младший сержант облегченно вздохнул. Он надеялся, что Богдан увлечется этим вопросом, хорошо подготовится, выступит интересно, и ребята в отделении изменят к нему отношение.
Только самому Верескуну было известно, с каким настроением он шел в эту ночь в наряд, о чем думал, что вынашивал, на что уже решился.
Старший наряда Литвиненко не любил нытиков и хлюпиковс ними плохо нести службу. Сам ревниво относясь к охране границы, он хорошо познал цену войсковой дружбы, товарищества и взаимопомощи. Случилось как-то, что его напарник, рядовой Сергей Морозов, в наряде занемог. Младший сержант на себе пронес его несколько километров по горному участку, где не проехать ни на машине, ни на коне.
А сегодня с ним шел на охрану границы Верескун, самый трудный солдат отделения. Владимир, казалось, сделал все, чтобы улучшить отношения с бывшим одноклассником. Ан, нет, Богдан шагал за его спиной мрачный, насупленный.
Доверчиво подставляя Верескуну спину, Литвиненко думал о многом, но не допускал мысли, что здесь, на правом, фланге, у изгиба контрольно-следовой полосы, где границы двух государств сходятся наиболее близко, сзади прогремит автоматная очередь.
Расстрелянный в упор Владимир Литвиненко медленно повернулся, спросил: «За что?» и рухнул на землю
Убедившись, что младший сержант мертв, Верескун отсоединил от его автомата магазин и направился вдоль контрольно-следовой полосы. Он огляделся, прислушалсятемная тревожная тишина. Теперь никто и ничто его не задержит. Широкими шагами преодолев контрольно-следовую полосу, преступник побежал к той линии, миновав которую человек становится изменником Родины. На одно тяжелое преступление легло другоепредательство.
Оклик на иностранном языке обрадовал перебежчика. Он бросил автомат на землю и поднял руки.
Я к вам сам, торопливо заговорил он. Добровольно. Убил командира ик вам, насовсем
О том, что с ним сделали на пограничном посту сопредельного государства, Верескун никому не хотел говорить. Семеро вооруженных людей, пока не подъехало их начальство, поняв, с кем имеют дело, встретили его как тварь и как с тварью обошлись По-скотски униженный нарушитель, остро чувствуя постыдную физическую боль, с этого момента понял ужас своего положения. Жаловаться было стыдно, некому и не на кого.
Перебежчиком заинтересовались. Подъехали старшие офицеры, гражданские. Коротко допросив на пограничном посту, его с завязанными глазами посадили в машину и куда-то повезли. И начались допросы, допросы, допросы
Его передавали из рук в руки, допрашивали с пристрастием днем и ночью, выжимали из него все, что нужно было заинтересованным людям. Ему ничего не обещали, от него только требовали говорить, говорить и говорить, говорить обо всем, что узнал он за свои девятнадцать лет о стране, где родился и вырос, о границе, на которой прослужил полгода. И перебежчик говорил, но, судя по кислым, возможно, притворным лицам допрашивающих, его сведения для них были скудными. Предатель рассказывал одно и то же по несколько раз, безоговорочно подписывал какие-то бумаги, лез из кожи, чтобы доказать свою готовность холуйски служить господам, и просил только об одномне возвращать его в свою страну.
Ночами Верескуна преследовали кошмары. Во сне не давал покоя Владимир Литвиненко. Вот он стоит в черной вельветовой куртке с комсомольским значком на груди. Под глазом яркий синяк. Володю окружили одноклассники, среди них и Верескун.
Это мне отец устроил экзекуцию, с улыбкой говорит Владимир. Кто-то сказал ему, что я курю. Ох, и расстроился он. Все! Дал себе слово больше не курить
Богдан и Владимир идут в Ленинскую комнату. Они успевают где-то переодеться в солдатскую форму. Богдан листает журнал, а Владимир что-то пишет.
Слушай, обращается Литвиненко к нему, какие весомые слова: «Если же я нарушу мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».
До Богдана с невероятной силой доходят знакомые слова. Откуда он их знает? Да, это же из присяги! Он, рядовой Верескун, произносил их у алого знамени части. А Владимир, как бы нащупав чувствительное место товарища, выхватывает откуда-то книжку стихов, читает вслух, негромко, но с пафосом:
И тот достоин лишь презренья,
Тот не имеет права жить,
Кто мог предать тебя забвенью,
Тебе, Отчизна, изменить.
К чему это он так делает упор на измену? Но наплывает туман, Владимир куда-то исчезает, а Богдан чувствует запах дамских сигарет, слышит голос Люсика: «Ах, почему я не родилась мужчиной! Здесь мы прозябаем. Жизнь там!». И Богдан, еще ощущая физическую боль, опять реально воспринимает постыдную процедуру, принятую «там», нет, уже здесь, в «свободном» мире.
Не смейте! кричит он во все горло. Я не животное!..
Верескун просыпается от своего крика.
Ты не животное? переспрашивает сухощавый смуглый офицер. Это надо доказать. Рядом с ним стоит с дымящей сигарой в руке белолицый полный иностранец в штатском.
Допрос. Опять допрос. Какой по счету! Что нового может сказать перебежчик? О заводах, фабриках, аэродромах, какие знал, об охране границы, своих командирахобо всем этом Верескун рассказывал на каждом допросе. Он говорил правду, много привирал, набивал себе цену, и все же его не оставляли в покое.
На этот раз допрашивал гражданский, а военный переводил.
Зачем взял у убитого командира патроны?
Меня могли окружить, перекрыть подходы к границе и не пустить к вам Понимаете?
Ну-ну? обрабатывал мысль переводчик.
А чтобы пробиться, нужно много патронов
О-о! искренне удивляется иностранец. Ты хотел стрелять в своих пограничников, в своих, как у вас говорят, товарищей?
Да, Богдану вдруг стало очень стыдно и он, густо покраснев, опустил голову.
Тебя на заставе терроризировали? Заставляли больше других работать, сажали в карцер?