Где ты пропадаешь? обрушился на меня Лукин. Он что-то писал, сидя за своим столом, и как только я вошел, яростно начал рвать бумагу в клочки.
А что случилось?!
А то, что эта самая Тонька Потапова большая интриганка! Впутала меня в такое грязное дело, что не знаю, как из него и выбраться!
Я подошел к окну и присел на подоконник.
Что к тебе-то она имеет?
Ко мне лично ничего! Но меня только что вызывал к себе Дедюхин и приказал заняться делами клуба, как будто у Коркина что-то нечисто! А я в это не верю. Он очень приличный человек.
Ну так и докажи это.
Это будет нетрудно! Но сам факт мне глубоко противен. Не люблю заниматься такими делами.
Что ж, улыбнулся я, Дедюхин оказывает тебе доверие.
Не нужно мне такого доверия! Вот что, Алеша, Дедюхин тебя тоже разыскивал, но не мог найти.
А меня зачем?
Ты придаешься мне в помощь. Понятно? Такие дела в одиночку не делают.
Он не мог скрыть своей крайней раздраженности и нежелании ввязываться в дела Коркина. Да и мне, признаться, не хотелось. Однако после нашей поздней прогулки с Тоней и ее признания на площади перед Смольным я уже чувствовал себя в какой-то степени морально ответственным за ее судьбу.
Но, может быть, в том, что она говорила Дедюхину, есть доля правды! сказал я осторожно.
Нет! Это ложь! И вообще я должен тебе сказать доверительно, он даже понизил голос, бросив быстрый взгляд на дверь, Дедюхин намекнул, что не хочет скандала. И это дело надо спустить на тормозах!.. Коркин работник ценный, а если и есть у него отдельные промахи, то у кого их нет!..
Безусловно! согласился я. Ну, а чем же, собственно, нам надо будет с тобой заняться?..
Лукин пожевал мундштук папиросы и, сломав ее, долго комкал в пепельнице.
Тонька распускает грязные слухи о том, что Коркин будто бы имеет какую-то свою билетную книжку. Продает из нее вместе с настоящими часть билетов, а потом присваивает себе деньги.
Но ведь билетами на платные концерты почти всегда торгует Тоня?
В том-то и дело! Прикидывается святой, а, наверно, сама и занимается коммерцией! А теперь испугалась разоблачения и решила свалить все на Коркина.
А с ним ты говорил?
Лукин испуганно махнул рукой.
Что ты! Дедюхин настрого приказал никому ни слова, пока все полностью не выясним! Зачем оскорблять человека подозрением! Да после этого он не сможет работать.
Не ожидал от Дедюхина таких душевных тонкостей! усмехнулся я.
Лукин смутился:
Ну, конечно, это я ему подсказал Так вот, Алеша, давай условимся. Никаких шараханий! Дело идет о чести и добром имени человека.
Верно, согласился я, но почему только Коркина?
Как почему?!. возмутился Лукин. Ведь обвинение направлено против него! Короче! Мой план таков. Сегодня суббота! Как раз будет платный концерт. Тонька откроет кассу. Ты будешь стоять в дверях и незаметно у некоторых отбирать билеты Потом мы арестуем выручку
Действительно, темное дело! сказал я. Только, спрашивается, зачем же ей было самой на себя беду накликать?
Какзачем? Наверно поняла, что с Коркиным шутки плохи! Он ей уже два предупреждения сделал!..
Так вот что она от меня скрывала! Не доверяла свою тайну. А теперь, в этих крайне сложных обстоятельствах, я даже не смогу ничего ей посоветовать.
О том, что мы с Тоней провели вчерашний вечер вместе, я так Лукину и не сказал, чтобы у него не возникло никаких подозрений. И хотя я сочувствовал Тоне и где-то в глубине души ей верил, но твердо решил быть объективным. Какие бы плохие отношения ни сложились у меня с Коркиным, одно дело расходиться с ним во взглядах на общественную работу, совсем другоеуличать в нечестности!
Но меня беспокоило, что Лукин уже заранее взял твердый курс на защиту Коркина, все его логические построения неминуемо завершались полным изничтожением Тони. Он не уставал повторять, что Дедюхин также не верит в то, что Коркин способен на комбинации с билетами. Так в течение часа он подготавливал вечернюю операцию. Наконец, до начала моих уроков остались считанные минуты, и я стал торопиться. Мы быстро договорились встретиться в клубе за полчаса до открытия кассы и уточнить детали на месте.
Когда я бежал к главному зданию, придерживая рукой хлопающую по боку кожаную полевую сумку, мне навстречу из дверей выскочила Тоня. Увидев меня, она приветливо махнула рукой, и мы разминулись с ней на встречных курсах, даже не обмолвившись словом.
Два часа занятий прошли незаметно. Работа на быстродействующих аппаратах всех увлекала. Класс полон тихого стрекотания. Из аппаратов ползет бесконечная белая лента с буквами и цифрами. Пальцы движутся все быстрее и быстрее Чуть ошибсяи сразу же на ленте чужая буква или лишняя цифра. Поправка!.. И опять, и опять передается текст телеграммы. Пока, наконец, все буквы и все цифры не станут на свои места.
Концерт в клубе назначен на восемь вечера. Касса откроется в полседьмого. Ровно в шесть я вошел в пустой клуб.
Для того чтобы не привлекать к себе внимания, посидел в читальне, чувствуя все более усиливающееся беспокойство.
И зачем только Лукин втянул меня в это дело? Конечно, Дедюхину меня подсунул он. Прямого приказания я не имею, может быть, уйти, и все? Но как быть с Тоней? Если я устранюсь, не подставит ли ее под удар доброе стремление Лукина к восстановлению чести Коркина? А в то же время, если Дедюхин берет Коркина под защиту, то стоит ли мне соваться со своим особым мнением?
Пока во мне боролись противоречивые чувства, время тянулось. Прошло еще минут десять. Я вновь отправился в вестибюль, чтобы посмотреть, не дожидается ли меня Лукин. Но его не было видно. Выглянул из окна во дворего нет перед фасадом клуба, ни даже вдалеке.
Вдруг я услышал за своей спиной голос Тони. Она спрашивала вахтера, который час.
Оглянулся и невольно отошел за колонну, чтобы она меня не заметила. Но именно сейчас, когда она не знала, что за ней кто-то наблюдает, я увидел, как тревожно ее лицо и сама она, видимо, внутренне напряжена до отказа. Если бы только знать, о чем она говорила с Дедюхиным?! Удержать ее от ошибок!
Где же Лукин?.. Его нет и нет!.. Уже двадцать минут седьмого. В вестибюле все чаще хлопает дверь. У окошечка кассы выстроилась небольшая очередь. Теперь мне стало легче ожидать. Ведь я тоже мог прийти за билетом.
Что же делать?.. Позвонить в роту? Наверху в одной из комнат, рядом с кабинетом Коркина, есть телефон. И уже не думая, встречу я Тоню или нет, я стал быстро подниматься по широкой мраморной лестнице на второй этаж.
Но когда я свернул с площадки направо в широкий, светлый коридор, из кабинета Коркина вышла Тоня, держа в руках папку с билетами, и быстро направилась к лестнице, снова не заметив меня.
Я быстро соединился с дежурным по роте. Нет, Лукин еще не появлялся. Как ушел на занятия, так с тех пор и нет.
Странно!.. Какие у него сегодня занятия?..
Снова спустился вниз, к очереди. В ней уже стояло два курсанта из взвода Лукина. Не стоило большого труда, задав пару осторожных вопросов, окончательно рассеять сомнения. Они Лукина днем не видели!
Но касса уже открылась, и Тоня начала продавать билеты. Все шло как обычно. Очередь быстро двигалась, но не уменьшалась. Концерт обещал быть интересныммного цирковых номеров, а второе отделение целиком посвящено известному фокуснику.
Терпеливо прождал еще целый час. Опять поднялся позвонить в роту. На этот раз дежурный уже сообщил нечто более определенное. Лукин звонил, сказал, что заболел, и просил мне передать, чтобы я действовал без него.
Так! Значит, устранился! А меня подставил! Я бросил со злостью трубку и несколько минут сидел у телефона, решая, что делать. Уходить или не уходить?
Так и не приняв окончательного решения, я вышел из комнаты, чтобы снова спуститься вниз, и вдруг лицом к лицу столкнулся с Тоней. Она шла к кабинету Коркина, держа в руках небольшой железный ящичек, до краев набитый рублевками и трехрублевками, и при каждом ее шаге внутри него громыхали монеты.
Все билеты продала? строго спросил я.
Все! растерянно ответила Тоня, и ящик дрогнул в ее руках.
Я распахнул дверь пустого класса, того самого, где стоял телефон.
Заходи!
Она вошла и робко остановилась у дверей. Я вошел следом за ней.
По поручению политотдела я занимаюсь расследованием твоего заявления. Сколько билетов ты продала? сказал я, отчетливо выговаривая каждое слово.
Пятьсот! проговорила она тихо, словно боясь, что Коркин, от которого нас отделяла лишь стена, может подслушать.
Фальшивые были?
Не знаю!
Как не знаешь?!. Ты же обвиняешь человека!.. Ты должна знать!
На ее глазах показались слезы, и маленькое, тонкое лицо сразу стало жалким; передо мной стояла беспомощная девчонка, не знающая, что делать, как доказать свою правоту.
Сколько у тебя должно быть денег? спросил я, невольно смягчаясь. Да перестань плакать! Ты сама эту кашу заварила!..
Две тысячи сто пятьдесят семь рублей! сказала она и протянула мне ящичек.
Давай пересчитаем!
Я выложил деньги на стол и уселся считать. На это ушло минут двадцать, так как я все время сбивался со счета.
Считай быстрее, волновалась Тоня, а то Коркин пойдет выяснять, куда я пропала!..
И действительно, мне показалось, что у меня за спиной скрипнула дверь.
Наконец деньги сосчитаны. Все правильно! Я вынул из полевой сумки листок бумаги, быстро составил документ о количестве проданных билетов и вырученных денег, подписал его и заставил подписать Тоню.
Теперь, когда сдашь ему деньги, возьми у него расписку! сказал я.
Какую расписку? испугалась она. Он никогда не дает никаких расписок.
Ну тогда войдем вместе, и ты при мне передашь ему деньги!..
Хорошо, прошептала Тоня, а он ничего не заподозрит?..
Ничего!.. Я совсем по другому делу! Иди вперед!.. Заходи первой!..
Тоня тихо всхлипнула, вытерла платком глаза и, выйдя из комнаты, быстро направилась к кабинету Коркина. У его двери она оглянулась на меня, я знаком показалвходи, и тотчас же устремился следом за ней.
Я вошел к Коркину в тот момент, когда она вручала ему ящичек с деньгами. Он бегло взглянул на меня, и, не пересчитай деньги, спрятал ящичек в сейф, прикрыл дверцу и только тогда грубовато спросил:
Ну что, Березин! Опять ругаться пришел?
Да нет, Борис Ефимович, сказал я, просто об успехах ребят поговорить хочется!
Выбрал время! Иди лучше на концерт! Вот, возьми бесплатную контрамарку! Он быстро проставил на бланке пропуска номер места, подписал и протянул. А ты, Тоня, на сцену!.. Да займись артистамидвое сукиных сынов эквилибристов опаздывают!..
Тоня убежала, мы даже не успели перекинуться с ней взглядами. Но как только за ней захлопнулась дверь, Коркин тяжело опустился на стул.
Нам нужно поговорить! сказал он, усмехнулся и, откинув левой рукой дверцу сейфа, вынул ящик с деньгами и небрежным движением водрузил на стол. Так сколько здесь денег?.. Приятно, что у нас в клубе появился свой счетовод!.. Общественник!.. добавил он, иронически помолчав.
Неужели Тоня успела ему сказать?! Нет, нет! Тогда как же он узнал? Он внимательно следил за выражением моего лица.
Да, сосчитал! ответил я, решив, что теперь самое правильноенаступать!
Спасибо!.. Спасибо!.. сказал он. С этого дня я всегда буду вас приглашать! Вы избавите меня от необходимости самому заниматься нудным делом!..
В том, что он перешел на «вы», в самом тоне, спокойном, даже чрезмерно спокойном, таилась угроза.
Может быть, позволите спросить, продолжал он, сверля меня взглядом, чем именно я обязан такому вашему исключительному вниманию?
Ах вот как? Значит, ты все-таки боишься!
Не могу отказать себе в удовольствии лишний раз прикоснуться к делам клуба. Некоторые его работники все время обвиняют меня в том, что я им мешаю!
И вы решили таким оригинальным образом снять с себя обвинения?..
Чем же ему ответить? И вдруг я говорю то, о чем мгновением раньше и не думал:
А я, Борис Ефимович, не только сосчитал деньги Я также собрал у зрителей довольно много проданных билетов!
Как только я это произнес, его взгляд испуганно метнулся к сейфу, потом опять на меня, но уже потускневший; он сам как-то сразу растерял наглость.
Березин, сколько тебе лет? тихо, но уже совсем иначе спросил он.
Двадцать три!
А моей дочери уже тридцать пять!.. Я прожил большую и трудную жизнь! Всякое в ней бывало! Он помолчал, бесцельно водя ладонью по краю стола. Пойми меня, Березин!.. Он снял очки, долго протирал их платком, и я видел, как дрожат его руки.
Я молчал, и он по-своему истолковал мое молчание.
Ты молод! Тебе надо получать высшее образование! Не все могут поступить в академию. А я тебе помогу!! Муж моей дочери профессор! Заведует кафедрой в институте.
Его фамилия Анохин?
Анохин, повторил он механически, Николай Иванович! Милейший человек! Он тебе все сделает!..
Я молчал. Коркин протянул руку.
Отдай билеты!..
А с какого года вы в партии, Борис Ефимович? спросил я, мучительно думая о том, как же мне теперь трудно будет встретиться с Лукиным.
Я беспартийный. И никогда в партию не вступал, сказал Коркин, и помолчав, добавил:К сожалению!..
Я поднялся.
Ну, что же ты! воскликнул Коркин. Отдай билеты!..
Он хотел меня удержать, но я обошел его стороной и хлопнул за собой дверью. Я не пошел собирать билеты, да и сразу же забыл о них. Я вообще больше не думал о Коркине. Мне не давали покоя мысли о Лукине и о той рекомендации, которая лежала в моем кармане. Как же с ней поступить?
Только поздно вечером, усталый, я поднялся на свой этаж. Я знал, что Лукин не спит, ждет меня, хотя не видел окон, так как приблизился к дому с другой стороны.
Но я не зашел к Лукину, как это бывало всегда, когда возвращался позднее его.
А он надеялся, что все обошлось, и выжидал. Прошло не менее получаса, я уже, приготовив все необходимое к утренним занятиям, снял гимнастеркуи вдруг услышал тихий стук.
Он никогда не стучал раньше.
Войдите!
И Лукин вошел.
Ты на меня сердишься? спросил он, виновато улыбаясь. Честное слово, у меня вдруг сильно разболелся зуб
Я вынул из кармана рекомендацию и подал ему:
Возьми!
Он протянул руку, но, разглядев, что в ней, тут же в испуге отдернул.
Ты с ума сошел! воскликнул он. Да по какому праву! Из-за какой-то мелкой обиды!
Знаешь что, Лукин? Я не буду вступать в партию по твоей рекомендации!
Объясни почему?
Я думаю, это не требует объяснения!.. Я положил рекомендацию на край стола. Бери и уходи!.. И когда он, забрав рекомендацию, взялся за ручку двери, добавил:Звонил профессор Анохин и просил передать, чтобы ты завтра к нему не приезжал У него грипп
Лукин на мгновение задержался в дверях, обернулся, яростным шепотом крикнул:
Ты мелкий, гнусный кляузник!.. Теперь я тебя полностью раскусил!..
Он еще долго ходил по своей комнате.
А я, потушив свет, встал у окна и смотрел в ночное небо. Вдалеке, над крышами, подсвеченное прожекторами, в невском ветре трепетало знамя Смольного.
В партию меня приняли через месяц. Первую рекомендацию мне дал Попов, вторуюмой старый друг Яков Дементьев, инженер, мы когда-то с ним мальчишками бегали по Троицкому полю. А Лукин на собрание не пришел.
Что касается Коркина, то через неделю он исчез из училища, уволился по собственному желанию, и следы его навсегда растворились в море житейском
А Тоня!.. Приходите в наше училищеона бегает с одного участка на другой, по всем этажам и зданиям до сих пор
Двое из Гамбурга
Курбатов повернул ко мне искаженное от злости лицо. Стянутое ремнями черного шлемофона, оно казалось особенно яростным.
Опять летит!
«У-у!.. у-у!.. уу!..» С надрывным завыванием моторов на небольшой высоте пролетает «юнкерс-88». Неторопливо разворачивается над самыми нашими головамиодин раз, потом другой: очевидно, немецких летчиков что-то заинтересовало на аэродроме, а потом, медленно набирая высоту, уходит еще дальше на восток.
Крылья становятся все меньше и меньше, и только отдаленный гуд продолжает давить на нервы. Наконец, засвеченный солнцем, «юнкерс» растворяется в перистых облаках.
Ну, что ты на это скажешь, говорит Курбатов. Мы и на метр не имеем права нарушить границу! Начальники приходят в ужас и пугают международным скандалом! А немцы нахально лезут к нам, когда хотят!