Радлов цеплялся за эти слухи, верил им, ибо ему необходимо было во что-то верить, чтобы не впасть в отчаяние. Вокруг рта залегла горькая складка, глаза потеряли свою юношескую ясность. Он был потрясен гибелью друга, сердце ныло, словно у него самого отняли руку или ногуКонечно, он отомстил за Клауса, он подбил танк, но ведь Клаус от этого не ожил, и Радлов не испытывал удовлетворения, вспоминая об уничтоженном танке.
Кис-кис
Одичавшая кошка прыгала по развалинам; казалось невероятным, что она уцелела в эту ночь. Радлов видел, как грязный, потный Браун, присев на корточки возле воронки, манит к себе кошку.
Кис-кис.
Кошка ощетинилась, фыркнула, но в конце концов все-таки подошла к нему и разрешила себя погладить. Браун раскрошил на ладони печенье и протянул кошке. Потом поднялся и подошел к Радлову, животное последовало за ним.
Эй, Радлов!
В чем дело?
Тебе приказано явиться к Шарфу. Дело, наверно, в подбитом танке.
Уничтоженный танк сделал Иоахима героем. Собственно говоря, он обязан этим Брауну, здорово привравшему и преувеличившему случившееся, конечно, Браун при этом не забыл представить и себя в наилучшем свете. Но Радлов вовсе не чувствовал себя героем. Ведь все равно никто не поймет, почему он это сделал. Он считал, что обязан был сделать это в память Клауса, в память своего погибшего друга. Но теперь, когда Клаус отомщен, он уже не ощущал никакой радости. Кивнув Брауну, который снова занялся кошкой, и сунув в рот кусок шоколада, Радлов пошел к блиндажу лейтенанта. Чудесный деньсолнце, голубое небо и молоденькая, отливающая яркой зеленью травка, образующая островки на выгоревшей земле. У них дома, верно, уже зацвели вишни, там тишина и покой. Разве Брандт не заверил его, что ему нечего беспокоиться о родных! Смерть, хаос, уничтожение свирепствуют лишь здесь, в Берлине. Но здесь же, среди своих солдат, находится и Гитлер. Он не оставил Берлина, и его присутствие, как сказал Геббельс, ценнее двадцати дивизий. При этой мысли у Радлова радостно забилось сердце. Нет, не напрасными были и тяжелые бои, и жертвы, и даже гибель Клауса. Он ведь погиб за Германию.
Блиндаж лейтенанта смахивал на свежий, только что насыпанный кротом холмик. Худое ястребиное лицо командира взвода высунулось из-за укрытия. Иоахим ускорил шаги и, молодцевато подтянувшись, доложил о своем прибытии.
Шарф кивнул:
Поздравляю, гитлерюнге Радлов! лейтенант сиял, словно сам подбил танк. Тебя представили к награде, и ты должен явиться к командиру нашей боевой группы.
Радлов понятия не имел, что их часть переформирована в боевую группу и кто их командир. Но прежде чем он успел спросить, Шарф сказал:
Я дам тебе сопровождающего.
Через десять минут Радлов двинулся в путь.
II
Губертус Брандт не солгал, когда в учебном лагере сообщил Иоахиму Радлову, что ему звонил отец. Разговор был короткий, но штандартенюнкер знал теперь, как ему вести себя.
Слушай внимательно, мой мальчик, отец старался перекричать треск в аппарате, тебя откомандировывают в главный штаб молодежных соединений, предписание уже послано. Я только что договорился с гаулейтером, тебе будет дано особое задание.
Отлично, отец!
Руководитель гитлерюгенда вместе с фюрером и верховным командованием выедут из Берлина и направятся на юг страны. Гаулейтер знает об этом от Бормана, который намекнул, что фюрер не останется дольше в Берлине. Таким образом, ты по крайней мере ускользнешь от русских целым и невредимым. А когда все кончится
Значит, ты считаешь
Не перебивай меня. Я ничего не считаю. Когда все кончится, мы встретимся у дяди Альберта в Мюнхене. Здесь пока еще спокойно. Мать не перенесет всех этих волнений. Русские уже близко, каждую минуту у нас тоже может начаться. Тебе все ясно?
Да, отец.
Ну, так держи ухо востро, мальчик, желаю удачи. Прощай!
На другое утро после этого разговора за Брандтом приехала легковая машина главного штаба гитлерюгенда и доставила его в Берлин.
Но, явившись для доклада к Артуру Аксману, однорукому рейхсюгендфюреру, в штаб на площади Адольфа Гитлера, Брандт нашел там лишь несколько невыспавшихся юнцов, которые жгли документы, рвали в клочья знамена и ломали мебель. От них он узнал, что Аксман перенес свой командный пункт в бомбоубежище на Вильгельмштрассе, неподалеку от рейхсканцелярии. Однорукий встретил Брандта приветливо, и Губертус понял, что отец позаботился о нем. Адъютант отвел его в комнату, обставленную с суровой простотой: походная кровать, стол и шкафничего лишнего, а вскоре Брандт привык и к тяжелому воздуху убежища. Он принимал сообщения от баннфюреров из районов, еще не занятых русскими, и в свою очередь сообщал и обобщал сведения о действиях групп, оставшихся в занятых местностях Германии. В его обязанности входило ежедневно докладывать эти данные Аксману, который передавал их рейхслейтеру Борману.
В первые дни пребывания в Берлине Брандту казалось, что все здесь настроены оптимистически. Но это впечатление быстро изменилось, в убежище постепенно усиливались тревога и мучительное ожидание, эти гитлерюгендфюреры все чаще заговаривали о контрнаступлении на Берлин обергруппенфюрера войск СС Штейнера. Уже несколько дней имя до сих пор неизвестного генерала, месторасположение войск которого никто точно не знал, будоражило умы. Несмотря на это, по всему Берлину, ожидая его, стояли наготове еще уцелевшие танки и самолеты. Предполагалось, что этот генерал сколотит из вспомогательных частей авиации, слушателей офицерских школ, казначеев, пожарных и фольксштурмистов боевую группу и одним ударом в районе Бернау прорвет блокаду столицы. Все надежды возлагались на этого новоявленного генерала-спасителя.
Но Губертус не поддался всеобщему безумию. Он ведь знал больше, чем другие. Гитлер, как сказал отец, уедет на юг, среди свиты будет находиться и он, Губертус. Какое ему дело до остальных? Главное, что он успеет ускользнуть из Берлина, когда здесь станет слишком жарко.
Гитлер долго не соглашался дать приказ Девятой армии генерала Буссе, отрезанной на Одере Красной Армией, прорваться к Берлину. Кольцо вокруг столицы сжималось все теснее, советские маршалы Жуков и Конев соединили свои армии и подготовили их к удару по последней вражеской крепости. Бои завязались в пригородах БерлинаГлинике, Вильмерсдорфе и других. О прорыве Девятой армии нечего было и думать.
А потом случилось нечто непонятное и непостижимое: генерал войск СС Штейнер не выступил, кольцо осады Берлина никто не прорвал.
Аксман только что вернулся из штаб-квартиры фюрера. Это при нем генерал Йодль, обычно скользкий как уж, не сумел увильнуть от неприятного разговора с Гитлером и на его вопрос тихо, почти неслышно ответил:
Нет, мой фюрер, Штейнер не выступил!
Еще до сих пор звенит в ушах Аксмана истерический крик Гитлера:
Измена, измена! Ничего не хочу больше слышать, ничего не хочу знать! Я слагаю с себя командование! Немецкий народэто бесформенная масса, он не достоин меня Мне его ничуть не жаль.
Так он кричал без конца, Аксман не выдержал и стремительно бросился из убежища, но в ушах его все еще звучала бешеная брань фюрера.
И вот он стоит среди своих сотрудников, молодых, здоровых парней, которых, по чести говоря, следовало бы отправить на передовую. Они преданно глядят на него, они ждут от него слова, приказа, чего-то такого, что даст им надежду на жизнь. А он ничего, кроме смерти, не может предложить им. Он оглядел всех, одного за другим, долгим взглядом своих тусклых глаз, увидел, как люди дрожали от страха, перевел безнадежный взгляд куда-то в выгоревшую пустоту убежища и произнес:
Фюрер отказался покинуть Берлин. Нам не остается ничего другого, как вместе с ним умереть.
Губертус вздрогнул от этих слов, как от удара. Мысли его работали лихорадочно. В ушах еще раздавалось: «отказался покинуть Берлин» Умереть вместе с ним? Невероятно! Он вспомнил разговор, подслушанный им во время отпуска осенью прошлого года. Его отец беседовал в кабинете с гаулейтером. Они не знали, что он, Губертус, сидит в библиотеке и сквозь раздвижные двери все слышит.
Если тебе нужны еще акции, Отто, сказал гаулейтер, я смогу их раздобыть. Когда кончится эта заваруха, прежде всего понадобятся уголь и сталь. Подумай и о будущем. А будущее вовсе не так туманно Знаю, что ты хочешь сказать, но лучше, если мы объединимся с вермахтом. Должны же найтись руководители в партии, действующие разумно, а я вовсе не хочу отправиться на тот свет, да и ты, очевидно, тоже? Ну так вот. Я, как ты знаешь, говорил со Шпеером, а у него связи среди крупных промышленников. Промышленники ведут переговоры с Америкой. Ведь именно они и стоят за спиной генерального штаба. Ты же сам не веришь, Отто, будто американцы хотят, чтобы Сталин всем заправлял в центральной Европе. Ну так вот, это единственный шанс снова встать на ноги. Мы будем им нужны, и поэтому лучше всего оказаться в конце войны там, куда придут американцы
Судя по словам гаулейтера, война была проиграна. Теперь главноеоказаться в конце войны там, где будут американцы, и его отец, депутат рейхстага и кавалер ордена Крови, попытался помочь ему в этом. А тут Гитлер неожиданно отказывается покинуть Берлин. Каждую минуту ловушка может захлопнуться.
«И я окажусь в ней», думает Губертус. Словно чья-то ледяная рука сжимает ему сердце. Его трясет озноб, вместо глаз остаются узенькие щелки. Он видит перед собой советских комиссаров с дымящимися револьверами в руках, татар в широких халатах, скачущих на лошадях, взмахивающих кривыми саблями, рыжебородых кавказцев с короткими кинжалами у пояса. Как они расправятся с нимиперережут глотку или вспорют живот? По сути дела, это безразлично. Но он не желает умирать, не желает гибнуть. Нет, к чертям. Отец все так хорошо предусмотрел, неужели его расчеты не оправдаются? «Я должен выбраться из Берлина, лихорадочно думает он, должен найти выход, черт подери! Мне вовсе не улыбается видеть, как они раздают водку, а потом расстреливают. В конце концов войну можно вести дальше, даже если она и проиграна. Я ведь участвовал в создании «Вервольфа», я знаю все эти дела «оборотней» как никто другой. Я еще им пригожусь!»
Бледное лицо рейхсюгендфюрера порозовело, усталое тело снова выпрямилось. Спокойным голосом Аксман произнес:
Ситуация в настоящее время не совсем ясна. Я жду звонка из ставки фюрера.
Все вздохнули с облегчением. Отпуская присутствующих, Аксман кивнул Брандту. И только когда комната опустела, он спросил:
Как действует «вервольф»?
Пока есть сообщения об операциях в южной и северной части страны. Американский склад горючего удалось
Брандт сам удивился, что может отвечать так спокойно и с полным самообладанием. Но Аксман уже перебил его.
Ладно, ладно. Послушай-ка, нам надо съездить в ставку. Рейхслейтер Борман хочет поговорить с тобой. Какое-то личное дело.
Слушаюсь!
Брандт прикрыл за собой стальную дверь и вышел в коридор. В другом его конце появилась плотная коренастая фигура майора в форме вермахта. Он исчез за одной из дверей, дружески ответив на приветствие Губертуса. «Значит, подумал Брандт, оба офицера службы информации снова здесь». Он был в дружеских отношениях и с долговязым неуклюжим капитаном Юргенсом и с толстым добродушным майором Вильнером. Они держались весьма тактично, тем не менее Аксман предостерег Брандта. В первый же день его пребывания здесь рейхсюгендфюрер без обиняков объяснил ему, что «вервольф» подчиняется руководству национал-социалистской партии, а не вермахту.
Конечно, совершенно отстранить армейских офицеров из штаба Гелена мы не можем, но силой приказа их распоряжения не обладают, сказал тогда Аксман. Знать им тоже не все следует. Я полагаю, Брандт, мы поняли друг друга.
Губертус очень хорошо понял его. Но он не собирался связывать свою судьбу с Аксманом. Он хотел сохранить за собой свободу действий, а это возможно только в том случае, если он будет продолжать сотрудничать с геленовскими офицерами. Именно это имел в виду гаулейтер, когда заявил, что не намерен быть одним из тех, кто отправятся на тот свет.
Брандт был все время настороже. Удерживать равновесие, не упасть и не сломать себе шею было довольно трудно. Он сам никогда не выдавал этим офицерам секретных сведений, но делал весьма прозрачные намеки на то, каким путем их можно добыть. Так холодные и сдержанные отношения с двумя штабными офицерами вскоре сменились более дружескими и откровенными.
Придя к себе, Брандт начал размышлять над последними словами Аксмаиа. С ним, Брандтом, хотел поговорить Борман. По личному делу? Может быть, до него дошли слухи о его сотрудничестве с геленовскими офицерами? На мгновение ему стало жутко, но он тотчас успокоился: невероятно. Да к тому же никто ничего не сможет доказать. Брандт закурил сигарету и стал быстро и нервно затягиваться. Какая еще причина? Отец? Может быть, отец?.. Конечно, и как это он сразу не подумал. Старик узнал, что Гитлер остается в Берлине, и теперь хочет вызволить его, Губертуса. Ничего другого и быть не могло.
В эту минуту зазвонил телефон. Брандт снял трубку и не мог сдержать радости. Он услышал голос Аксмана:
Приготовьтесь, едем к фюреру.
Через несколько минут Брандт уже сидел с Аксманом в машине. Они покатили в рейхсканцелярию между развалинами Вильгельмштрассе. Машина виляла из стороны в сторонуводитель старался объезжать воронки от бомб.
То и дело слышались глухие раскаты советской артиллерии. Берлин, окутанный дымом пожарищ и взрывов, был смертельно ранен.
Ехали молча. Аксман, подавленный, забился в угол машины, видимо, он не испытывал никакого желания разговаривать.
По винтовой лестнице в тридцать семь ступенек они спустились в глубь подземного убежища и пошли длинным переходом, где в разных позах спали измотанные в боях эсэсовцы. Когда последний часовой проверил их пропуска, Брандт почувствовал, как забилось его сердце. «Сейчас решится моя судьба», подумал он. Они находились в приемной Гитлера.
Однако здесь, должно быть, произошло что-то необычайное, и Брандт тотчас же это заметил. Тонкие стальные дверцы в конференц-зал были распахнуты настежь. Адъютанты бегали взад и вперед, трещали вовсю две машинки, какой-то генерал военно-воздушных сил, прижимая к уху телефонную трубку, старался перекричать гул голосов:
У нас в убежище происходят сейчас события мирового значения
В открытую дверь Брандт увидел беспорядочную толпу голубых, серых и черных мундиров, на которых поблескивали ордена. Он видел Кейтеля, Йодля, Геббельса. Стоя отдельной группой, они возбужденно обсуждали что-то, перебивая друг друга. Брандт решил прежде всего найти Аксмана, уже успевшего пройти вперед, но в беспорядочной толпе сбившихся в кучки офицеров и партийных фюреров не смог его сразу отыскать глазами и, бормоча извинения, стал протискиваться вперед. Рейхсюгендфюрер стоял с Борманом в углу комнаты и как раз в тот момент, когда Брандт увидел их, сделал резкий отрицательный жест. Брандт нерешительно приблизился к ним, но остановился на почтительном расстоянии и прислонился к стене. Голоса в зале шумели, как море, гул их то нарастал, то стихал, они шипели, клокотали, бурлили.
Вдруг рядом с ним кто-то сказал:
Пошли в буфет, Брандт! Смотреть на все этоживот подведет.
Брандт обернулся и увидел капитана Юргенса из штаба Гелена.
Даже умереть прилично не умеют, с отвращением продолжал капитан. Он кивнул в сторону стола. Там сидел главный адъютант Гитлера, генерал Бургдорф, и содрогался от истерических рыданий. А рядом генерал Кребс пытался утонить тоску в красном вине.
Капитан презрительно улыбнулся:
Придворная сволочь дрожит за свою шкуру. Знаете, что заявил Гитлер, обсуждая последний раз обстановку? «Я застрелюсь, война проиграна». А потом прорычал: «Но Берлин я не покину Никогда!»
У Брандта нарастало только одно желаниеудрать отсюда как можно скорее, исчезнуть из Берлина. Он понял, что иначе и его втянут в эту пляску мертвецов. Больше всего ему хотелось удратькуда угодно, только бы исчезнуть, спрятаться. Автоматически он ответил:
Так точно, господин капитан, и при этом почувствовал во рту отвратительный привкус пепла.
Все еще улыбаясь, капитан положил руку ему на плечо и сказал:
Бросим теперь формальности, дорогой. Мы все одной веревочкой связаны.
Что при этом имел в виду капитан, Брандт узнал, уже подойдя к буфету, находившемуся в соседней комнате. Там они встретили другого офицера из отдела «Восточных формирований»коротышку майора Вильнера, который как раз осушал большой стакан можжевеловой водки. Майор весело поздоровался с Брандтом.
Что ж, в этом сумасшедшем доме не вредно и подкрепиться. Пожалуй, последний раз в этом гостеприимном местечке. Когда же вы смоетесь?
Штандартенюнкер, недоумевая, смотрел на офицеров. Но в ответ на его удивленный взгляд те громко рассмеялись, и капитан пододвинул к нему рюмку французского коньяка.
Ну-ну, Брандт, не притворяйтесь, сказал он. Мы же обо всем информировали майора Хаазе. Ведь он наш связной на севере.
Брандт ничего не понимал. Он лихорадочно думал, на что они, собственно, намекают? Путаница исключена, либо здесь какая-то ошибка, либои при этой мысли Брандт вздрогнул от радостиэти двое знают больше, чем он.