Урсула, проснись, слышишь?
Она открыла глаза, поморгала спросонья и улыбнулась ему.
Урсула, послушай-ка!
А что случилось?.. девушка еще не совсем проснулась. Но когда голос из репродуктора загремел снова, она приподнялась, и Радлов вдруг увидел, что у нее большие и очень ясные глаза. Оба прислушались.
Немецкие солдаты! Тридцатого апреля фюрер, которому мы присягали в верности, бросил нас на произвол судьбы Каждый час вашего сопротивления продлевает страдания гражданского населения и наших раненых Согласно договоренности с верховным командованием советских войск я призываю вас прекратить сопротивление
Что это значит? спросила она.
Фюрер умер, война кончилась.
Кончилась? она сказала это шепотом, беззвучно, она ничего не понимала.
Да, кончилась!
А что теперь?
Теперь ты можешь идти куда хочешь, домой или к бабушке
Она вскочила, встала перед ним, взволнованная, бледная, широко раскрыв голубые глаза.
И ничего больше не бойся, закончил он.
Ничего не бойся повторила она недоверчиво, погруженная в свои мысли. И тут же спросила:А ты? Что ты будешь делать?
Мне надо домой, коротко и умышленно резко ответил Радлов.
Он вовсе не хотел, чтобы она заметила, как ему тяжело с ней расставаться, он только и ждал, чтобы это расставание было уже позади. Урсула взяла его за руку.
Ты мог бы пойти ко мне к нам, сказала она, запинаясь, место для тебя найдется, и лучше если мужчина будет в доме.
Мне надо домой, повторил он упрямо и вспомнил «вервольф» и слова Брандта: «Предателей ждет суд Феме!»
Чепуха! Поезда не ходят, путь тебе предстоит длинный и опасный. Ты попадешь в плен, или еще что-нибудь может случиться.
Он горько рассмеялся:
В этом-то наряде? Кто может доказать, что я солдат? Документы мои лежат вон там под кучей угля, я оставил только спортивное удостоверение. Нет, Урсула, мне надо домой.
И ты забыл все, что произошло?
Наступила мучительная долгая пауза. Наконец он сказал:
Нет, не забыл. И никогда не забуду, поверь мне. Но несмотря ни на что мне надо домой, во всяком случае теперь. Пойми меня. Мне надо к моим родителям
Она отпустила его руку и посмотрела на него долгим, внимательным взглядом. Потом встала, повернулась и подтолкнула ногой одну из консервных банок.
Возьми себе, по крайней мере, хоть немного продуктов, грустно предложила она.
Через некоторое время они выбрались из подвала. У Радлова за спиной висел узел Неподалеку на куче кирпича лежал убитый эсэсовец. Вытекшая кровь уже почернела и запеклась. Лицо заострилось, пожелтело, он таращил на них свои остекленевшие мертвые глаза. Судорожно сжатая рука все еще держала автомат.
Вот, значит, кого пристукнули нынче ночью, сказал Радлов и, заметив, что Урсуле страшно, прошептал:А ты не смотри на него, я провожу тебя немного. Ему было трудно оставить ее одну.
Над городом сквозь клубы дыма пробивалось солнце. Они пустились в путь, с трудом пробираясь по изрытым улицам. Пройдя несколько сот метров у бывших противотанковых заграждений, они наткнулись на русских. Совсем еще молодой солдат с лихо сдвинутой на ухо пилоткой окликнул их. Они не поняли, хотели пройти мимо, не обращая на него внимания. Но тут он рассердился и задержал их, а другой, с мрачным взглядом, подтолкнул обоих к проходу в развалинах, ведущему к какой-то площади. Там уже собралось около ста человек, окруженных конвойными, которые рассеянно поглядывали на солнце. Радлов следил за каждым их движением, но у тех, видимо, никаких дурных намерений не было. Люди на площади нервничали и волновались. Какая-то толстуха прерывающимся голосом пронзительно кричала.
Они отправят нас в Сибирь. Они не разбирают, кто женщина, кто мужчина, они пошлют нас в рудники, я знаю наверняка. В Иоханнистале они опустошили целые улицы, все вывезли.
Она громко заплакала и своей истерикой заразила остальных, все начали строить самые дикие предположения и передавать друг другу нелепые слухи.
В конце концов и Радлов поверил, что их сейчас посадят на машины, отправят на вокзал и в телячьих вагонах повезут в Сибирь. Вот почему, когда вскоре действительно пришли грузовики, началась настоящая паника. Женщины цеплялись за своих мужей, звали детей, которых здесь и не было. Некоторых пришлось буквально растаскивать и силой вести к машинам.
Радлов обратил внимание на двух мужчин в одежде явно с чужого плечанаверняка дезертиры, их лица оставались совершенно невозмутимыми и безучастными. Да и Радлов воспринимал все происходящее не так уж трагично. Он надеялся, что ему с Урсулой удастся сбежать. В бывших военных он видел верных сообщников. Прежде чем влезть в грузовик, он шепнул Урсуле:
Не отходи от меня, не давай себя оттеснить!
Как только последний человек взобрался в кузов, машины тронулись, и сильный толчок бросил Радлова на одного из дезертиров. Уцепившись за него, Радлов прошептал:
Я смываюсь, хотите вместе?
Но тот лишь пожал плечами и равнодушно бросил:
Отстань! Мне на все наплевать!
Второй просто не ответил. Радлов обиженно отвернулся и шепнул Урсуле:
Трусы. Но мы удерем, держись ближе ко мне.
Она кивнула в знак того, что поняла его.
Однако случая удрать, как ни искал его Радлов, так и не представилось. Машины отвезли их в один из отдаленных районов города, у полуразрушенного моста им приказали выйти и объяснили, что придется подождать. Часовые следили за ними, не спуская глаз, один русский даже держал автомат наготове, и если кто-нибудь делал шаг в сторону, его тут же возвращали обратно. Стали подъезжать и другие грузовики, набитые подростками, женщинами и мужчинами самых разнообразных профессий. Среди них был железнодорожник в форме, который, как он рассказывал, слышал заявление Вейдлинга и решил отправиться, согласно этому заявлению, к месту своей работы. На улице его и поймали. Тут же стоял банковский служащий, длинный и тощий, в черном костюме. Он твердил всем, кому попало:
Неслыханно. Это же насилие. Даже часы у меня украли. Каково? А?
И так как ему не отвечали, он налетал на следующего.
Но Радлова не покидала мысль о побеге. Местность была подходящая, неподалеку рос кустарник, затем несколько деревьев, дальше стояли дома. Если ему удастся до них добраться, он будет в безопасности. У моста их, очевидно, продержат недолго, поэтому он твердо решил поставить все на карту и вместе с Урсулой при первом же удобном случае бежать. Однако его надежды не оправдались. Через некоторое время появились советские офицеры и солдаты, всех собранных людей построили по три в ряд и пересчитали. Каждые двенадцать человек образовывали группу, их отводили к кустам. «Наконец-то, подумал Радлов, там-то мы и исчезнем». Он, правда, заметил, что почему-то то одного, то другого отводили в сторону, но не придавал этому никакого значения. Вдруг перед ним остановился сержант и с удовольствием оглядел его комбинезон.
Ты специалист?
Радлов беспомощно поднял руки.
Специалист, хорошо, хорошо!
И ему тоже пришлось отойти к сторонке, к уже отобранной группе людей. И хотя он протестовал, ничто не помогло. Сержант, подталкивая Радлова перед собой, привел его к группе. Последнее, что видел Радлов, было полное отчаяния лицо Урсулы и ее губы, дрожавшие так, словно она плачет. Железнодорожник благодаря форме тоже попал в группу «специалистов».
Мне просто интересно, что будет, сказал он Радлову, добродушно улыбаясь. И тут же показал на мост:Смотрите-ка, они уже начали восстанавливать
Что?
Да мост.
Радлов глазам своим не поверил. Нет, это не мираж. Первая группа уже тащила из кустов доски и сваи для моста, с одного из грузовиков сгружали инструменты, другая группа чинила развороченную мостовую, им помогали часовые, они отставили в сторону свои автоматы и сбросили гимнастерки. И вот уже до него донеслись удары топора и возгласы:
Работай-работай! Давай-давай!
Оправившись от изумления, Радлов проворчал:
Нашли себе даровых батраков!
Но железнодорожник отрезал:
Не болтай чепухи. Мост через Шпрее и нам нужен. Как только будет готов, пустим электричку на ту сторону.
Радлов ничего не ответил. Только подумал: «А он не лишен юмора. Сказал тоже: для нас электричка! Все, что мы теперь делаем, мы делаем только для русских, для победителей».
Очередь дошла и до них, до «специалистов». Им раздали сварочные аппараты, и сержант жестами объяснил, что надо сварить балки. К счастью, среди них нашлось несколько человек, умеющих обращаться с аппаратурой. Они начали обучать остальных. Сержант, весь в поту, ругаясь, бегал между ними, силился наладить дело и подгонял тех, кто работали спустя рукава. Но потом настроение заметно поднялось, и после полудня, когда солнце стало припекать, «специалисты» тоже сбросили рубашки. А возле моста группа женщин, среди которых была и Урсула, затянули песню «Эх, моряка не удивишь ничем»
Все работали семь часов без продолжительных перерывов. Затем, усталые и голодные, опять собрались возле грузовиков, здесь им всем выдали по полбуханки хлеба, а «специалистам» по буханке. После этого их отпустили.
Домик прятался за кустами и деревьями в центре небольшого загородного поселка. Он был одноэтажный, деревянный, но при бледном свете луны произвел на Радлова впечатление вполне добротного и солидного дома. К передней стене была пристроена терраса, а у левой стоял старый сарай. Калитка в сад была отворена.
Бабушка, наверно, спит, сказала Урсула.
Глупо, что я потащился с тобой.
Ну, хватит Я сейчас вернусь.
Прислонясь к забору, Радлов смотрел вслед Урсуле, которая по узкой выложенной плитками дорожке побежала к террасе. Услышав скрип двери, он подумал: «Долго я все равно здесь не пробуду. Может, удастся достать велосипед, тогда я живо доберусь до дому. Кто знает, что теперь там делается, ведь в Вергенштедте шли бои, и отец Брандта погиб. А мои родители Живы ли они? Может быть, погребены под развалинами, и я не найду ничего, кроме обломков и пепла». И вдруг его охватила тревога и тоска по родному городу, по матери и отцу.
В это время вернулась Урсула.
А бабушки нет дома, заходя.
Нет дома?
Нет. Она, верно, пошла ночевать к знакомым, тут неподалеку. Ей, конечно, было страшно одной.
Его подбитые гвоздями солдатские ботинки застучали по каменным плитам, он ощупью пробрался по террасе в комнату, но наткнулся на что-то и остановился.
Постой, сейчас зажгу свет.
Он услышал чирканье спички о коробок, голубоватый огонек перекинулся на фитиль керосиновой лампы. Радлов украдкой осмотрелся. Комната была небольшая, просто обставленная: три плетеных кресла вокруг стола, кушетка у стены, шкафчик и какой-то старый солдатский сундучоквот и вся обстановка. Радлов положил на стол хлеб и достал консервные банки.
Я рада, что ты пришел, вполголоса сказала Урсула. Она подошла к нему и несмело поцеловала в губы.
Но тут в дверь тихонько постучали. Оба испуганно вздрогнули и посмотрели друг на друга.
Кто там? спросила, запинаясь, Урсула.
Глухой мужской голос ответил:
Это я, фрейлейн Хольцман, ваш сосед Лаутербах.
«Значит, ее фамилия Хольцман», подумал Радлов и сам удивился, что до сих пор не спросил об этом. Урсула пошла к двери, и Радлов услышал, как мужской голос произнес:
Извините, фрейлейн Хольцман, что я так поздно зашел. Но я услышал шаги, увидел свет и не знал, кто бы это
Очень любезно с вашей стороны, господин Лаутербах, прервала его девушка, что вы побеспокоились.
Не стоит благодарности, мы уж решили, что с вами случилась беда.
Что же вы не заходите?
«Какая она неосторожная, подумал Радлов, этому соседу вовсе незачем знать, что я здесь». Он подозрительно взглянул на коренастого человека, входящего в комнату. Но у порога тот остановился.
Эге, пробормотал он удивленно, да здесь еще кто-то есть!
Это прозвучало не слишком дружелюбно, и Радлову показалось, что вошедший предпочел бы побыть с девушкой наедине. Или он только делал вид?
Это беженец, у него нет пристанища, спокойно ответила Урсула. Я привела его со своей фабрики.
Голос у нее даже не дрогнул, нельзя было и подумать, что она лжет. Только быстрый взгляд, которым она обменялась с Радловом, мог бы ее выдать. Но Лаутербах ничего не заметил.
Дело в том, что нас забрали русские, начала девушка и показала на хлеб, вот за это мы работали целый день. А бабушка не у вас?
Обратившись к Радлову, Лаутербах пробурчал что-то вроде приветствия. Но юноша прочел в его глазах недоверие. У него было такое ощущение, что этот человек пришел сюда не только для того, чтобы проверить, все ли в порядке.
А что делается в городе? Все еще идут бои? спросил Лаутербах и осторожно присел на одно из плетеных кресел.
Радлов предоставил ответить Урсуле. Ему вовсе не хотелось вступать в разговоры с посторонним, он устал от работы, волнений и длинного тяжкого пути по будто вымершим улочкам городской окраины.
К тому же этот Лаутербах не нравился ему, что-то в нем отталкивало его, Радлов и сам не мог бы сказать, что именно. Вместе с тем в его облике было что-то необычное. Складки вокруг рта, седые, зачесанные назад волосы, нос с горбинкой и живые черные глаза придавали лицу этого человека смелое выражение и делали его привлекательным.
И снова Радлов подумал: «У него что-то на уме, но он не знает, как приступить к делу. Урсула вполне может проговориться, и старик донесет на меня. Теперь надо быть очень и очень осторожным. Шпиков и доносчиков кругом полным-полно»
У нас здесь было сравнительно тихо, сказал Лаутербах своим глухим голосом, только у фрау Шольц танк повалил часть забора. А в «Райском уголке» засели ребята из гитлерюгенда, вот сумасшедшие, называют себя «оборотнями», он сделал презрительный жест, и снова Радлов поймал на себе его подозрительный взгляд. Иоахим лишь равнодушно пожал плечами, до внутри у него все кипело. Презрение, с которым Лаутербах говорил о его сотоварищах, усилило антипатию к нему.
Мы вывесили белые флаги, продолжал Лаутербах, чтобы русские танкисты не раздавили наш поселок. Так и вышли из положения.
Радлов с трудом сдержался. Ему хотелось вскочить и сказать этому человеку, что он о нем думает: «Негодяй, предатель, и сейчас хочет все выведать, за тем и пришел. Значит, ради таких вот подлецов мы сражались? Но этого я не забуду, и когда-нибудь мы рассчитаемся».
Ваша бабушка тоже вывесила белый флаг, продолжал рассказывать Лаутербах, она даже принесла из сарая лестницу. Хотела обязательно водрузить его на крышу, хотя мы все кричали ей, что не нужно. Но вы же сами знаете, она плохо слышит.
До сих пор Урсула слушала спокойно и с интересом, но тут она наклонилась вперед, и глаза у нее от страха расширились. Она с трудом выдавила:
И что же?
И так как Лаутербах ответил не сразу, воскликнула:
Ну говорите же, говорите!
Губы ее сжались, и Радлов видел, что она вся дрожит.
Вам тяжело будет это слышать, фрейлейн Хольцман. В голосе Лаутербаха звучало сожаление и сострадание. Я от всего сердца сочувствую вам Эти молодчики из гитлерюгенда начали стрелять в вашу бабушку. Мы похоронили ее вчера. Мы же не знали он смолк не договорив.
В комнате стало вдруг очень тихо. Урсула словно окаменела, казалось, понадобится много часов, пока она поймет случившееся. Одну руку она вытянула вперед, будто защищаясь, но потом бессильно опустила ее. Мучительные рыдания нарушили тишину.
Наконец она снова подняла голову.
Теперь я совсем совсем одна на свете, прошептала она.
Радлов же подумал: «Я нужен Урсуле, ей необходим близкий человек. Но они не смели этого делать, нет, не смели!»
VII
«Стало быть, я им ни к чему!»думал штандартенюнкер Губертус Брандт, разминая пальцами длинную тонкую английскую сигарету, которую ему предупредительно предложил майор Хаазе. Майор сидел в удобном кресле, зажав в левом глазу монокль; в безупречном мундире, подтянутый, он блистал выправкой. Брандт по сравнению с ним казался бродягой. Штандартенюнкер с трудом проскочил сквозь шквальный огонь русских, разметавший немецкие танки ударной группы Монке между Вейдендамским мостом и Цигельштрассе. Последней кучке защитников рейхсканцелярии удалось прорваться, и Брандт вместе со статс-секретарем Науманом из министерства пропаганды добрался до Альтмоабитштрассе, а оттуда, через Тиргартен и район Ванзе, они вышли из Берлина. Это чреватое опасностями путешествие привело его вначале в Тельтов, затем мимо заброшенного полигона Ютсрбог он пробрался в Виттенберг, где ему, после многократных попыток, наконец удалось переправиться через Эльбу. Только в Любеке он узнал, что гроссадмирал Дениц перенес свою главную квартиру из Плёна во Фленсбург-Мюрвик. И вдруг, оказывается, он им ни к чему. Все это время он вел двойную игру и, как теперь выяснилось, проиграл обе партии. От Бормана помощи ждать нечего, тот пропал где-то возле Вейдендамского моста. Согласно завещанию Гитлера Дениц стал президентом и военным министром, и как ни вежлив и предупредителен этот майор Хаазе из штаба Гелена, но он совершенно ясно дал ему понять, что не желает иметь ничего общего с эсэсовцами.