Ты меня помнишь? Я тетя твоя, поедешь со мной? Ребенок серьезно кивнул, уточнив:
К маме?
Так вы хотите его забрать?все еще в раздумье повторила хозяйка.Тогда забирайте сразу, сейчас, и немедленно уезжайте из Смолевичей.
Они договорились, что приезжие выйдут из дома одни и пойдут по дороге, стараясь не привлекать к себе внимания. Через некоторое время девушка с мальчиком отправятся следом. Встреча должна произойти как бы случайно и подальше от дома.
За окном начало темнеть. Ехать обратно на ночь глядя не входило в первоначальные планы Ксении Романовны, она собиралась переночевать у одной знакомой выпускницы мединститута. Но сразу согласилась на все условия.
Когда они с Нэлей шли от дома, им казалось, что из каждого окна за ними наблюдают, за каждым забором стерегут. Ноги подкашивались, очень хотелось оглянуться, но они терпели, пока не оказались в пустынном месте. Увидели скамейку, без сил опустились на нее. Говорить не могли.
Никто не появлялся. Неужели обманули? А может, уже отправились за немцами?!
Казалось, вечность прошла, прежде чем они разглядели вдали медленно приближавшуюся девушку. За руку она вела мальчика.
Как они спешили к вокзалу! Сонный ребенок казался тяжелым, несли его по очереди. Надо было добыть еще место в поезде. Ксении Романовне пришлось надеть повязку с красным крестом, собрать всю свою выдержку и твердость для разговора с военным комендантом:
Вы должны мне помочь! Меня ждут больные. Я лечу ваших, немцев.
Только оказавшись в вагоне, перевели дух. В товарняк набились немецкие солдаты, грязные, гогочут. Нэля прижала к себе спящего Сашу. Только отъехалибомбежка. Вагон опустел, а они и прятаться не побежали. Дождались, пока поезд дернулся, грохнув всеми сцеплениями, и неохотно двинулся дальше.
Но испытания на этом не закончились. Уже на ходу к ним заскочили двое из железнодорожной полиции. Вспыхнул фонарик. Ксения Романовна торопливо достала свои бумаги. На остановке немцы приказали следовать за ними.
Первой шла Нэля. Ксения Романовна еле поспевала, тяжело перешагивая через бесконечно и однообразно мелькавшие рельсы и шпалы. От усталости кружилась голова. Не было сил даже бояться. Мальчуган проснулся, но молчал. Видно, за месяц войны даже он привык терпеливо сносить превратности судьбы.
Остановились в конце длинного эшелона. Только тут немцы объяснили, что надо пересесть на другой поезд. Они открыли последний вагон, забросили туда их узелок и подождали, пока все трое не забрались следом. Потом задвинули дверь, оставив небольшую щель для воздуха.
Ксения Романовна почувствовала, что задыхается. Куда они попали? Чем доверху забит вагон и отчего это непереносимое зловоние?
Они боялись пошевелиться. Дочка попыталась открыть пошире дверь, но в темноте наткнулась на какой-то ящик, ударилась и испуганно отскочила. Это был гроб, а за ним громоздились еще и еще... Весь вагон забит мертвыми пассажирами. Кто они, догадаться нетрудно. Завоеватели. Отвоевались. Теперь их насобирали по русским полям и везут в Германию хоронить. Слышали уже о таких перевозках, а тут пришлось и самим убедиться.
На первой же остановке сойдем,сказала мать дочери.Чем так ехать, лучше идти пешком.
Но поезд, как назло, развил скорость, унося их в черноту и неизвестность ночи. Они припали к узкой щели в проеме двери. Что там рядом с дорогой, далеко ли до знакомых мест? Но на земле ничего нельзя было рассмотреть: тьма, ни огонька. Лишь яркие августовские звезды смотрели спокойно с высоты небес.
И Ксении Романовне вдруг тоже стало спокойно. Ночь укрывала их и берегла. Мальчик тихо дышал, живой теплой тяжестью оттягивая руки. Выручили все-таки. А не решись оничто бы с ним было через неделю, через месяц?
Спасать детейможет, это главное сейчас? Они вырастут, будут после нас. Детям расти. А фашистамкатить в гробах назад в Германию. Каждый делает для этого, что может. Вот наши на фронте наколотили целый вагон фрицев. А может, и не один такой вагон в составе? Скоро им не хватит поездов...
Вагон веселей застучал на стыках, и смелое эхо разнесло над темной землей: «Скоро! Ско-ро-о!!!»
Как только поезд замедлил ход, докторша энергично скомандовала дочери прыгать. Потом передала ей ребенка, и с трудом соскочила сама.
Почти сразу они увидали вдалеке на рельсах луч фонарика. К ним медленно подошел знакомый железнодорожник, спросил удивленно:
Как вы здесь оказались в такое время, Ксения Романовна?
Выходит, они выпрыгнули почти рядом с домом. Марина ждала их, веря и не веря, что сына привезут. В эту ночь она снова не уснула.
В те первые дни оккупации слово «заложник» не стало еще обычным, каким оно окажется через год. Наверняка его пока ни разу не произнесла мама. И Ксения Романовнатоже. Пройдет немного времени, и вся Белоруссия узнает, как за отца-партизана забирают и расстреливают малых его детей и старых родителей. Как в Минске прямо на улицах хватают прохожих и казнятв отместку за удачу подпольщиков. Доктрина «коллективной ответственности» населения на оккупированной территории доводилась до сознания людей практикой. В августе 1941 года эта практика только начиналась.
Хозяевам дома в Смолевичах, которым «герр офицер» наказал не спускать с мальчишки глаз, было еще невдомек, что четырехлетнего ребенка оставили заложником. И значит, он своей жизнью должен был обеспечить немецким властям неизбежный арест матери: рано или поздно она не выдержит. А если все-таки не явится? Что ж, сын ответит за матьрасчет очень простой: жизнь за жизнь.
Осуществить простой расчет на этот раз помешала докторша. Она служила всю жизнь милосердию и не могла допустить, чтобы у матери забирали ребенка. Человечность сопротивлялась бесчеловечию.
С этого и начиналась народная война в тылу врага.
ГАННИНА ГОРА
Первый дом, где нас никто не знает. Увидели колодец во дворе, зашли напиться.
Пожилые хозяева по-деревенски приветливы: «Пейте, вода добрая». Но разговор не поддерживают. У забора стоит отбитая коса, охапки свежескошенной травы брошены у двери сарайчика. Лето, не до разговоров.
А в войну вы тоже здесь жили? Как тут было?это вопрос на прощание, уже рука на калитке. Сейчас! услышим односложный ответ и пойдем дальше.
И вдругполная перемена обстановки. Мы быстренько оказываемся на темных лавках в прохладном доме, пьем квас из больших кружек и хозяин, по-родственному придвинувшись, ведет подробное повествовав кие. А хозяйка, забыв про все дела, вставляет в рассказ старого тихие вздохи полного своего согласия.
Да, люди хорошие, так оно все и было. Бой здесь партизаны немцам давали. К дороге, к железке прорывались наши и налетели на засаду...
Рассказчику гораздо больше лет, чем показалось сначала. Он в войну уже был стариком, даже дату события запомнил по старому стилю: 20 июля 1943 года. А подробности не имеют даты, не старятся и, как сегодняшние, стоят перед глазами.
Как сено сушил у реки, и вдруг за мостом пальба. Скорей грабли на плечи да через лесок к дому. Во всякой заварухе лучше быть со своими. Но из дома вышел чужой солдат и по-русски велел:
Подойди и сядь на землю, а то пуля будет.
Стрельба все не стихает, только переместилась к школе. У немцев лица злые, ждут чего-то, посматривают на дорогу. Вдруг машины заревели, пыль столбомот гарнизона подмога пришла. Человек с полтыщи нагнали.
Наши тогда отошли.
А заложников деревенских, человек шесть, держат во дворе и не отпускают. Женщины уже и молока принесли, и яицфрицы до этого добра ой как охочи были. Молоко повыпивали, а мужикам пощечины раздают, самому старому усы закручивают, издеваются.
К вечеру пришло распоряжениевсех определить на тяжелые работы в гарнизон. «У той «Берлин»,говорит старик. И словно свет какой-то включается от этих слов.
Как же мы незнакомы, если одинаково понимаем это военное название?
Какие же мы чужие, если через родную деревню деда Данейки шла подпольная дорога от «Берлина» к «Москве», и каждую ночь здесь, как на ярмарке, встречались связные: одни шли от партизан, другиек партизанам.
Дед на связь не ходил. Он занимался в войну обычными крестьянскими делами. Но его держали заложником от подозрительной для врага деревеньки, и только случай спас его от расстрела. Его гоняли под конвоем на самые тяжелые земляные работы, он был пленным и, уходя из дома, не знал, вернется ли живым. И все-таки, когда партизаны везли в октябре жито с поля и застряли в грязи на мосту, заложники, рискуя головой, незаметно послали человека предупредить своих об опасности.
Дед не знает, что мы ищем, и не спрашивает. Но каждым словом он подвигает нас к одной истине. Рисковать головой в присутствии врага было таким же необходимым и повседневным делом, как ходить по земле.
Первый дом. А потом был второй, пятый, десятый. Там мы уже сразу начинали с войны. Чтобы люди скорее нас узнали и впустили к себе.
В каждом белорусском доме, встретившем нас на этом пути, прошлая война была паролем родства. Нашим общим наследством.
Пустынный шлях, огибая поля гречихи и льна, притулился к пологому холму. С него сбегают прямо к ногам аккуратные рядки брюквы. Удивительное дело: на вершине холма курчавится темная зелень сирени. Сирень не растет в поле. Ей нужно тепло человеческого жилья.
Так это и есть Ганнина гора? По описаниям все сходится.
Стоял когда-то на холме дом, богатый детьми. Хозяйку звали Ганной. Дом первым встречал всех, кто шел по дороге от леса к деревне. Сюда заходили в лихое время обогреться, узнать новости, а то и переночевать: место пустынное, вокруг далеко видно, не застанут врасплох. Даже меньшая дочка Ганны признавала своими людей с красными ленточками на шапках.
Однажды утром, дождавшись, когда мать уйдет в деревню, в дом зашли двое. Дети не заметили, что вместо одной ленточки у каждого на шапке по две и оружия при них слишком много. Младшая в ответ на расспросы доверчиво объяснила:
А партизаны вечером еще ушли. Поели бульбы и пошли.
Когда Ганна вернулась, двое полицаев в партизанской форме вывели ее с детьми во двор. Деревню оцепили немецкие автоматчики. Всех погнали к Ганниной хате.
Говори, кто из деревни ушел в партизаны, или
все твои дети получат пулю!надрывался полицай.
Дети стояли молча. Старшие держали за руки малышей. Не хватало только десятилетней Нюры. Она успела юркнуть с восьмимесячным племянником на руках под печку, в тайник.
Ганну с детьми расстреляли под окнами хаты. Потом стены облили бензином и подожгли. В реве пламени, охватившем сухой дом, трудно было расслышать недолгий детский плач.
Кусты сирени среди вспаханного полявсе, что осталось от разоренного человеческого гнезда.
А Ганна, сколько хватит у людей памяти, будет встречать всех, кто идет по дороге от леса к деревне.
Вот только повернете за Ганнину гору, и будет вам Смольница,объяснили хором два мальчугана, встретившись нам на опушке леса. Они играли в войну.
ПРИКАЗ
В наших рюкзаках не только хлеб и соль. Несем с собой палатку и спальные мешки. В лесу даже летом не заночуешь просто под кустом («А в войну и зимой ночевали»,вдруг ни с того ни с сего уточнишь про себя). Консервы, ведро, теплая одеждацелый воз за спиной. («Связные этот же путь проходили с одним ломтем хлеба в кармане»,подсказывает память.) Через каждые три часа останавливаемся, отдыхаем. Та же дорога, да не та.
Вечером у костра под звездами медленно думается обо всех сегодняшних встречах. Из темноты хорошо виден отшумевший день, в каждой его подробности.
Вот рыжая девчонка с облупленным, как молодая картошка, розовым носом. Никакого отношения к партизанским делам эта пятиклассница Маруся по причине несерьезного своего возраста иметь не может. А запомнилась почему-то. Сидит на непокрытой кровати, свесив босые ноги. Под, кроватью собака разлеглась, картошка по всей избе рассыпана. Маруся бросила прибирать и слушает вместе с нами отца, бывшего командира взвода из бригады «Разгром». Платье на ней белое в сиреневый цветочек, рот приоткрылся в робком удивлении.
Она знает отца только немощным, неудалым: скот сторожить в колхозе и то ему теперь трудно достается! А про те девятнадцать боевых операций и три страшных блокады, где он оставил свою молодость и здоровье, откуда ей знать? Дома об этом никогда не говорили.
И дочерняя гордость за этого бесхитростного, плохо побритого человека расцветает цветком герани в хате, когда мы с Марусей, обе в первый раз, узнаем про одну' давно прошедшую весну. Тогда все до единого мужчины ушли из деревни в партизаны, и немцы двинули на лес карательные отряды.
Отец Маруси не побежал в то время прятаться подальше. Он получил приказ командира и пошел навстречу врагувыручать наших пленных. «Раком ты пройдешь, боком ты пролезешь, а сделать должен».
Под видом больного, весь укутанный платком, пришел партизанский разведчик в немецкую больницу. И там, за четверо суток, под носом врага подготовил во всех деталях вместе с русским доктором Степановым дерзкую операцию. Сорок военнопленных ушли в лес к своим от верной гибели. И с ними доктор, наш, надежный человек.
Нам показывают самое дорогое, что есть в этом доме. Медаль «Партизану Великой Отечественной войны» I степени и ветхую уже справку от Белорусского штаба партизанского движения. «Действительно состоял в партизанском отряде в должности рядового и командира отделения». По разумению хозяина дома, так даже след тяжелого ранения в головустрашный рубец на затылкезначит меньше, чем эта справка. Кто ранил, когдапо шраму не поймешь.
И подумалось, что знать про себя правду самомудо чего же этого мало человеку! Ему подтверждение необходимо: что и другие не забыли ничего. Не потому ли во всех партизанских домах с такой любовью хранятся обыкновенные почтовые открытки с приглашением на митинг в честь 9 Мая, поздравления от сельского Совета и школьников.
Мы пришли издалека, посидим и уйдем, никогда больше не встретимся. А все же какая отрадаоделить и нас, посторонних людей, из той горсти соли, что круто посолила жизнь. Мы тоже будем знать теперь про один нигде не описанный бой с немецким гарнизоном. Чуть смолкали автоматные очереди, как гулко разносились по полям удары тяжелых молотковметаллом о металл. «Сила подошла»,говорили, прислушиваясь, старики в ближних деревнях. Знали уже, что это партизаны с трофейными пушками. Заряжающие работали обыкновенным плотницким инструментом: в покалеченных затворах отказывали бойки.
Знаем, что отец Маруси, колхозный сторож, только 80 километров не дошел до Берлинабыл тяжело ранен. «Начало войны видел, конец ее сдержал и Победу сыграл». Лучше не скажешь.
Он хорошо помнит командира отряда, стоявшего в партизанской «Москве». Лет сорока пяти, из военных и большой любитель дисциплины. «Даже наивность такая была»,добавил партизан, употребив редкое в деревенской речи слово. Мне послышалось в нем не только одобрение командирской твердости...
Это тот самый непреклонный начальник, которого я с третьего класса пыталась представить.
Сама дорога все возвращает нас к тем событиям. К тому, что мой брат запомнил на всю жизнь. Как из леса к подводе, в которой они с мамой приехали к партизанам, вышел человек в военном френче и галифе. Отвел маму в сторонку и передал приказ вернуться в гарнизонный поселокна еще одно, последнее, задание.
Нет, мы не откланяемся от своего маршрута. Люди рассказывают свое, их дороги как будто не пересекаются с нашими, но мы все ближе к цели. Почему мама вернулась?
Она знала почти наверняка, что в «Берлине» ее ждет провал. Приказ не считался с реальной обстановкой, которую они понимала лучше, чем жившие в отряде. Заранее было оговорено с командованием, что после опасной операции по спасению из Минска двух крупных белорусских ученых она должна перебраться с сыном в партизанскую зону: поиски беглецов, находившихся под надзором, почти наверняка приведут немцев к ней.
И вот прежнее решение изменено.
Что было за этим: невозможность поступить иначе? Вынужденный риск? Или обыкновенная бесбашенность: «А вдруг у нее и на этот раз получится?»
Кого спросить? Из всех участников тех событий остался только брат.
Он бежал по картофельному полю и сквозь слезы, задыхаясь, кричал: «Не уходи! Возьми меня с собой! Ма-а-ма-а!» Белое платье расплывалось в летних сумерках. Она оглянулась, растерянно остановилась, глядя на своего обычно такого разумного мальчика. Подхватила его, закусила губы. И сразу взяла себя в руки.
- Ты подожди немного, хорошо?Голос серьезный, очень спокойный.Не плачь без меня. Я скоро вернусь, и мы всегда будем вместе. Иди теперь, будь молодцом.
Поцеловала и ушла.
На следующую ночь ее арестовали.
Она преподавала в институте основы марксизма-ленинизма, историю партии. До 22 июня это была обычная работа (тема лекции: «Роль партии в гражданской войне», начало в 9.30, аудитория2...). Как и положено, производственные совещания, выходные, зарплата.