Сначала Титоренко не обратил внимания на эти общеизвестные факты, а память только отметила, что в июле 1941 года, примерно в пятидесяти километрах южнее Орши, он с группой бойцов с боем пробивался к штабу 13 й армии. Однако через непродолжительное время в его руках оказалась книга с воспоминаниями бывшего солдата 5 й пехотной немецкой дивизии, попавшей под тот первый удар батареи капитана Флерова. Немец вспоминал, что при залпе «катюш», или «сталинских оргáнов», как позже назвали фашисты установки реактивной артиллерии, раздался ужасный рев и скрежет. «Это был кошмар. Не только наши солдаты были охвачены паникой, но и те, кто находился далеко в стороне от нас, спасались бегством!»
Что-то насторожило Титоренко. Он помнил, что в июле 1941 года, после боя в лесу под Чаусами, он держал в руках солдатскую книжку немца из 5 й пехотной дивизии. Помнил он и допрос этого уцелевшего в лесном бою гитлеровца. Тот пехотинец рассказал, что попал под пушки старшины Пилипенко вместе с остатками своего подразделения, выведенного из района русского города Орши. Его дивизия накануне была почти полностью уничтожена каким-то новым русским оружием. Применение этого оружия сопровождалось страшным воем и скрежетом, никогда ранее им не слышанным.
Цепочка умозаключений и догадок для Титоренко наконец завершилась логическим выводом. Он нашел разгадку поведения гитлеровцев в том июльском бою 1941 года. Немцы были из-под Орши. Еще слишком свежи были у них в памяти впечатления о том первом залпе «катюш». Когда музейные орудия, выплюнув остатки горящих пыжей и клубы черного дыма, в упор ударили по немецкой колонне сотнями свинцовых пломб, это сопровождалось почти такими же звуками, как под Оршей
На долю секунды дикий вой свинца, несущегося навстречу немецкой колонне, перекрыл громовые раскаты орудий. Смертельный вихрь сотен свинцовых пломб со скрежетом, как растопыренной когтистой лапой, пробороздил дорогу, сорвал с веток близстоящих деревьев листву и мелкие ветки и при гаснущих вспышках дульного пламени пушек смешал это крошево с дымом и пылью. В тяжело ворочающуюся, клубящуюся черноту, туда, где был противник, сначала полетели гранаты, а потом вслепую, ударили очереди автоматов. Когда через десяток секунд зарычал деевский МГ, Титоренко понял, что немцы отходят. Меняя расстрелянный диск, в рассеивающемся дыму лейтенант заметил, что они даже не отходят, сохраняя порядок, а бегут. Бегут, бросив на дороге убитых и раненых. Вслед остаткам пехотинцев, не переставая, рокотали автоматы и пулемет. Разгром был полный.
В грохоте взрывов и треске автоматных очередей никто не обратил внимания, как после пушечного залпа со стороны накрытой пушками колонны коротко отозвался и сразу замолк автомат обер-лейтенанта. Как потом выяснилось, немецкий офицер, шагавший впереди колонны, был фактически растерзан кучно идущим навстречу свинцом, и из его подобранного с земли автомата успел выстрелить рядом упавший пехотинец, переживший своего командира на несколько секунд.
Когда стала оседать пыль, поднятая пушками и гранатными взрывами, а дым стал растекаться между деревьями и рассеиваться, Титоренко вскочил, крикнул Васину, чтобы тот осмотрелся, и бросился к пушкарям. Напрямую проламываясь к орудиям, он с тревогой вспомнил автоматную трассу, которая молнией скользнула со стороны немцев в направлении орудийных позиций. Тревога его оказалась ненапрасной. У левого покосившегося лафета лежал Кузьмич. Он был обнажен до пояса. Рядом мокрым комком лежала его изорванная, окровавленная рубаха. Стоя на коленях перед лесником, старшина и Митрофаныч перевязывали его поперек груди. Кузьмич был без сознания.
Тяжело? спросил лейтенант.
Не жилец, хрипло ответил Пилипенко, две пули под сердце.
Что ты каркаешь! взъярился Митрофаныч.
Минут десять, может, и протянет, не обращая внимания на Митрофаныча и продолжая перевязку, сказал старшина, не больше. Мне такие раны знакомы.
Титоренко с ожесточением сплюнул:
Надо же, а! Всего одна очередь!
Какая очередь? не поворачиваясь к лейтенанту, спросил Пилипенко.
Автоматная. Когда ваши пушки грохнули, то такого наделали, что немцы в ответ ни разу не выстрелили.
Так уж и ни разу, поморщился Пилипенко и кивнул на Кузьмича.
Я имею в виду солдат. Автомат только у командира был.
Ну, из карабина, да когда по тебе в упор из пушек Пилипенко покрутил головой и, вытирая пучком травы руки, подытожил:Не очень-то постреляешь. Потом добавил:Из автомата оно, конечно, проще. Только не слышали мы этой очереди, не до этого было.
Между тем, подталкивая в спину немца с малиновым кантом на галифе, к ним подходил Васин. Немецкий офицер сильно припадал на правую ногу, был закопчен и окровавлен. Правая рука была неестественно вывернута в локтевом суставе и безжизненно болталась вдоль тела.
Ты смотри, усмехнулся лейтенант, все же углядел.
Принимайте, товарищ командир, улыбаясь, сказал сержант, и подтолкнул немца к лейтенанту, товар, можно сказать, штучный!
Заметив лежащего на траве Кузьмича, он осекся:
Насмерть?
Пока живой, но Пилипенко развел руками и отвернулся.
Ясно, осевшим голосом сказал Васин и спросил:Чем?
Автомат, отозвался Митрофаныч и вдруг затрясся, сдерживая рыдания.
Немец, до этого стоящий безучастно, закатил глаза и осел на землю.
Сильно ранен? спросил лейтенант.
Кто его знает Васин мрачно посмотрел на приходящего в себя немца. Крови много вышло, а так, сержант махнул рукой, ему все равно один конец.
Вы меня убьете? неожиданно почти без акцента заговорил немец. Он сидел на траве, спиной опираясь о ствол дерева и вытянув ноги.
Смотри-ка, и этот грамотный, Васин недобро хмыкнул. Нет, мы тебя на курорт отправим!
Титоренко с холодным интересом посмотрел на немца и спросил:
Вы кто? Как вы здесь оказались?
Я переводчик. Прикомандирован к разведывательному дивизиону пятой пехотной дивизии.
Был прикомандирован, уточнил Титоренко.
Да, теперь уже был немец замолчал.
Дальше! Что вы, штабной работник, делаете в пехотном подразделении?
Если я правильно понимаю, ищу вас.
Искали, опять уточнил Титоренко, но мы вас нашли раньше.
Да, вы нас раньше обнаружили.
Зачем вы нас искали?
Мне трудно ответить на этот вопрос. Я просто переводчик. Задачу в полном объеме знал только командир.
Немец болезненно сморщился, едва сдерживая рвущийся сквозь стиснутые зубы стон.
Товарищ лейтенант, Митрофаныч тронул командира за рукав, вас зовет.
Лейтенант отвернулся от немца и наклонился над лесником. Кузьмич очнулся и мутным взглядом смотрел на Титоренко. Он силился что-то сказать лейтенанту, но в горле у него клокотало, и на губах появились пузырьки крови.
Помолчи, Кузьмич, сказал лейтенант, тебе нельзя разговаривать.
Лесник умирал. Кровавые пузырьки на губах превратились в струйку крови, и она потекла ему на подбородок, теряясь во всклоченной бороде. Он приподнял руку, но не удержал ее и уронил себе на грудь.
Мама! бесцветным, незнакомым голосом вдруг проговорил Кузьмич. Мама, уже ласково, почти неслышно повторил он и умер.
Какой-то нерв еще некоторое время жил. Пальцы правой руки умершего несколько раз дернулись, сжались в кулак и медленно распрямились.
Кузьмич! рыдающим голосом закричал Митрофаныч. Кузьмич, повторил он шепотом и заплакал.
Мать его жива? ни к кому персонально не обращаясь, спросил Титоренко.
Не было у него матери, с непонятной злостью прохрипел Митрофаныч. Не было! В приюте он рос!
Немецкий переводчик, безучастно наблюдая за происходящим, поднял глаза на Титоренко:
Как странно устроен мир, сказал он. Ваши люди оплакивают одного погибшего пожилого человека. А рядом, немец кивнул на дорогу, рядом лежат тела молодых крепких парней, убитых этим человеком, и никто по ним не плачет.
Замолчи, немчура! кинулся к переводчику Митрофаныч. Замолчи, гад! Мы вас сюда не звали!
Лейтенант перехватил Митрофаныча и угрожающим тоном крикнул переводчику:
Советую вам замолчать! Иначе вы сейчас же окажетесь среди этих молодых и крепких парней.
Я и так скоро умру, усмехнулся немец. Он попытался встать, но не смог. Титоренко заметил, что мундир немца совершенно промок от крови.
Сделай такую милость, вмешался Васин, а то руки об тебя марать не хочется.
Я готов последовать вашему совету, с подчеркнутой вежливостью сказал переводчик, он откинулся спиной к стволу дерева и закрыл глаза, готов последовать, господин фельдфебель.
Лейтенант внимательно посмотрел на немца, потом на старшину Пилипенко и бесстрастно сказал:
Готов.
Похоже, Пилипенко подошел к немцу и тряхнул его за плечо. От толчка тело переводчика мешком завалилось набок.
Умер? недоверчиво спросил Васин.
Так точно. Умер, без улыбки ответил Пилипенко.
Ну, дела, покачал головой сержант.
Титоренко тяжело вздохнул и обвел глазами подчиненных.
Когда я заканчивал последний курс военного училища, заговорил он, один из преподавателей учил нас правильно понимать место Красной Армии в системе государственных органов. Он говорил, что зло в мире почти всегда рукотворное и с ним надо обязательно бороться. Он заставил нас выучить наизусть слова британского политика восемнадцатого столетия Эдмунда Берка: «Зло побеждает лишь тогда, когда добрые люди ничего не делают, чтобы остановить его». Я думаю, что мы как раз и относимся к этим добрым людям, но, останавливая зло, мы не будем плакать над трупами убитых нами врагов. Мы их сюда не звали. Правильно я говорю, Митрофаныч?
Правильно, товарищ командир
А раз правильно, то считаю беседу на политические темы законченной. Времени у нас мало, а врагов, Титоренко снова обвел глазами бойцов, а врагов еще много. Очень много!
21. Осень 1941 года. Некоторые итоги
Кузьмича похоронили невдалеке от его дома, на солнечной сухой полянке между вековыми елями. Сразу после похорон, не оставаясь на ночевку, Титоренко повел свой отряд не к линии фронта, куда он первоначально думал пробиваться, а туда, где меньше всего ожидал встречи с противникомв сторону Припяти. Несмотря на неблизкий путь, он понимал, что после последнего боя взбешенный противник неминуемо начнет специальную войсковую операцию и уничтожит горсточку бойцов, выросшую в глазах немецкого командования до крупного армейского соединения. Только в глубине Пинских болот, в недоступных сумрачных урочищах, отряд мог укрыться от неприятеля. Зина Вихорева и Митрофаныч остались в отряде. Титоренко уже не гнал «штатских», ставших добросовестными проводниками на не знакомой командиру местности. На следующий день ускоренного марша Титоренко наткнулся на группу полковника Свирина, с которым встречался еще в Могилеве, когда штабом Западного фронта из войсковых разведчиков и слушателей Академии имени М.В. Фрунзе, 27 июня 1941 года самолетом переброшенных в город, формировался диверсионный отряд. Группа Свирина имела радиостанцию, и Титоренко смог передать по рации вышестоящему командованию содержание документов, которые по не зависящим от лейтенанта причинам уже потеряли свою ценность.
Свирин был готов зачислить в свой отряд бойцов лейтенанта Титоренко, однако брать Зину и Митрофаныча категорически отказался. Между тем лейтенант, признавая действия Свирина безупречными, и еще недавно сам пытавшийся освободиться от «штатских», счел требования полковника не приемлемыми для себя и повел отряд дальше. Может, именно тогда, когда лейтенант добровольно взвалил на себя груз ответственности за Зину, он впервые посмотрел на нее не только как на полноправного члена своего отряда, но и как на красивую девушку
После долгого утомительного пути отряд Титоренко добрался до озера Червонное и остановился в урочище Булево болото. Лейтенанту опять улыбнулась удача, здесь, в белорусских лесах, он столкнулся с парашютно-десантным отрядом Григория Матвеевича Линькова, в середине 1941 года заброшенного сюда из-под Вязьмы. Командир отряда Линьков, вошедший в историю Отечественной войны под оперативным псевдонимом Батя, здесь, между озерами Червонное и Белое, создал по заданию Центра партизанскую базу. В оперативном отношении отряд располагался в удобном районе. Через Барановичи шла дорога на Ленинград и в обратном направлении на Могилев. Здесь же пересекались магистрали БрестМинскМосква, БрестПинскМозырь, БрестКовельКиев. Отряд Линькова занимался диверсионной работой и насчитывал около ста человек. В его составе кроме парашютистов-десантников и окруженцев было немело и местных жителей. Это вполне устраивало Титоренко. Бойцы лейтенанта довели численность отряда Линькова до сотни. Линьков был умным и опытным руководителем, он не разобщил группу Титоренко, тем более что лейтенант сразу поставил руководство отряда в известность о своем намерении в ближайшем будущем перейти фронт. Вместе с тем лейтенанта уже явно огорчало то, что «штатская» часть группы через фронт не пойдет, и Зина Вихорева останется в отряде Линькова.
Наконец подготовка к переходу через линию фронта была завершена, но вмешался нелепый случай. Путь насолившего немцам подразделения не остался тайной для противника, и однажды над районом дислокации отряда Линькова появился «Фокке Вульф-189». На другой день утром вместо воздушного разведчика нагрянули «юнкерсы». «Лаптежники»пикирующие бомбардировщики Ю-87 «Штука»устроили над лесом карусель, швыряя бомбы. После бомбежки пикировщики несколько раз прошлись над лесом, прочесывая его огнем своих крыльевых пулеметов. Бомбы не причинили отряду вреда, видимо, точных координат расположения отряда немцы все-таки не знали. Беспорядочным пулеметным огнем был ранен всего один человеклейтенант Титоренко. Пуля попала ему в ногу, именно в ту, где еще не зажила прежняя рана.
Добили ногу гады, прошептал Титоренко подбежавшему Митрофанычу.
В этот же день раненого отправили в партизанский госпиталь, оборудованный на небольшом островке среди обширного болота. На повозке вместе со своим командиром устроилась и Зина. Бойцы восприняли поступок девушки как само собою разумеющеесялучшей сиделки для раненого невозможно было и желать
На этом месте Александр Иванович закончил свой рассказ о необычном случае из своей боевой биографии. При этом, лукаво прищурив глаза, он, не забыл упомянуть, что Зина Вихорева прекрасно справилась с обязанностью сиделки и после его выздоровления на партизанскую базу они вернулись вместе. О том, что произошло между Александром Ивановичем и Зиной за время его лечения в отдаленном партизанском госпитале, рассказчик распространяться не стал, но выводы может сделать сам читательЗина Вихорева вскоре стала его женой.
22. Июль 2003 года. Владивосток
В конце многих литературных произведений нередко можно обнаружить эпилог. Особенно мне нравится эпилог в «Черном обелиске» Ремарка, а вернее, 26 я глава романа. По несколько раз я смакую насыщенные информацией печальные заключительные строки этого замечательного литературного произведения. Ни в коем случае не проводя параллели между Ремарком и собой, я с удивлением понял, что мне тоже хочется завершить свою короткую повесть эпилогом. Может, такое желание возникло у меня оттого, что много лет назад, взявшись описать совсем маленький эпизод большой войны, я сжился с темой. Вечерами после работы, а нередко и ночами, я знакомился с множеством документальных книг отечественных и иностранных авторов о той военной поре. И не только знакомился, а штудировал книги с карандашом. Я ведь не был участником событий, о которых писал, и читатель наверняка не простил бы мне малейшей ошибки даже в мелких деталях истории войны или армейского быта. И еще об одном я не могу умолчать. После нескольких десятков прочитанных книг я обнаружил, что немцы, как рядовые участники военных действий на Востоке, так и старшие, высокопоставленные офицеры, в подавляющем большинстве высоко оценивали русского солдата. Популярный немецкий публицист, после войны известный под псевдонимом Пауль Карелль (Карелл) исполнительный директор службы новостей Третьего рейха и начальник пресс-службы Имперского министерства иностранных дел Германии, оберштурмбаннфюрер СС Пауль Карл Шмидтв первые месяцы войны, еще не сомневаясь в конечной победе Германии, писал: «Отступающие советские войска в буквальном смысле сжигали за собою мосты. Им не было дела до того, что они защищают безнадежное дело. Бились до последнего патрона».