Он мог бы отказаться, уйти, но этого не сделал. Платили в СС хорошо. Люди одобрительно похлопывали его по плечу, семья в первый раз в жизни им гордиласькогда он приехал домой на побывку, они отправились к фотографу и заказали его портрет в военной форме, который позже занял почетное место на буфете в гостиной.
Настал день, когда его откомандировали в Аушвиц.
Теперь он уже не уверен в том, что домашние испытывали бы гордость, если бы узнали, что его работапринуждать людей трудиться до изнеможения, до смерти, сопровождать детей в газовые камеры, бить их матерей, если сопротивляются. Ему кажется, что все это какая-то глупая ошибка, и время от времени его охватывает ужас, что по нему это станет заметно. Пару раз он уже получал замечания от офицеров, что ему следует быть с узниками построже.
Распоряжения отправиться в семейный лагерь ему не давали, пребывание там эсэсовцев, когда они не несут службу, командованием не допускается, но сержант на контрольном пунктеего друг. Он проходит без каких бы то ни было затруднений, караульные ему козыряют. Это ему нравится.
Заканчивается вечерняя поверка. Он знает, в какой отряд входит чешская девушка, и, когда строй рассыпается, вылавливает ее взглядом из растекающейся во все стороны толпы женщин. Идет за ней, но она замечает его и ускоряет шаг. Он тоже. Теперь другого выхода, кроме как крепко ухватить ее за руку, чтобы остановить, у него уже не остается. Косточки у нее тонкие, кожа шероховатая, но то, что девушка оказалась к нему так близко, наполняет его какой-то странной эйфорией. Она наконец поднимает к нему лицо и в первый раз смотрит ему в глаза. У нее синие, очень блестящие глаза, а в нихиспуг. Он видит, что другие узницы тоже остановились, в некотором отдалении от них. Эсэсовец с грозным видом оборачивается в их сторону, и стайка любопытных мгновенно рассеивается. Вызывать страх у другихочень удобно, привыкание к этому делу возникает быстро.
Меня зовут Виктор.
Она молчит, он торопливо отпускает ее запястье.
Извини, я не хотел тебя напугать. Я только... хотел узнать твое имя.
Девушка мелко дрожит, в горле у нее стоит ком, словам едва-едва удается выйти наружу.
Меня зовут Рене Науман, господин,отвечает она.Я что-то нарушила? Вы меня накажете?
Нет, нет, ничего подобного! Я всего лишь обратил на тебя внимание...Эсэсовец остановился, подыскивая слова.Я хочу быть тебе другом.
Рене с изумлением смотрит на него.
Другом? Эсэсовцу можно подчиняться, перед ним можно заискивать или быть его осведомителем в обмен на какие-то поблажки, можно даже стать его любовницей. Но разве можно быть эсэсовцу другом? Можно ли быть другом собственного палача?
Поскольку она продолжает взирать на него с выражением величайшего изумления, Пестек опускает голову и тихо произносит:
Я знаю, о чем ты думаешь. Думаешь, что я один из этих отмороженных эсэсовцев. Да, это так. Но я не настолько безумен. Мне вовсе не нравится все то, что делают с вами. У меня это вызывает омерзение.
Рене по-прежнему не раскрывает рта. Она растеряна, она не понимает, во что все это может вылиться. Ей слишком часто приходилось слышать об эсэсовцах, которые притворяются, кроют Рейх последними словами, стремясь втереться в доверие к узникам, завязать с ними дружеские отношения и вытянуть из них информацию о Сопротивлении. Ей страшно.
Младший офицер вынимает из кармана небольшой предмет и протягивает его девушке. Нечто квадратное, из лакированного дерева. Он пытается вложить коробочку в руку Рене, но она делает шаг назад.
Бери, это тебе. Подарок.
Она недоверчиво смотрит на желтую коробочку, он ее открывает. Раздается металлического тембра песенка.
Это музыкальная шкатулка,гордо объявляет он.
Рене несколько мгновений разглядывает предмет, который ей протягивают, но не проявляет ни малейшего желания взять его. Он, широко улыбаясь, кивает, предвкушая ее радость.
Рене не выказывает никакой радости. Ее губы твердо сжаты. Глаза ни о чем не говорят.
Что такое? Она тебе не нравится?смешавшись, спрашивает он.
Это не едят,роняет она в ответ. Ее голос царапает больнее, чем шершавый февральский ветер, пронзающий все вокруг.
Пестек погружается в смятение, осознав собственную глупость. Целую неделю он искал на черном рынке музыкальную шкатулку. Бегал туда-сюда, общался с самыми разными коллегами-охранниками и евреями-коммерсантами, пока не нашел то, что искал. Давал на лапу, выпрашивал, запугивал. Искал, рыл носом землю, наконец раздобыл. И только теперь до него дошло, что подарок этот абсолютно бесполезен. В том месте, где люди страдают от голода и холода, единственное, что пришло ему в голову,подарить девушке идиотскую музыкальную шкатулку.
Это не едят...
Он сжимает пальцы в кулак с такой силой, что раздается треск музыкальной коробочки, которую он раздавил, словно воробья.
Прости меня,говорит он, искренне огорченный.Я полный дурак. Ничего не соображаю.
У Рене создается впечатление, что эсэсовец по-настоящему расстроен, что его огорчение непритворно и что ему действительно не безразлично, что она о нем думает.
Чего бы тебе хотелось, что тебе принести?
Она молчит. Ей прекрасно известно, что есть девушки, продающие себя за пайку хлеба. На ее лице читается такое явное негодование, что Пестек понимает, что снова дал маху.
Ты неправильно поняла мои слова. Я ничего от тебя не хочу. Только сделать что- нибудь хорошее посреди всего того ужаса, что мы творим здесь каждый божий день.
Рене по-прежнему молчит. Эсэсовец понимает, что завоевать ее доверие будет непросто. Девушка берет в руку свой локон и несет его к губам тем самым жестом, который его пленил.
Хочешь, чтобы я пришел повидать тебя еще раз?
Она не отвечает. Взгляд девушки продолжает полировать застывшую грязь под ногами. Он эсэсовец, он может делать что хочет, ему не нужно просить у нее разрешение, чтобы поговорить с ней. Или чтобы сделать все что угодно. Она ни на что не соглашается, ни к чему не дает повода, но Пестек так воодушевлен, что принимает ее молчание за робкое согласие.
В конце концов, она ведь не сказала «нет».
Он радостно улыбается и прощается неловким движением руки.
До скорого... Рене.
Она смотрит вслед этому странному эсэсовцу и еще долго стоит, не двигаясь с места, настолько сбитая с толку всем происшествием, что не знает, что и подумать. На черной грязи остаются лежать разлетевшиеся серебристые шестеренки, пружинки и золотого оттенка щепочки.
Дите очень нелегко. Осознание того, что отца больше нет, давит невыносимо тяжелым грузом. Она перемещается по лагерю с медлительностью человека, к лодыжке которого невидимой цепью прикована пудовая гиря. Как можно ощущать физическую тяжесть того, чего уже нет? Как может давить пустота?
Но она давит.
Этим утром девочка едва смогла спуститься с нар. И сделала это так медленно, что вывела из себя монструозную соседку по соломенному тюфяку. Оказавшись перед препятствием в виде какого-то ленивца, слезавшего со второго этажа нар в темпе замедленной съемки, та разразилась проклятиями и ругательствами, да такими грязными, которых Дита никогда в жизни не слышала. В других обстоятельствах она бы оторопела от изливавшейся бурным потоком ярости старожилки, но у нее не хватало сил даже на испуг. Она только повернула на звуки голову и уставила на соседку такой пристальный и настолько безразличный взгляд, что та внезапно заткнулась и больше ни слова не произнесла, пока Дита медленно, очень медленно не спустилась.
После завершившего вечернюю поверку приказа разойтись дети 31-го блока шумно выбегают на улицуиграть или к своим родителям. Дита с медлительностью растения собирает книги и, нога за ногу, добирается до комнатки блокэлътестера, чтобы уложить книжки в тайник. Фреди у себя, он перебирает отданные им посылки, попавшие в его руки уже наполовину выпотрошенными, но все же там еще есть возможность найти что- нибудь съестное, что сможет украсить обед в бараке в Шабат.
Я тут для тебя кое-что припас,говорит ей Хирш.Пригодится для ремонта книг.
И протягивает ей изящные школьные ножнички синего цвета с закругленными концами. Ему наверняка пришлось приложить немало усилий, чтобы раздобыть такой исключительный для концлагеря предмет. И заведующий блоком сразу же выходит, чтобы она не успела его поблагодарить.
Дита решает воспользоваться этой возможностью, чтобы подрезать нити расползающегося переплета старой чешской книги. Она предпочитает найти себе какое угодно занятие в блоке 31 и задержаться здесь подольше, ведь рядом с мамойпани Турновская и другие знакомые по Терезину, а ей сейчас не хочется никого видеть. Девочка уже убрала все книги, кроме этой, совсем растрепанной. Она достает из тайника бархатный мешочек, перевязанный веревочкой, где хранится библиотечная аптечка. Когда-то мешочек содержал четыре засахаренных миндаля, использованных в качестве приза в напряженнейшем турнире по разгадыванию кроссвордов и вызвавших у победителей беспрецедентное ликование. Время от времени Дита подносит мешочек к носу и вдыхает чудесный запах засахаренных орешков.
Она уходит в свой уголок за дровами и прилежно принимается за работу. Сначала обрезает лишние нитки своими новыми ножницами. Потом, словно накладывая швы на рану, примитивной иглой с продетой в нее ниткой вшивает страницы, которые того и гляди выпадут. Результат трудов выглядит не слишком эстетично, но листы теперь держатся крепко. Идет в дело и лейкопластырь, которым подклеиваются надорванные страницы, и книга перестает быть тем, что вот-вот развалится на части.
Дита стремится уйти от омерзительной реальности концлагеря, убившей ее отца. Она знает, что книгаэто дверца, что ведет на секретный, полный чудес чердак: открой ее и войди. И мир вокруг тебя изменится.
Мгновение она раздумывает: стоит или не стоит читать эту теряющую страницы, не подходящую, по мнению Хирша, для юных барышень, книжку, на обложке которой видно название: «Похождения бравого солдата Швейка». Но сомнения ее кончаются еще быстрее, чем половник полуденного супа.
В конце концов, кто сказал, что она хочет стать барышней?
В любом случае, ей бы хотелось быть микробиологом или летчицей, а вовсе не куклой, одетой в платьице с воланами и связанные резиночкой гольфы.
Автор помещает действие романа в Прагу времен Первой мировой войны, а главного героя изображает толстяком-балагуром, которого, уже однажды освобожденного от призыва в действующую армию«не годен по причине слабоумия», снова вызывают в призывную комиссию, и он, предположительно страдая от ревматических болей в коленях, является туда в инвалидном кресле. Эдакий плут, любящий поесть от пуза, заглотить всю выпивку в пределах досягаемости и как можно меньше работать. Его зовут Швейк. На жизнь он зарабатывает, отлавливая на улице бродячих собак и продавая их как породистых. Он со всеми очень вежлив: и в его движениях, и во взгляде миру является безграничная его доброта. По поводу каждого предъявляемого ему требования, всего, что его затрагивает, у него неизменно находится что рассказать: историю или анекдот, служащие иллюстрацией к данному случаю, хотя очень часто рассказы эти оказываются ни к месту и не находят благодарных слушателей. Но самое поразительная его черта, вводящая в ступор изумления любого: когда кто-то на него нападает, кричит или оскорбляет, он, вместо того чтобы ответить тем же, встает на сторону своего обидчика. Таким способом он добивается того, что, убедившись в его полном и окончательном идиотизме, его оставляют в покое.
Вы совершеннейший идиот!
Да, сударь, вы говорите истинную правду,отвечает он самым мягким и обезоруживающим тоном.
Дита скучает по доктору Мэнсону, которого она, глотая страницы книги, сопровождала в поездках по шахтерским городкам Уэльских гор, или даже по Гансу Касторпу, безмятежно раскинувшемуся лицом к Альпам в своем шезлонге. Эта же книга хочет вернуть ее в Чехию, да еще и к войне. Глаза ее отрываются от страниц романа, она не очень хорошо понимает, что ей хочет сказать этот чешский автор, о котором она никогда прежде не слышала. Потерявший тормоза офицер разносит в пух и прах главного героя, пузатого недотепу, грязного и обшарпанного, по-детски наивного, почти патологически глупого. Ей это не нравится, все выглядит каким-то декадансом. Ей по нраву книги, которые возвеличивают жизнь, а не те, что ее унижают.
Но есть в этом персонаже что-то такое, что кажется ей очень близким. Да и в любом случае мир там, за стенами барака, гораздо хуже, так что она предпочитает, погрузившись в чтение, сидеть на своем табурете, сжавшись в комочек, чтобы преподаватели, занятые разговорами, не слишком обращали на нее внимание.
Дальше по ходу развития сюжета она встречает Швейка, обряженного в солдатскую форму и выступающего под знаменем Австро-Венгерской империи, несмотря на отсутствие у чехов, по крайней мере у простого народа, желания подчиняться приказам высокомерных германцев в дни Первой мировой войны.
«И как же они были правы»,думает про себя Дита.
Швейк служит денщиком поручика Лукаша, который орет на него, обзывает скотиной и отвешивает затрещины при каждом удобном случае, то есть тогда, когда денщик выводит его из себя. Верно и то, что Швейк обладает удивительной способностью создавать проблемы: терять доверенные ему документы, выполнять приказы с точностью до наоборот, ставить своего поручика в смешное положение. И все это несмотря на то, что бравый солдат, на первый взгляд, всегда исполняет все поручения с самыми добрыми намерениями и усердием, однако явно недостаточно раскидывает мозгами. В этой точке развития сюжета Дита еще не может понять: Швейк только прикидывается дурачком или же он действительно глуп как пробка.
Ей трудно понять, что же хочет сказать автор. Чудной солдат на вопросы и распоряжения своего офицера отвечает так обстоятельно и с такими подробностями, что ответы удлиняются до бесконечности, переходят в побочные сюжеты и небольшие истории из жизни родственников или соседей, которые солдат вводит в свои рассуждения со всей серьезностью, но самым абсурдным образом: «Знавал я некоего Пароубека, он кабак в Либени держал. У него в кабаке перепился раз можжевеловкой один телеграфист, и вместо того чтобы передать по телеграфу тексты с соболезнованиями по случаю кончины одного несчастного пана, он отправил родственникам покойного прейскурант цен на алкогольные напитки, что лежал на барной стойке. Вышел страшный скандал. В первую очередь из-за того, что до этого момента никто этого прейскуранта не читал, а добрейший Пароубек, судя по всему, всегда брал за рюмку на несколько геллеров больше, хотя позже он и отговаривался тем, что эти деньги шли на благотворительность...»
Истории, иллюстрирующие суждения Швейка, оказываются такие многословными и сюрреалистичными, что поручик не выдерживает и начинает орать: «Сгинь с глаз моих, чертова скотина!»
И вот Дита удивляет сама себя: вообразив выражение лица поручика, она смеется. И тут же начинает себя ругать. Как же так, как мог насмешить ее такой безмозглый герой? Она даже думает о том, правильно ли ей вообще смеяться после всего того, что с ней произошло и среди всего того, что продолжает происходить.
Как можно смеяться, когда умирают любимые люди?
На мгновение она вспоминает о Хирше и о вечно загадочной улыбке на его лице. И вдруг на нее нисходит откровение: улыбка Хиршаэто его победа. Его улыбка призвана сказать тому, кто окажется перед ним: со мной тебе не совладать. В таком месте, как Аушвиц, где все создано с одной цельюзаставить плакать, улыбка и смехакт неповиновения.
Дита идет дальше за пройдохой Швейком, следя за его проделками. Именно в этот, один из самых мрачных моментов ее жизни, когда девочка не знает, куда ей деться от горя, она хватается за руку плута, и он вытягивает ее из пропасти отчаяния, давая силы жить.
В свой барак Дита возвращается, когда уже стемнело и ледяной февральский ветер швыряет в лицо снег с дождем. Несмотря на это, она чувствует себя лучше, у нее больше душевных сил. Хотя радость в Аушвице, как взмах ресниц, длится не дольше мгновения. Некто, кто идет ей навстречу, насвистывает музыкальные фразы Пуччини.
Бог ты мой,шепчет Дита.
До своего барака она не дошла, до негоеще несколько других, в этом месте лагеря середина улицы освещается плохо, так что Дита бросается в первый же барак, надеясь, что тот не успел ее заметить. Она врывается в конюшню с такой силой, что чуть не сбивает с ног стоящих у входа женщин, и громко хлопает за собой дверью.