Андрон! уже второй раз окликает Текля. Так как? Эти, как их, колхозы, у нас будут?
Ну да, горделиво говорит Жилюк. Может, не сразу, а будут.
Текля молчит: хоть бы не рассердился И все же опять решается:
Да говорят будто в них голодают.
Говорят враги, а ты за ними. Того не подумала, что не так-то просто на хорошее хозяйство выбиваться. Да еще после таких войн, потасовок, какие у них там были.
Нынче Андрон на диво спокойный, не слышно от него ни словечка плохого, словно переменился человек с тех пор, как панов прикрутило.
Ты что думала там рай? продолжает свое Андрон. Манна с неба падает? Эге-ге! На этом свете, слышишь, нашему брату без мозолей не прожить. Зато там человек работает на себя. Никто над ним не издевается Потому что человек. Андрон и сам удивляется своему красноречию и, чтобы загладить впечатление, переводит разговор на другое: Ну, далеко еще до этих кислиц? Так весь день можно проездить.
Текля спохватилась.
Остановись! крикнула она. Вот тут, кажется. Нет, словно подальше, оглядывалась вокруг.
Ехали чащей. Где-то позади осталась Глуша со своим вечным беспокойством, где-то бушевала война, коптила небо пожарами, а тут царствовали тишина, легкая прохлада и запахи Запахи листа, грибов, поздних цветов и кислиц.
Вот тут как будто, сказала Текля. Вон за тем холмиком.
Дорога медленно шла в гору. Мелкий, перетертый копытами песок вязко цеплялся за ободья, воз едва двигался.
Ну же! подгонял лошаденку Андрон. Не сойти ли нам? И он первый соскочил на землю. Но, холера!
Текля шла в стороне, приглядывалась, а мыслями была за лесом, около своего дома, хозяйства, своих детей. Вот и дождались, слава богу, иного времени. Бегут паны и осадники. Воля шествует в Великую Глушу. Правду говорит Андрон: это только злые языки плетут всякое про Советы. Как-никак, а земелькой наделят. А будет земля будет хлеб и к хлебу. Да и скотину какую-никакую дадут. Из панской. И детям, тому же Степану, не надо будет скрываться. Только бы вернулся поскорее да женился. Недаром Софийка снова зачастила в их дом. Ждет Видите, полька, не нашего рода, учительница, а куда повернула! С Гуралем, да с этим как его?.. с Хоминым заодно. Вот и пойми ее. Поляки и те разные бывают.
Она сказала Андрону, чтоб поворачивал, а сама подалась напрямик. За той вон лещиной и кислицы. Верно, достоялись до сих пор из-за этой чащи. Были бы на виду, давно бы отряхнули их люди. А так сохранились Расчищая густые ветки, Текля пробиралась к деревьям, примеченным раньше, когда неожиданно ее остановил и заставил встрепенуться грубый окрик:
Стой!
Жилючиха замерла.
Ты кто будешь? Из-за куста вышел высокий, в офицерской форме мужчина, держа наготове пистолет.
Я не находила слов Текля. Я здешняя
Партизанка?
Что вы, пан? Какая я партизанка? Кислицы собираем Из Глуши Вон и муж идет. Жилюковского рода. Сын Павло в войске.
Капрал Жилюк! крикнул офицер куда-то в кусты.
Через несколько минут из чащи вынырнул Павло.
Сынок! забыв все на свете, кинулась к нему Текля. Что с тобой сделали, сын?
Мать? спросил Жилюка офицер и, получив подтверждение, исчез.
Что ты здесь делаешь, сын? со слезами на глазах спрашивала Текля. Оброс Исхудал Не заболел ли?
Павло молчал. Глаза его ни на минуту не успокаивались, пальцы нервно дергали вытертый ремень карабина.
Выйдем на дорогу, там отец, взяла его за рукав.
Больше никого? наконец вымолвил он.
Никого, никого. Только мы вдвоем За кислицами думали.
Вела его, словно малого или слепого, из чащи. Увидев Павла, Андрон остановился. Стоял хмурый, насупленный.
Таким ли я думала видеть тебя, сынок? всхлипывала Текля.
Цыц! оборвал ее Жилюк. Дай нам поговорить Ну, здорово, сынок. Что ты здесь делаешь?
Отряд тут наш остановился, хмуро сказал Павло.
Остановился? А куда же путь держите?
Трудно сказать, пожал плечами капрал.
Так уж и трудно? не отступал Жилюк. А может, мне сказать, а?
Говорите, если знаете.
А ты не знаешь, холера ясная? От кого же вы прячетесь? Немцы еще вон где От кого? От нас с матерью да от таких, как мы?
Тише, а то услышат, оглянулся Павло.
Боишься? Оглядываешься? Словно волк, прячешься от людей? Нет, хлопче. От народа не спрячешься. Народ все видит, все примечает.
Да хватит тебе, старый, вмешалась Текля. Зови лучше домой. Возвращаются же люди. Слышишь, сынок? Бросай этот лес
Помолчи, Текля! метнул на жену злой взгляд Жилюк. Он сам знает, что делает. Если есть еще совесть, придет попросит у людей прощения. А нет Андрон повернулся, сплюнул, отцепил с люшни вожжи и стал поворачивать обратно.
Павло стоял, опустив голову. Понурый, с синяками под глазами. Старательно отутюженный когда-то мундир загрязнился, вытерся. Правая пола подпалена.
Куда же ты, Андрон? Стой! чуть не кричала Текля.
Жилюк остановил воз, некоторое время молча глядел на сына. Павло тоже поднял глаза лишь на мгновение, скользнул ими по матери и снова опустил.
Так, сын. Запомни мое слово.
Пошли, Павлуша, всхлипнула, впившись в его рукав, Текля.
Павло задумчиво покачал головой, осторожно расцепил материнские пальцы.
Не могу, мать. Простите. Не пустят меня.
Я буду молить всех. Я вымолю прощение. Пошли.
Не могу.
Он повернулся и побрел назад. Ссутулившиеся плечи (на правом, обвисшем, карабин), вялая походка И вдруг перед Теклей черным маревом предстала та ночь, тот разговор, и поле, и перепелята в овсе Закрыла глаза руками и поплелась за возом, не видя перед собой дороги, поливая ее горькими слезами.
У села, как только переехали Припять, Жилюка остановили.
Магарыч с тебя, Андрон, подступили к нему несколько дозорных.
Как же! Магарыча только и недоставало! не принял шутку старый.
Он еще и не верит! Знал бы сам предложил.
По какому такому случаю?
Да Степан приехал! В постерунке или как его теперь? сидит. На танке примчался из Копани. С красными бойцами. Там такие орлы!
Ой! всплеснула руками Текля. Что же вы сразу-то? Андрон, поехали, хватит вам
Ну, спасибо, если правду говорите, поблагодарил Андрон за весть. Будет и магарыч, как же.
«Вот холера ясная. Пропали бы эти кислицы. Потерял полдня, расстроился, а в селе такая новость. Событие такое»
Андрон хлестнул вожжами и погнал лошаденку по пыльной улице, к площади, где густо толпились люди.
Перевод Л. Михалковской.
Книга втораяКРОВЬ ЗА КРОВЬ
КРОВЬ ЗА КРОВЬ
I
Предрассветный гром, прокатившийся где-то над Забужьем, неожиданно снова загрохотал.
Дитя в зыбке проснулось.
Степан! окликнула мужа Софья.
Гром пророкотал сильнее.
Степан! Послушай-ка Слегка тронула мужнино плечо.
Просыпался неохотно.
Вставай скорее. Слышишь: что-то такое творится
Степан, потягиваясь, открыл глаза.
Еще ж рано!
Гром не гром с тревогой посмотрела на окна.
Отдаленное громыхание вспарывало предрассветные сумерки.
Спросонок Жилюк уловил в этом рокоте что-то неясно тревожное, мгновенно вскочил, но тут же, чтобы не выдавать своей встревоженности, медленно подошел к окну.
Вечером вроде бы и не хмурилось, сказал, чтобы как-то ответить жене.
Софья подошла к нему, прижалась, с трепетом сдавила его руку. От нее еще веяло ночью, снами, матерью.
Гром раскатисто гремел. Рассвет вздрагивал, тихо падали с листьев капли росы.
Софья жалась к мужу плотнее, пыталась сдерживать дрожь, но это ей не удавалось.
Степан
Он обнял ее.
Мне страшно, милый
Ну вот еще
Ведь это же это же не гром.
Он оторвал взгляд от зеленоватых сумерек за окном и пристально посмотрел ей в глаза. Они были полны страха.
Это стреляют, Степан.
Да видно, на полигоне, проговорил в глубокой задумчивости.
Малыш зашевелился, всхлипнул. Софья поспешила к нему.
Я все же пойду посмотрю, что там делается. Степан торопливо начал одеваться.
Сегодня ж воскресенье. Позовут, если надо.
Софья взяла ребенка, обернула одеялом, оставив ему руки свободными. Малыш успокоился, залепетал, потянулся к отцу.
Не пускай папку, Михалёк. Софья поднесла маленького к мужу, шнуровавшему ботинок, и малыш крепко вцепился ручками в волосы отца.
Ах ты ж разбойник! распрямил спину отец и слегка прижался щекой к сыну. Ты уже в драку лезешь? и пощекотал малого под мышкой.
Ребенок взвизгнул, замахал ручками.
А подворье отзывалось рокочущими отголосками далекой орудийной канонады.
Степан уже надел пиджак, поправил на голове фуражку и взялся было за дверную ручку, как малыш снова заплакал. Степан оглянулся.
Я сейчас вернусь, сказал, отворил дверь и шагнул в темноту сеней.
На востоке серело. От реки веяло утренней прохладой.
Степан постоял во дворе, вслушиваясь в гулкую даль, подошел к хлеву, где прямо на устланном сеном полу спали плотники. Среди них, комично закинув на кого-то ногу, спал отец. «Спят, как запорожцы, усмехнулся Степан, вспомнив, что вчера вечером, когда «обмывали» новую хату, старик не скупился на чарку. И не слышат ничего». Будить никого не стал. Только еще раз ласково посмотрел на отца, на замшелую, вросшую в землю дедову хату, за которой высилась новая, еще не достроенная, на тревожные ивы вдоль улицы, посмотрел так, будто впервые видел их или прощался с ними, и пошел к калитке.
Идешь, сын? послышался печальный голос матери. Она стояла у угла новой хаты, смотрела ему вслед. Что это там ухает?
Пойду разузнаю.
Хоть велосипед возьми, зачем же пешком?
Я в сельсовет
Ну, иди, иди. Я думала дальше
Село понемногу просыпалось. Некоторых в такую рань поднимала эта непонятная отдаленная канонада, она нарастала и нарастала, словно хотела заглушить благовест воскресного дня.
В сельсовете был только исполнитель.
Вот и хорошо, обрадовался он приходу Жилюка, а то пришлось бы к вам бежать. Звонили недавно из района, велели разыскать вас и Гураля.
Степан снял трубку, позвонил на почту, попросил соединить с райкомом. Телефонистка бросила: «Занято», и в трубке осталось лишь какое-то потрескивание.
От лупят, аж земля дрожит, проговорил исполнитель. И что бы это могло значить, Степан, а?
Кто его знает Может, в городе известно, да к ним, видишь ли, дозвониться трудно.
В конце концов его соединили с райкомом.
Немедленно езжайте сюда, без обычного «здравствуйте» раздалось в трубке.
Жилюк хотел было расспросить, в чем дело, но разговаривать с ним не стали. Постоял несколько секунд и начал звонить в контору, чтобы готовили машину.
Над припятскими лесами кроваво-багровым водоворотом занимался день.
Что ж, будем воевать, поднимая полный стакан вишневки, говорил старый Жилюк. Думали землю пахать, хлеб святой на нем сеять, а оно вот как оборачивается. Выходит, что наша воля кому-то поперек горла встала Но нам жить да жить, так что берите, люди, угощайтесь всем, что перед вами. Пейте, закусывайте, может, завтра
Да перестань же, наконец, Андрон! прикрикнула на мужа Текля. Поешьте да вон тот простенок заложите.
Никуда он не денется, не унимался Андрон. Выпьем, люди.
И единым духом опрокинул стакан.
Постыдился бы, ворчала Текля. Такое делается, а он
Что я? переспросил старик и, пошатываясь, подошел к жене. Пьян? Ну, выпил. Свое пью, не ворованное. Кончили дело и того выпили.
Еще, правда, не все закончили словно поддакнул Текле один из мастеров.
Что? повернулся к нему Андрон. Значит, закончим! Не хата будет, а звоночек.
Сам ты болтливый звоночек. Уходи, старый, не доводи до греха! сердилась Текля.
Жилюк отошел от нее, снова подсел к плотникам.
Злится старая а почему холера ее знает. Будто я от добра выпил. У меня у самого душа болит Эта чарка мне вот здесь печет, он ткнул себя рукой в грудь, а выпил. С горя выпил, потому что сердцем чую беда к нам идет!
Они сидели под ветвистыми вишнями. Здесь, за этим длинным, сбитым из досок столом, совсем недавно праздновали закладку новой хаты, «обмывали» половицы, чтоб не скрипели, а вчера, в субботний вечер, выпили не одну бутыль вишневки «на венец». Во-он он красным флажком на тоненькой ветке маячит на самой верхушке, где стропила стыкуются. Потрудились, так почему бы по обычаю и не выпить? Без чарки никакое дело не пойдет и работа не клеится. А тут еще эта канонада, черт бы ее побрал
Мастера угощались. Андрон ничего не жалел. Да вроде бы и стрельба поутихла.
Может, она и совсем перестанет? гуторили мужики. Постреляли, погремели, да и конец.
Если б так. А то ведь с рассвета началось и, видишь, до сих пор грохает.
А слышите моторы вроде летят?
Летят
И запрокидывали головы, посоловелыми глазами отыскивали в небе самолеты, провожали их взглядами на восток. А самолеты летели и летели, поблескивали на солнце чернокрестными крыльями и где-то за синими лесами терялись в мягкой голубизне. И там, где они тонули, глухо вздрагивала земля, поднимались в небо лохматые вихры огненно-черного дыма.
На пороге показалась Софья с ребенком на руках.
Мама, не появлялся Андрей? обратилась к Текле.
Нет, дочка, ни Степана, ни Андрейки нет.
Михалёк! Сынок! забыв обо всем на свете, закричал Андрон. Иди-ка сюда, Софья, неси его к нам
Софья, бросив на мужчин укоризненно-осуждающий взгляд, подошла к Текле.
Где же они могут быть? Хотя бы один вернулся. А Яринка?
Она же скотину пасет.
Тогда присмотрите за Михальком, а я все же сбегаю может, узнаю. Софья расстелила на траве рядно, посадила ребенка и метнулась на улицу.
Малыш не успел даже всхлипнуть. Да и как ему было успеть расплакаться, когда тут же, вот-вот, протянул руки дед.
Де-да, де-да залепетал малый, поднимаясь на ноги.
Мой маленький сыночек Михалёк бубнил, подходя Андрон. Иди ко мне Иди, иди
Де-да лепетал малыш, непрочно стоя на ногах и порываясь к деду.
Вот так вот! взял внука Андрон.
Ты смотри там, полегче, бросила Текля, не отрываясь от стряпни.
Андрон подошел с малым к мастерам, поднес к губам ребенка краешек стопки с вишневкой. Михалёк скривился, замахал руками.
Черешенку дайте ему, посоветовал кто-то из мастеров.
Сейчас, сейчас мы нарвем черешен, носился с внуком старик.
Михалёк тянул ручонки к спелым черным ягодам, сорвал одну, попробовал, улыбнулся и тут же отправил ее прямо деду в рот.
Ну что у меня за дитя, что за дитя! жесткой рукой гладил Андрон детскую головку. Вот хороший сыночек
Малыш безмерно был рад, смеялся.
Внезапно где-то совсем близко, видимо на большаке, раздался сильный взрыв. Все вздрогнули. Замерли на какой-то миг, даже малыш притих.
Во двор на велосипеде влетел Андрей. Приткнул его рулем к хлеву. Все повернулись к нему.
Немцы!
Текля так и застыла с половником в руке.
Андрон подошел к сыну, смерил его протрезвевшим взглядом.
Ты что, холера, мелешь?
По большаку идут все еще не мог отдышаться Андрей. Танки, грузовики, пушки
Боже мой, боже! запричитала Текля. Что же будет? Хатка моя родненькая, даже не украсили тебя!
Плотники заторопились.
Куда же вы, люди?
Теперь уже не о хате думайте, Текля, сказал один из мастеров.
Боже ж ты мой А где Степан? Степана не видел? спросила своего меньшого сына Текля.
В Копань поехал. Вызвали.
А Софья?
Не видел.
Андрей схватил кусок хлеба, сала и бросился в хлев. Вскоре вышел оттуда, держа в руке какой-то длинный предмет, завернутый в тряпицу. Вскочил на велосипед и за ворота.
Куда же ты? Вернись!
Этих слов матери он уже не слышал был на улице.
Мастера попрощались, поблагодарили за угощенье и ушли. Двор опустел. Только что был он шумным и веселым и вдруг притих. Даже ненавистные Андрону куры, непоседливые и шкодливые, и те куда-то попрятались, притаились. И тем резче среди этого внезапно возникшего и короткого затишья слышался женский плач.