Лавка Пейсаха стояла тут же, на краю сельской площади, недалеко от гмины. К старому, под ржавой крышей, кирпичному домику с выцветшей от старости вывеской над входом можно подойти сбоку так, что никто не увидит. Но Жилюк нарочно поплелся через безлюдную площадь, даже не оглянувшись на гмину. Медленно, как и приличествует настоящему хозяину, вошел в открытую дверь.
Слушаю вас, Андрон Потапович. Чего желаете?
«Ишь ты! Даже по отчеству величает. Торговец как торговец: в душу влез бы».
А что желать, коли денег нет, ответил попросту.
Э, без денег плохой разговор, сразу охладел Пейсах. Без денег человек ничто, пустое место
«Небось, не сожру твоего добра, паршивец, выругался в душе Андрон. А шлеи хороши, оценил он глазами товар. Да и вожжи не помешали бы, старые совсем истрепались».
Он еще немного повертелся, поглядел по сторонам и вышел. Мимо лавки как раз проходил дед Миллион.
Как там твой хлопец, Андрон? Пойдем-ка, расскажешь.
Они отошли, присели на траве под липой.
А что хлопец? На живом, говорят, как на собаке. Поправляется понемногу. Уже ходит.
Говорил ему тогда
Э, знал бы, где упадешь!
Миллион достал потертый кожаный кисет, вынул трубку.
Может, закуришь? Паныч табаком угостил, а я смешал его с буркуном ничего!
Давай попробую.
Вербовщик как будто приехал?
Будто бы.
Я так считаю: кого-кого, а тебя непременно должны взять.
Верно. А возьмут ли увидим.
Пока Андрон скручивал непослушными пальцами цигарку, старый вытащил откуда-то огниво и, покряхтывая, начал высекать огонь. Кремень прыскал искрами, крошился, дед поворачивал его так и этак, прикладывал трут, а он, проклятый, не загорался.
Словно и не отсырел! удивлялся старик и продолжал чиркать изо всей силы.
Откуда ни возьмись постерунковый.
А покажи-ка, дед, огниво.
Вот еще! Словно пан сроду его не видел.
Видел не видел, а давай. Постович чуть не вырвал у старого огниво. Ишь голытьба, будто не знает, что это уменьшает прибыли спичечных компаний государства. Айда в гмину, да живо у меня! прикрикнул он, видя, что старик не спешит вставать. А ты за свидетеля, обернулся к Андрону. Акт подпишешь.
«Холера ясная! Этого еще недоставало. И зачем мне было встречаться с этим Миллионом? укорял себя Жилюк. Теперь все пропало»
В гмине за длинным, устланным бумагами и бумажками столом на самом деле сидел вербовщик. Посреди комнаты, заложив руки за спину, медленно похаживал солтыс Хаевич. Видно, что-то они обсуждали, потому что, как только постерунковый вошел, Хаевич бросил:
Зачем привел этих лайдаков?
Акт составить. Огниво вот конфисковал.
Будто ты конфисковывал что-либо путное.
Постович вытолкнул приведенных в коридор, а сам за несколько минут написал акт.
Пять злотых заплатишь, старое быдло, ткнул он старику бумажку.
Как же так, пан постерунковый, начал было дед Миллион, огниво забрали, да еще и пять злотых плати? Побойтесь бога! Где я их возьму?
Поболтай у меня! В холодную захотелось? ощерился постерунковый. Неделя сроку. И без напоминаний.
Дел Миллион плюнул и вышел, на все лады кроя всех, от Постовича до президента Мосцицкого
Вышел и Жилюк, стал на крыльце, задумался.
«Может, зайти? Как раз никого нет Да и случай подвернулся» Попил воды, застоявшейся, невкусной, потоптался еще немного и открыл дверь:
Можно, пан староста?
Хаевич резко обернулся.
А ну, заходи, заходи, да запомни: «пан солтыс», а не «староста», пся крев! Или, может, тебе по-другому растолковать?
Спасибо, запомню и так.
Что скажешь? Может, что-нибудь про Степана?
Андрон переждал, пока Хаевич немного успокоится, и, обращаясь больше к вербовщику, промолвил:
Просил бы панов взять меня на работу. Слыхал каменоломню открывать будете. Так я сами знаете работал когда-то.
Хлоп работал на карьере? оторвавшись от бумаг, спросил паныч и перевел взгляд с Андрона на солтыса.
Да. Но у хлопа большие долги перед отчизной.
Выплатит, сказал вербовщик. Заработает и выплатит. А нет сами вычтем.
Я имею в виду долги не только денежные. Этот хлопец отец политического злодея, члена КПЗУ Степана Жилюка. Да и сам, видно, такой, прибавил Хаевич. Пусть благодарит матку боску, что не упрятали и его с сыном.
Паныч поднялся, вышел из-за стола.
Но, пан солтыс, вина моего сына начал было Андрон.
Еще не доказана? вскипел Хаевич. Радуешься, что он убежал? Пся крев, на одном суку будете висеть.
«А это еще увидим, чуть не сорвалось с Андроновых уст, увидим, пан солтыс, кто где будет висеть. Не вечно твое господство. Не вечно».
Но второй мой сын, пан солтыс, честный воин, Андрон все-таки решил поговорить с властью. И не какой-нибудь жолнер, а капрал. А младший пострадал не где-нибудь у графа на службе. Должна же быть какая-нибудь привилегия.
Вы слышите? Он еще привилегий захотел! Хаевич схватил Андрона за воротник.
Жилюк уперся, и солтыс, даром что откормленный, не мог с ним совладать.
Прочь!
Андрон высвободился из солтысовых рук, стоял гневный, побагровевший.
Я пойду, пан солтыс. Он нажал на скобу, метнув из-под насупленных бровей пучки невидимых стрел.
Да смотри! Не то такую работу получишь вовек не забудешь.
Не забуду! скрипнул зубами Андрон.
Соловьиными ночами доцветала весна. В лесах за Припятью седыми колокольчиками приникала к земле сон-трава, а между ольхой, в кустарниках, густыми кистями буйствовала хохлатка, стелился барвинок, густо кустился мокричник. На болотах зелеными остриями уже покачивался камыш, туго клонилась при ветре молодая осока. Еще немного и упадет она, сочная, душистая, от взмаха косца, ляжет тугими волнами. Но это еще будет. А сейчас шепчутся травы, гомонят птицы. Деревья, кусты, берега все оделось в нежные зеленые уборы. Даже песок покрылся сероватой мать-мачехой, словно взял да на удивленье всему и зацвел каким-то неведомым цветом.
Только Глуша никак не сбросит печальной одежды. Разбрелась отдельными домиками где посуше над рекою, отмежевалась плотами и канавами и дремлет на солнцепеке. Плывут над нею журавлиные стаи, предвещают вёдро, в чащах, обступивших ее, щелкают соловьи, кукуют серые кукушки, а она словно равнодушна ко всему, словно это не про нее. Загляделась печальными глазами старых хат и онемела. Если и отзовется, то разве громким, надрывным плачем да громкой бранью. Нет в ней даже шинка, где хоть бы изредка разгулялась скованная мужицкая воля. Время не дало Глуше ничего такого, только высится среди болот и лесов белостенный дом графа Чарнецкого. И стоит он, словно привидение, на сотни верст от многолюдных городов и городишек, удивляет сметливый крестьянский ум. Что заставило родовитого шляхтича забраться в такую глушь? Чего искал он тут и что нашел? Не сказочную ли королеву Бону, которая с давних времен правила Полесьем? Пан, говорят, одинокий, имеет только приемного сына, который живет далеко-далеко, где ни болот, ни лесов, где домов как деревьев в пуще
Тихие вечера ткут над селом лунную пряжу, белеют черешнево-вишневым цветом, а Глуша притаилась, коптит лучинами. Ни веснянок, ни молодого смеха. Тоска. Безбрежная, бескрайняя. Стукнет ведро о сруб колодца, заскрипит журавль, завоют с голоду собаки и снова тишина
За думой дума, за воспоминанием воспоминание
Видит во сне Глуша свою судьбу долю будущую, желанную, и ту, прошлую, давнюю, древнюю. Когда не было в селе ни богатых, ни бедных, когда рощи кишели дичью, а воды рыбой и никто не имел над этим власти, когда не платили за кота, за собаку, за потраву, когда не было на пути ни графов, ни старост, ни осадников, ни постерунковых, ни экзекуции. А были труженики, приволье
Видит сны село. Кто спит, кто не спит, поскребывает взлохмаченную голову: «И когда уж оно, господи, переменится? До какой поры паны будут кровь сосать?..» А с утра снова: ноги в руки и айда за насущным. Кто в фольварк, кто в дорогу, на пашню, кто на свой кровью и по́том политый клочок: не поспело ли, нельзя ли хоть намять на затирку?
До каких пор?
С утра до вечера люди толпились на болотах, озерах, на реке. Тот, кто не шел на постоянные работы в каменоломню, скажем, или еще куда-нибудь, чинил старый челн, сачок, брал корзину, серп, косу или просто нож и отправлялся на какой-нибудь промысел. Может, какая рыба поймается, ягода найдется, а нет так просто нарежет рогозы. Голод не тетка. Хоть от этой рогозы и тошнит и скулы сводит, а что поделаешь. За нее хоть не штрафуют. Наберешь скользких кореньев и хоть вари, хоть суши, хоть так ешь. А увидит постерунковый с рыбой, тут плохо придется: панское, графское Земля, воды, леса все панское да графское, даже солнцем и тем торгуют: больше окон в хате больше и плати. Есть на хате труба плати Сколько черных хат на Полесье! Ежедневно дымят настежь раскрытыми дверями, коптят свет, коптят души.
Андрон с Яринкой собирали черепашек. Текля осталась дома Андрею вдруг стало хуже. Утром встал голова так закружилась, что чуть было не упал. От слабости, наверно Так они сегодня с Яринкой.
Челн у Жилюка так себе: ни маленький, ни большой, ни старый, ни новый года три назад Степан смастерил. Хороший был челн! Да подгнил, никто за ним не смотрел, не смолил. Плавали, пока плавалось. Недавно, правда, Андрон законопатил щели, не течет будто. Чуть не полдня плавает, а только раз Яринка вычерпывала.
Тихо плывет челн. Речка петляет между камышами и вербами, то мчится, стиснутая берегами, то едва течет, почти останавливается на широких плесах Жалобно кыгычут чайки; медленно прохаживаются аисты; подолгу выстаивают, словно на часах, хохлатые цапли; плачут, поют, верещат в зарослях камышовки, выпи и множество других птиц. Андрон изредка взмахивает веслом, кое-где на мелких местах останавливается, пристально вглядывается в просветы между водяными лилиями и купавами нет ли черепашек? Уже немного набрали, да еще хотелось бы Такие вкусные они тушеные! Чистенькие, беленькие. Говорят, кое-где даже паны лакомятся ими «Подавились бы они этими лакомствами, так и рвется у Андрона вслух, вовек бы их не знать, ни панов, ни этих черепашек»
Стояли в неглубокой заводи, что выходила на берег узкой косой, когда подплыл Проц.
Здравствуй, Андрон!
Здравствуй, коли не шутишь.
Какие к бесу шутки! Промаялся чуть ли не с рассвета, промок, а поймал черта.
Нет рыбы с водою ушла.
Одна мелочь А ты что ж? Я думал на каменоломне.
Ну их, нехристей!
Не взяли?
А я не очень, слышь, и спешил. Была бы шея, хомут найдется.
Проц ткнул челн носом в песок, ступил на берег. Проц высокий, костистый. От одежды его до сих пор пахнет мазутом.
Садись, перекурим. Сели.
Я пойду цветов нарву, сказала Яринка.
Пойди, дочка, нарви. Да недалече скоро поедем.
Оба загляделись на девочку. Какая же она маленькая, слабенькая Вот так и растет: выглянет солнышко улыбнется, повеет холодком нахмурится. Эх, доля, доля! Или мы в самом деле такие бесталанные, или провинились чем перед тобою?
Говоришь, была бы шея? возвращается к сказанному Проц.
Известно.
Но на шею, кроме хомута, можно и петлю накинуть.
А разве они, Андрон кивает на графский дом, еще не накинули, по-твоему?
О том и речь, смачно сплевывает Проц. Так что́, ждать, пока затянут?
А что ты ко мне пристаешь? рассердился Андрон. Был же на сходке, слыхал? Вместе с городом, с городскими надо выступать Вот и жди.
Что город? Проц тоже разгорячился. Разве там ангелы или пророки какие? Такие же, как и мы, грешные. Сидят, ждут, листовки читают. Угождают панам, а те с них три шкуры дерут. Над ними совсем-совсем низко пролетел аист, даже ветром повеяло от широких крыльев. Меня вот, Проц нервно затянулся дымом, видишь, как высосали, выставил он вперед тяжелые, узловатые, еще черные от прежней работы руки. Думал: поработаю, соберу на какую-нибудь десятину, а что вышло? Одни кости домой принес да душу. Чуть в тюрьму не угодил.
Холера ясная, не то вздохнул, не то выругался Жилюк. Бедному жениться так и ночь коротка.
А я так считаю: нельзя панам попускать. Пришлось к делу бей, пали, уничтожай, чтобы и на семя не осталось проклятого отродья. Вот нас двое ты да я, и уже сила. Что хочешь можно сделать. А там еще найдутся.
Да и мне так думалось. А видишь, одна голова хорошо, а две все-таки лучше. Кто будет этих-то кормить? кинул он взгляд на дочку.
Самим надо.
То есть как?
А так: пустил примерно нашему пану красного петуха и тихонько домой. Никто тебя не видел, не слышал. Живешь, как все.
Хорошо тебе говорить. Без детей и беда не беда. Коли что снялся с места и ищи ветра в поле.
Ну и сиди! разозлился Проц. Сиди около юбки! сердито вскочил на ноги.
Да чего ты, Федор? Разве я что?
Жди манны с неба. Подохнете скорее, чем дождетесь. Проц оттолкнул челн и, стоя раскорякой одна нога на песке, другая в челне, кинул: Запомни мое слово! и поплыл по течению.
Вот сумасшедший, незлобно сказал Андрон.
Постояв немного, он начал отдирать веслом водоросли от челна.
Жилюк только хотел позвать Яринку и плыть дальше, как дочка сама выскочила из-за куста.
Тату, ой, там такое залепетала она, испуганно прижимая к груди пучок ромашек.
Что? Где?
В яме Большое, страшное
Андрон взял весло.
А ну, пошли. Найдем?
Идите по моему следу. Тут близко. А сама затаив дыхание побежала сзади. Вон там за тем кустом.
Зачем тебя там носило?
Под вербой, в яме, вырытой весенним паводком, где было еще немного воды, лежал сом. Он едва дышал. Услышав людей, вяло плеснул по грязи хвостом, зарыл голову между корней, но скоро выбился из сил.
В первое мгновение Андрон встал как вкопанный, не верил своим глазам. Холера ясная, такая находка! С полпуда будет.
Ну, дочка, твое счастье! поглядел он радостно на Яринку.
Затем толкнул веслом сома. Рыбина встрепенулась и замерла.
Тату, это сом? осмелела Яринка.
Сом, дочка, сом.
Жилюк закатал штанины, оголив выше колен тонкие, синеватые ноги, влез в яму. Сом закрутил хвостом, забрызгал Андрона.
А, ты так, холера вот мы тебя сейчас! Андрон слегка замахнулся и ударил сома веслом по голове раз и другой. Ну что? Будешь брызгаться? Затем схватил рыбину за хвост и поволок на сухое.
Какой страшный! топталась вокруг Яринка. Неужели его едят?
Едят, едят, дочка, вытирая травой руки, ответил отец. Ты только гляди, никому ни слова.
«Как его понести, чтобы никто не заметил? В корзину не полезет. Хоть за мешком посылай».
Мы уже больше не поплывем сегодня? радовалась Яринка.
Не поплывем.
«Возьму обмою у реки, на нем столько грязи, положу в лодку, рогожами накрою Придется до вечера ждать».
Пока нес, сам испачкался. «Пустое, думал он, выстирается, чистое будет, зато сомище какой! Даром что худой»
Андрон мыл облипшее скользкой грязью тело рыбы, когда из-за поворота появился Судник.
Э, Андрон, что же ты не похвалишься?
А чем мне хвалиться?
Как же? Поймал сома и молчишь. Судник уже ворочал рыбу веслом. Ничего себе.
Где там поймал
Это я, дядя, нашла, выскочила Яринка.
Девчушка вот в яме нашла, нехотя сказал Андрон.
Да ты чего, будто прячешься? заметил Судник. А я вот черепашек набрал.
Да и мы черепашек. Ты, Адам, не говори только никому. Сам знаешь малый у меня слабый, а они же ведь ни на что не посмотрят.
А мне какое дело? Поймал так поймал. Или, скажем, нашел. Мое дело маленькое.
Судник поплыл, а Жилюк, уложив рыбу в челн, сел перекусить.
Домой возвращался вечером, когда стемнело. Яринку Андрон отослал еще засветло, чтобы вышла с мешком, а сам ждал, пока переплывут сельчане, чтобы не попасться никому на глаза.
Вот и огород и верба на берегу, где всегда привязывается челн. Все-таки проскочил, никого не встретил, никто, кажется, не видел. Андрон прицепил челн, вытащил корзину с черепашками, выбросил весла. Где же Яринка? Скорее бы в хату! Ага, бежит
По тропке бежала Яринка.
Мама обрадовалась! Хотела сама идти.
Держи-ка мешок. Андрон осторожно положил сома в мешок, закинул на плечо, взял корзину. Бери весла.