Ипатий Евстафьевич у нас душа человек, заговорил улыбчиво вахмистр, заботливый о людях. Вот вам специально отдельную комнату велел выделить. Если что надо, говорите, не стесняйтесь. Я доложу Ипатию Евстафьевичу, он не откажет.
Благодарствуем. Пока ничего не надобно, ответила Анастасия.
Если что, говорите, не стесняйтесь, повторил вахмистр, закрывая дверь.
Не постесняемся, кинула ему вслед Церенова.
Она положила Тимку на кровать, стала развертывать одеяльце.
Любушка беззвучно заплакала.
А вот слезы лить нехорошо, с мягкой укоризной заметила Настя-сестрица. Меняя мокрую Тимкину пеленку, она говорила ровным, спокойным голосом: Пока лихого нам не делают. Вон как относятся обходительно. И офицер этот, Ипатий Евстафьевич, вроде ничего. Из культурных, видать. Тебя Любовью Матвеевной величает, со мной на «вы». Этот забижать не должон бы. И вахмистрок ничего. Услужливый.
Надо было из Ургуя бежать, всхлипывала Любушка. Зачем нас сюда привезли?
Поглядим зачем. Сейчас покуда гадать не стоит. Дальше видно будет. Путин давеча намекнул, будто в Читу повезут. А там переправят до твоего названного батюшки.
Нельзя нам до Шукшеева, глотала слезы Любушка. В беду попадем. Душа моя предчувствует Вызволяться отсюда нужно, пока не поздно.
Бог даст, вызволимся. Уж я придумаю, как вызволиться. Попробую подкатиться к культурному Ипатию Евстафьевичу. А не выгорит к вахмистру. Вахмистрок-то слюнявчик. По обличию вижу, слюнявчик. Он клюнет.
Что ты, Настюшка? вытерла слезы Любушка. В ее голосе была мольба. И не выдумывай. Не нужно ни к кому подкатываться.
Анастасия перепеленала Тимку, подала Любушке, приговаривая:
Покормиться нам пора, мамонька.
В гостиной раздались размеренные шаги. Церенова приоткрыла дверь, слегка отогнула занавеску-полоску: в зале был Редкозубов. Шаркая по полу ногами, он прохаживался взад-вперед возле круглого стола.
Настя-сестрица шепнула Любушке: «Пожаловал» «душа человек». Она поправила выбившиеся из-под платка волосы, одернула юбку, усилила голос:
Вам нельзя так переживать, Любовь Матвеевна. А то молоко сгорит. И опять шепотом: Пойду словечком с ним обмолвлюсь.
Настюшка!.. умоляюще глянула на нее Любушка.
Не волнуйся, милая, я знаю, как обходиться с ними.
Анастасия выплыла из боковушки.
Извиняемся за беспокойство, еще издали пропела она Редкозубову. У нас к вам кой-какой вопрос по надобностям.
Войсковой старшина удивленно смотрел на Церенову.
Вы ко мне?
К вам, Ипатий Евстафьевич. А то к кому же!
И какие э-э-э, собственно, у вас надобности?
Всяки разны. Анастасия неумело жеманничала. Мы ведь женщины
Она плыла неторопливо, качающейся походкой. В раскосых щелках глаз ее играли лукавые огоньки.
Я что-то, Настя э-э-э, Настенька, не совсем вас э-э-э, смешался, больше обычного заэкал войсковой старшина.
Анастасия, боясь переиграть, остановилась посреди гостиной, сделала застенчивый вид.
Может, я не так, как надо, заговорила.
Нет, нет, все так. Говорите.
У нас такой спрос к вам, Ипатий Евстафьевич: долго мы тут пробудем аль нет?
Вспыхнувший было румянец на щеках Редкозубова от неожиданной вначале кокетливости Цереновой стал блекнуть.
Думаю э-э-э, завтра выедем. А почему вас интересует это?
Любовь Матвеевна волнуется. По батюшке соскучилась. Деньки все считает, когда домой приедет Анастасия притворно хохотнула. А мне скушно в тутошних хоромах. В глазах ее блеснули чертики. Аль можно мне за двор ступить, по селу пройтись, Ипатий Евстафьевич? Аль нельзя?
И снова румянец вспыхнул на щеках войскового старшины.
Чего ж нельзя э-э-э, Настенька. Можно. Пройдитесь. Пожалуйста.
Премного благодарны, поклонилась Анастасия, плавно развернулась и, как пришла, неторопливой, качающейся походкой поплыла назад в боковушку.
Переступив порог, она приложила палец к губам: «Тсс!» а вслух сообщила Любушке:
Завтра уедем, Любовь Матвеевна. Ипатий Евстафьевич обещал доставить вас к батюшке в невредимости. Теперь отдыхайте спокойно. А я пробегусь по селу. Настя-сестрица плотно прикрыла за собой дверь, закончила: Пойду обсмотрю все, попримечаю. Гляди и придумаю, как нам вызволиться.
Насосавшись, Тимка уснул. Любушка положила его на кровать, осторожно передвинулась на сундук, приникла к окошку, в котором светлелось утреннее небо. По нему, вольготно проплывали пушистые барашки белых облаков.
Любушка смотрела на них, как на что-то нереальное, сказочное. Она видела и не видела их. Ее взгляд заволокли слезы. Они не текли, они застыли на дрожащих ресницах. Любушкой овладела опустошающая душу безысходность
9
Невидяще глядя в окошко, Любушка не услышала, как кто-то торопливо вошел в гостиную. Ее вывел из тягостного состояния скрипучий голос вахмистра:
Нарочный от есаула Кормилова.
Зовите, Василий Фомич. Это Редкозубов.
Из прихожей промаршировали подкованные сапоги.
Господин есаул велел передать депешу вашему благородию.
На минуту в гостиной воцарилась тишина. Затем снова заговорил Редкозубов:
Передайте, голубчик э-э-э, Роману Игнатьевичу, что мы завтра отбудем из Махтолы. В поселке Старый Чулум задержимся на сутки. Надеюсь, он подоспеет к этому времени.
Подкованные сапоги щелкнули каблуками, промаршировали назад в прихожую.
И опять в гостиной тишина. Лишь скрипнул стул, видимо, Редкозубов поднялся из-за стола. Размеренные шаги зашаркали по полу. И рядом с ними мелкие, торопливые.
Что-нибудь серьезное, господин войсковой старшина? встревожился вахмистр.
Ничего особенного. Есаул Кормилов с отрядом э-э-э, своего племянника, хорунжего Филигонова, гоняется по тайге за бандой красного сотника.
Неймется все Роману Игнатьевичу
Я вам скажу э-э-э, милейший Василий Фомич, вы бы, пожалуй, тоже кинулись за этим совдеповцем, оставь он вам такую отметину, как есаулу. Здесь, знаете ли, не просто дело чести, а уже кровная месть, если хотите.
Неужели сотник и в самом деле неуловимый? В конце концов, следует послать специальный карательный отряд. Найти базу его
Сказать по совести э-э-э, этот сотник Тулагин, наверное, далеко не простофиля. И, смею полагать, он не лишен богом военной сметки. Не глупую голову, видимо, на плечах носит. А по части его базы, то я так полагаю: нет ее у него. Он э-э-э, как «Летучий голландец». В одном месте вдруг неожиданно появится и тут же растворится. Через некоторое время в другом появляется.
В прихожей хлопнула дверь.
Господин войсковой старшина, позвольте доложить: барана привезли.
Василий Фомич, пойдите распорядитесь, пожалуйста.
Торопливые шаги удалились к выходу, размеренные прошаркали к боковушке, где находилась Любушка с сыном.
Редкозубов постучался:
Э-э-э, не помешаю?
Любушка поднялась с сундука, присела на край кровати впереди спящего Тимки, ответила робко:
Как вам угодно.
Редкозубов ступил на порог и почти полностью заслонил своей фигурой дверной проем.
Понимаю вас, милейшая Любовь Матвеевна. О, как понимаю. Что поделаешь? Трудное ныне для России время. Смута Революция. Войсковой старшина кашлянул, достал из кармана газету. Я вот тут вычитал. Только послушайте, что э-э-э, в Чите при красных творилось. Он развернул газету: «Продовольственный отдел при Читинском совдепе объявляет: утерянные карточки лишают права получения масла, мяса, меда и белой муки». Вы представляете? Или вот: «Держатели русских ценных бумаг всех наименований, не представившие таковых для регистрации в учреждении Народного банка или казначейства, лишаются права на какое бы то ни было возмещение». М-да И обратите внимание, милейшая э-э-э, Любовь Матвеевна, большевики еще на что-то надеялись. Послушайте, как они писали: «Да, нам тяжело. Еще не созрели вполне силы международной революции, мы пока одни». И далее: «Через страдания, муки родов, через упорную борьбу мы все же придем к победе, к новому строю. Будем же готовы к историческому часу испытаний». Но надежды их не оправдались. Не вышло у них с новым строем. Теперь Забайкалье вернется к старым, добрым временам. Совдепы во всей Сибири разогнаны. Скажу вам, скоро и в Петрограде э-э-э, большевикам конец придет. Так что не печальтесь.
Любушка искоса взглянула на Редкозубова, заставила себя улыбнуться. Улыбка получилась вымученной, неестественной.
* * *
На улице Махтолы было людно. Спешили по своим делам мужики и бабы. Шумливо бегали детишки, играя в догонялки. Вооруженные всадники то рысью, а то и в намет проносились из конца в конец села.
Анастасия Церенова шла не спеша. Несмотря на колючий морозец, она сбросила шаль с головы на плечи, так ей удобнее глазеть на прохожих и проезжих.
Иногда Анастасия задерживалась возле чьей-либо ограды и с любопытством рассматривала избу и все остальное, что было во дворе и за двором. С некоторыми махтолинцами она пускалась в разговоры о житье-бытье, интересовалась, как люди запаслись зерном на зиму, много ли зверья в окрестном лесу, есть ли партизаны поблизости? У одних спрашивала, какая дорога ведет на Ургуй, у других на Таежную, Старый Чулум.
На углу широкого проулка (по этому проулку дорога из села уходила на станицу Таежную) Анастасия остановилась. В конце его толкались, стараясь разогреться, несколько семеновцев. Рядом с ними был мост через приток Онона каменистую, забурунистую речку; сразу за мостом начинался густой лес. Анастасии хотелось пройти за мост, посмотреть на речку, но она боялась. И все же, постояв немного, решилась.
Заметив ее приближение, семеновцы перестали толкаться, загоготали:
Гля, баба!..
Не заблудилась ли часом?
Ну и пава!..
Давай к нам в компанию
Анастасия, не удостоив их взглядом, непринужденной походкой прошла мимо. Один из служивых, рослый, зубоскалый, поспешил за ней следом:
Может, примешь, красавица, в провожатые.
Отчего же не принять, ежель не робкий, не оборачиваясь, отозвалась Анастасия.
Видать, не из тутошних?
Не из тутошних.
Ух ты какая?!
Уж такая.
И куда из села собралась?
А там поглядим, докуда проводишь.
На мосту семеновец остановил Церенову:
Дальше нельзя без разрешения.
Кому нельзя, кому можно, ершисто взглянула на служивого Анастасия.
Тебе не можно, придержал он ее за руку.
У меня, может, разрешение имеется.
Интересно. От кого ж такого?
От войскового старшины Ипатия Евстафьевича Редкозубова.
Это што вчерась отквартировался в доме Ерохова?
От него самого. Можешь сходить справиться.
Да мне што? Есть разрешение так есть. Служивый повел себя попочтительнее. А вы с его высокоблагородием вместе прибыли?..
Разговориться не пришлось. Из леса показалась вереница подвод. Ехавшие впереди двое верхоконных пришпорили лошадей.
Семеновец забеспокоился:
Несет кого-то. Чужие чи наши? Он снял винтовку с плеча, взял наизготовку.
Эгей, станишники! Принимай гостей! крикнул старший из верхоконных. Купцы с обозом.
Услышав голос, Анастасия вздрогнула: голос Савелия Булыгина. Взглянула он. Только бы не признал он ее. Она спряталась за семеновца, закуталась в шаль. Но Савелий успел ее узнать.
Настюха Церениха Ба-а-а! спрыгнул он с седла. А как эта шлюха красная тут очутилась?
Какая такая красная? Служивый недоверчиво оглянулся на Анастасию. Та стояла вся сжавшись. Она сказала, что от войскового старшины Редкозубова.
Брешет все. Краснюха натуральная. Я как облупленную ее знаю. Малость больше месяца назад лично этапом пригонял в ургуйский лагерь. Знать, сбегла стерва.
Анастасия пересилила страх, бросила руки в бока:
Полегче, Савелий. За такие слова твои Ежели скажу Ипатию Евстафьевичу, тебе не поздоровится. Ты и купеческую дочь, Любовь Матвеевну Шукшееву, тоже вот так же позорил
Ха-ха! оскалился Булыгин. Купеческая дочь Поглядим, какая она купеческая. Сам-то купец Шукшеев вона в обозе в тарантасе в шубе закутанный едет. Зараз разберемся, што за дочь она ему И тебе, паскуда, Булыгин сорвал с Анастасии платок, теперь не отвертеться.
Будь ты проклят! закричала Церенова. Ирод!..
Савелий коршуном налетел на нее, раз, другой ударил в лицо
* * *
В доме Ерохова войсковой старшина Редкозубов в это время принимал начальника Махтолинского гарнизона сотника Трапезникова с его заместителем прапорщиком Мунгаловым. Ерохов встретил гостей у ворот ограды. Дальше их перехватил редкозубовский вахмистр.
Его высокоблагородие Ипатий Евстафьевич зовет вас в гостиную, проскрипел он.
Войсковой старшина важно сидел за столом.
Прошу э-э-э, господа офицеры!
На приветствие сотника он слегка привстал, а прапорщику лишь кивнул головой.
Я, господа, не люблю церемоний. Садитесь, пожалуйста. Григорий Михайлович э-э-э, его высокопревосходительство, приучил нас, своих помощников, к простому обхождению.
Сотник при упоминании Редкозубовым Семенова поддакнул:
Приятно наслышан про простоту нашего атамана.
Скажу вам, милейший, простота всегда украшает.
Стол был накрыт скромно: жареная баранина на двух больших тарелках, сметана в разрисованных глиняных чашках, соленые грузди и три бутылки темного вина.
Редкозубов поднял руку над столом:
Подтверждением тому э-э-э, этот простой наш стол. Он сделал знак стоявшему у двери вахмистру. Василий Фомич, просите хозяина с хозяйкой и Любовь Матвеевну.
Хозяйка отказалась от обеда из-за занятости по дому, а Ерохов с удовольствием откликнулся на приглашение.
Любушка вышла из боковушки одетая по-зимнему с завернутым в одеяльце Тимкой. Она устремила на Редкозубова просящий взгляд:
Мне бы на улице немножко побыть с маленьким.
Тот огорченно улыбнулся:
Жаль. Пообедали бы вместе.
Офицеры поднялись с мест, галантно предлагая каждый свой стул.
Простите меня, на глазах Любушки навернулись слезы. Малышу душно здесь.
Понимаю вас э-э-э, Любовь Матвеевна. Что ж, погуляйте на воздухе. Василий Фомич, проводите. Глядя вслед Любушке, войсковой старшина пояснил офицерам: Дочь купца известного. Перетерпела столько Редкозубов вооружился ножом и вилкой, но к еде не притронулся, продолжая уже другим тоном: Вы, господа, имейте в виду, Григорий Михайлович э-э-э, очень покровительствует торговому народу. Будущее Забайкалья во многом зависит от нынешнего отношения с состоятельными людьми. Я вам, милейшие, так скажу: утверждение прочного порядка и благополучия в Забайкальской области невозможно без большого и боеспособного войска. А как содержать его? Нужны деньги. Друзья из-за границы помогают нам, конечно. Но и сами мы должны иметь внутреннюю силу, капиталы
Суетливо-услужливый вахмистр провел Любушку за ворота.
Теперь я сама хотела бы с сыночком погулять, сказала ему Любушка.
Погуляйте. Не стану вам мешать.
За ероховским двором она облегченно вздохнула. Свобода! Радостно заколотилось сердце. Это волюшка оживила его. Господи, побежать бы сейчас куда глаза глядят!..
Любушка торопливо пошла по-над заборами. Крепко прижав к груди Тимку, она спешила уйти подальше от дома Ерохова. Какие мысли в эти минуты одолевали ее? Ей самой было трудно понять свое душевное состояние. В сознании лишь одно воля. Она совсем не представляла, куда и зачем бежит, но твердо знала: назад не вернется.
Редкие снежинки белыми мухами кружились перед глазами. Любушка прикрыла Тимку бортами старого армячка, выпрошенного для нее Настей-сестрицей у старухи в Ургуе перед уездом в Махтолу. Хоть и ветхий армячок, а тепло в нем. От быстрой ходьбы Любушка взопрела. Замедлила шаг, оглянулась назад далеко отмахала от высокого забора ероховского двора.
Из проулка вывернули подводы. Спереди, по бокам верхоконные. От лошадей валил пар, острый запах мыльного пота.
Передний всадник показался Любушке знакомым. Не по красногвардейскому полку скорее по семеновскому плену. Она прижалась к забору. Тревожное чувство подсказало ей: от встречи с этим «знакомым» не ждать добра.
И тут она увидела Настю-сестрицу. В душе все заледенело: Анастасия еле плелась, она была в крови, простоволосая. Двое белоказаков грубо толкали ее прикладами винтовок.
Любушка вскрикнула.
Семеновцы не придали значения возгласу женщины, стоявшей с ребенком у двора, но Церенова, заметив подругу, вдруг преобразилась. Она кинулась к одному из тарантасов на высоких рессорах с кожаным верхом, где сидел в богатой шубе грузный, полнолицый человек, замахала руками: