К трудным скитаниям, голоду добавился холод. Среди конников, подолгу не слезавших с седел, начался ропот. Все чаще на привалах и ночлегах слышались недовольные разговоры: «Доколь по лесам шнырять?», «Морозы прижучат не пошныряешь», «В зверье скоро оборотимся», «Загинешь ни за грош», «По домам бы тихо разойтись», «Семенов обещал прощение, если добровольно объявимся».
Подобные разговоры еще больше разлагали отряд.
В этих условиях Тулагин устраивал летучие политсобрания, где до хрипоты доказывал, что положение ни такое уж безнадежное. Он убеждал бойцов: Советская власть в Забайкалье пала временно и не сегодня завтра Лазо с Балябиным приведут из Центральной России красные полки. А пока нужно терпеливо переносить все лишения, бить заклятых врагов революции.
Боевой помощник и верный друг Тимофея Софрон Субботов во всем поддерживал Тулагина. В последние дни, видя, как нелегко приходится Тимофею, он частенько выступал на «политсобраниях» с горячими речами, которые заканчивал обычно одними и теми же словами: «Че митинговать? Дело ясно: давить контру и баста».
После таких пламенных призывов люди, казалось, подбадривались, боевой дух отряда поднимался. Но ненадолго. Через несколько дней червь недовольства снова начинал точить конников.
К концу ноября из тридцати девяти человек у Тулагина осталось восемнадцать. Одни погибли в перестрелках с белогвардейцами или попали в плен, другие, потеряв веру в успешный исход партизанской войны, ушли в родные места.
Ночной налет на двенадцатой версте от Ургуя на семеновский конвой, гнавший арестованных на каторжные работы, крепко повысил настроение партизан. Ни один из конников не был ранен. Тулагинцы захватили у белых две телеги с мукой и мясом, другими продуктами. Среди освобожденных арестованных оказалось немало знакомых станичников, бывших сослуживцев.
После налета Тулагин более пяти часов колесил с отрядом по тайге, путая следы. Он спешил уйти подальше от набитых дорог, найти такой укромный уголок, где можно спокойно отдохнуть и отогреться людям. Но ни зимовья, ни заимки не попалось. Пришлось разбить табор в одной из расщелин между небольшими сопками у ключа. Разожгли костры, воды вскипятили. Этим и обогрелись.
Тимофей разослал во все концы разведку. Ухватеева с четырьмя конниками на Большой тракт, Хмарина с Пьянниковым к Ургую, Катанаева с молодым бойцом Козлитиным в сторону Махтолы.
Несмотря на усталость, никто не присел: партизаны и отбитые арестованные, смешавшись в большую пеструю, живую кучу, знакомились, здоровались друг с другом. Многие узнали старых дружков. То и дело раздавались радостные восклицания:
Примаков! Ты ли это?!
Ладыгин? Кеша?!
Петро Завялин!.. Илья Симаков!.. Яков Комогоров!..
Наши ведь Вместе германца воевали!
Звонче всех разносился голос «колобка» Пляскина:
Братцы, кого вижу! Помереть мне на месте, если это не Андрюха Глинов!.. Жив?! А мы за упокой, было, о нем
Отбитых арестованных набралось человек под девяносто. Но почти все они были вконец обессилены, еле держались на ногах. Тулагин понимал, такое пополнение не столько усилит, сколько ослабит отряд. И первое чувство радости от удачного налета на белых, от встречи с товарищами по борьбе уступило место тревожному беспокойству за судьбы этих людей. Куда теперь с ними? Их же одеть, накормить, вооружить надо.
Тулагин знал, что всюду сейчас полно белогвардейцев. По станицам и селам рыскают специальные усмирительные семеновские отряды, а в Таежной, Махтоле и Ургуе усиленные гарнизоны. Кроме того, по рассказам недавних пленников ургуйского лагеря, в здешнем районе появились японцы. И генерал Андриевский со свитой и атаманцами недавно с инспекцией прибыл. Он проверяет, как выполняется приказ атамана по очистке округи от совдеповцев. Каратели и местные дружинники из кожи вон лезут, доказывая свою верность Семенову. Особенно усердствуют таежнинский атаман со своими подручными и головорезы из эскадрона есаула Кормилова.
Есаул-то сам ранен был партизанами и после лечения, будто, по тыловой части определен, уточнил один из пленников, в прошлом казак-фронтовик Аргунского полка Кондрат Проскурин. За него орудует поручик Калбанский.
Пляскин с гордостью добавил:
Это наш командир, Тимофей Егорович, Кормилова полоснул!
Андрей Глинов поведал партизанам о том, как попал он в лапы белых во время стычки под Ургуем.
Тот печальный, месячной давности, заезд в Ургуй Тулагин хорошо помнил. Он не знал тогда, что там засела семеновская полусотня.
К поселку подъехали на заре. Впереди шло боевое охранение. Вокруг было тихо, ничто не предвещало опасности. Пересекли ручей и тут-то и напоролись на пулеметы. Тимофей моментально сориентировался и успел вывести конников из-под огня, но пятеро бойцов из охранения, в том числе и Андрей Глинов, отстали.
Мы уже были у самой поскотины, вспоминал Глинов, слышим: «Чьи будете?» Федька Грисанов вполголоса нам: «Назад! Кажись, влипли». Что делать разворачиваться? Тревогу своим сигналить? Пока всполошились пулеметы с двух сторон жахнули. Ребят разом всех скосили, а я живой. Кобыла моя шарахнулась прямо под пули. Ну, с ходу и рухнула, Я вскочил, чтоб бежать, а мне кто-то по голове хряп Хорунжий их, Филигонов, зверь-человек. Допрашивал полупьяный: матерился, сапогами, стерва, пинал. Как только не измывался! А после приказал сквозь строй прогнать. До полусмерти били, чуть живым в сарай кинули. Спасибо, братва-арестанты отходили, особливо Кондрат Проскурин заботился Глинов повернулся к Тулагину. А ишшо, товарищ командир, хочу сообщить вам, в избе, где квартировал хорунжий, бабенку из нашего красногвардейского полка я заприметил, по милосердной части она у нас была. Настей-сестрицей мы ее прозывали. Да вы ее знали! Она в подругах с вашей женой ходила.
Тимофей схватил Глинова за руку:
Ну, ну?..
Так вот, Настя и жена ваша за пленниц у хорунжего состоят.
Любушка в Ургуе?! не сдержав волнения, сорвался на возглас Тулагин.
А ишшо ребенком она разродилась.
Ребенок у нее?!
Сам лично видал, с младенцем на руках в ограде стояла, когда нас по поселку гнали.
«Любушка жива. В плену находится. Родила» больно забилось в голове Тимофея.
Что говорил дальше Глинов, он уже не слышал. Мысли смешались: «Надо выручать Любушку», «Почему Филигонов оказался в Ургуе?», «Кто родился, казак или девка?», «Ехать. Сейчас. Немедленно».
Конь. Где мой конь? засуетился Тимофей. Пляскин, давай коня, требовал он осевшим голосом.
Субботов окликнул Тулагина:
Командир, тут дело такое, значит, Я, говорю, утро близится. Софрон отвел Тимофея в сторону от толпившихся вокруг Глинова партизан, понизил тон: Вижу, Тимоха, твое состояние. О Любушке распереживался. Конечно, я б тоже И все ж нельзя так убиваться.
Тулагин пустым взглядом смотрел мимо Субботова в серый провал редеющей ночи. До него доходила и не доходила суть того, что говорил Софрон. Он оцепенел.
Тимоха, приди в себя, снова и снова тормошил друга Субботов. Ну што ты раскис так-то. Давай вместе подумаем, как помочь Любушке
Наконец Тулагин стал осмысливать слова Субботова.
Слышь, Софрон, возьми на себя командование сотней, затряс он Субботова за плечо. А я в Ургуй Я ненадолго
Не могу я взять командование. И ты в Ургуй не можешь
Почему? Ну почему?..
И снова оцепенение.
Тимофей тяжело перевел дыхание, выдавил из себя:
Жена там моя. С сыном моим. Пойми ты
* * *
Слушая Ивана Ухватеева, Тулагин мучительно обмозговывал создавшееся положение. В голове рождались и тут же пропадали наметки планов возможного выхода отряда из семеновских клещей. Это были скороспелые, далекие от реальности варианты. Поэтому Тимофей сразу же отбрасывал их в сторону, освобождая сознание для новых огоньков надежды. И лишь одна мысль, пока не совсем ясная, не покидала его. Она была связана с Ононом. «Уйти за реку, переправиться через нее ночью? Вот только на чем? Она ведь еще не встала под прочный лед Вплавь попробовать? Ни люди, ни лошади не выдержат ледяной воды. А если рискнуть кружным путем по берегу Онона? Авось проскользнем Махтолу: белые не додумаются, что партизаны отважатся пойти по голотропу почти на виду у разъездных семеновских постов».
Но пока, не дождавшись сведений от остальных разведчиков, Тулагин не может и не будет останавливаться ни на одном из вариантов. Он должен до деталей знать всю обстановку в округе.
И еще его волновали Любушка с сыном и Настя-сестрица. Как они? Что с ними? Каким образом вырвать их из белогвардейских когтей?
На все эти вопросы Тимофей надеялся получить ответы по возвращению Хмарина с Пьянниковым и Катанаева с Козлитиным.
11
Прохладно сидеть без движения в редком тальнике, насквозь продуваемом северным свежаком. И нудно. Степан Хмарин проронил Пьянникову досадливо:
Околеть можно.
Командир велел терпеливо высматривать все, сказал Пьянников.
Чего с такой дали высмотришь? До Ургуя, прикинь, расстояние в ружейный выстрел.
Прошло больше часа, как разведчики заняли этот неуютный наблюдательный пункт на берегу ручья. За это время они только и успели заметить, что у поселковой развилки торчит одинокий сторожевой казак, что с тракта в поселок проскакало четверо верховых и лишь двое обратно.
Давай, Макар, так порешим, предложил Хмарин Пьянникову, ты тут покуда оставайся, за конями и трактом присматривай, а я вон к тем кустам боярки выдвинусь.
Ломая тонкий лед заберегов, Степан прохлюпал через ручей и вскоре скрылся в зарослях боярышника.
Хмарин добрался почти до самой развилки. Теперь он мог хорошо рассмотреть и казака-сторожевого, и ехавшего на дрогах со стороны Махтолы пожилого крепыша в черной папахе и офицерской шинели с погонами рядового.
Возле сторожевого дроги остановились, семеновцы закурили. Запах крепкого самосада дотянул до разведчика. «Эх, хотя б на одну цигарку!» сладко вздохнул Степан.
Крепыш в черной папахе кинул казаку вожжи, направился в боярышник, на ходу расстегивая шинель. Степан усмехнулся: «Приперло, видно, дядю». И тут же в уме мелькнуло: «Ведь прямо на меня чешет».
Энергично раздвигая колючие ветки, крепыш в самом деле держал точно на Хмарина. В нескольких саженях от него он хотел уже присесть, но, оглянувшись назад слишком близко дорога, продолжал продвигаться дальше.
Шесть, пять три шага осталось до черной папахи. В сознании Хмарина боролись два решения уходить или брать? Брать риск большой, но и от соблазна пленить «черную папаху» Степану было трудно удержаться. Брать, надо брать.
Наган на боевой взвод. «Ну давай, давай еще ближе, дядя».
Кусты раздвинулись, и глаза столкнулись. В дядиных дикий страх при виде зловещего зрачка-дула, направленного ему в лоб, в Степановых холодная непреклонность пойти на любую крайность.
Т-ш-ш-ш Ш-шлепну, угрожающе прошипел Хмарин.
Чуть наклонившись вперед, он свободной левой рукой потянулся к карабину семеновца; у того закатились глаза, физиономия исказилась, он издал глухой вопль:
Уби-и-ии
В тот же миг хмаринская пятерня вместо карабина намертво сомкнула перекошенный рот белогвардейца, а правый кулак с зажатым в нем наганом со всего размаху опустился на черную папаху. «Дядя» без стона рухнул на землю.
Степан бросил взгляд на развилку все тихо: казак спокойно сторожил дроги. Опасаясь, как бы крепыш не заорал снова, он заткнул рукавицей рот его, затем связал ему руки. Теперь поскорее к Макару Пьянникову.
Сняв с белогвардейца карабин и забросив себе за спину, Степан подлег под семеновца, взвалил на плечи. Полусогнувшись, он торопливо двинулся протоптанным путем к ручью. «Потерпи, дядя, немного. Не дай тебе бог оклематься раньше времени, говорил тихо своей ноше Степан. А то ведь не довезем тебя целым в отряд. Тимофей Егорыч сердиться будет».
Белогвардеец оказался непомерно тяжелым. Какой ни здоровяк Хмарин, но без отдыха дотащить его до ручья не смог. До воды рукой подать, она журчала уже где-то совсем рядом, а мочи нет больше, ноги подкашиваются. Еще шаг и Степан свалится.
Пошатываясь, он осторожно опустил крепыша в жухлую траву и сам повалился рядом. С развилки донесся ослабленный расстоянием голос:
Ты скоро там?
Видно, сторожевому казаку надоело ждать своего сослуживца.
Белогвардеец, кажется, еще не пришел в себя. Хмарин послушал сердце: стучит. «Молодец, дядя, мысленно похвалил он семеновца, плотнее заталкивая рукавицу ему в рот. Дай переведу дух маленько, и двинем дальше».
Путин!.. Ты живой? уже с тревогой слышалось с развилки.
Хмарин с трудом поднял свою ношу и теперь уже напролом двинулся по боярышнику на журчание воды. Острые колючки раздирали, рвали в кровь кожу рук, лица. Степан не чувствовал боли. У него сейчас одна была боль тяжесть. Выдержать бы, дойти с пленным до ручья, там Макар увидит поможет.
Под ногами затрещал лед. «Пьянников, где ты?..» А с развилки: «Путин! Отзовись» Сапоги скользят на голышах. «Макар, помоги же». А вдогонку: «Пу-утин!..»
Наконец-то появился из тальника Пьянников. «Скорее, Макар, скорее». Хмарин из последних сил поднимался на берег.
А с развилки бах! бах!..
* * *
Захваченного Степаном Хмариным крепыша-белогвардейца допрашивал Субботов. Тулагин молча сидел в стороне.
Фамилия? Откуда родом? С какого времени в Ургуйском гарнизоне? задавал вопросы Софрон.
Фамилия моя Путин, господин начальник, с готовностью ответил крепыш. Казак Ундинской станицы, мобилизован из запасных второй очереди. В Ургуе служу два с половиной месяца.
И кем же ты значишься при службе? подозрительно оглядел Субботов офицерскую шинель пленного.
Вестовым хорунжего Филигонова.
Подтверждаю, товарищ командир, кивнул Тулагину Глинов, присутствовавший при допросе. Все как есть. Не брешет. Помню, Филигонов надо мной измывался, так вот он, Путин, неотлучно был при хорунжем. Но бить не бил. Можно сказать, даже соболезновал. Перед тем как Филигонов отправил меня на порку, Путин даже хлеба мне дал, штоб, значит, подкрепился я.
Пленный Путин смекнул, что командир партизан не тот, кто его допрашивает, а другой, который молча сидит на валуне. Стараясь привлечь к себе внимание Тулагина, он кашлянул, добавил, обращаясь уже не к Субботову, а к Тимофею:
Если пожелает господин красный командир, все расскажу без утайки.
Тулагин взглянул на пленника рассеянно: погруженный в какие-то свои мысли, он, казалось, не интересовался словами белогвардейца.
Вопросы по-прежнему задавал Субботов.
Численность гарнизона? отрывисто спросил он пленного.
Шестьдесят человек вместе с хорунжим. И дружинников около двадцати. Но счас в Ургуе почти никого нету. Есаул Кормилов увел ночью казаков вдогон партизанам. Остались постовые наряды.
Где пулеметы расположены?
Один на въезде в поселок, другой возле брода и третий на переправе.
Куда ездил спозаранку?
В Махтолу. Отвез по приказу хорунжего к войсковому старшине Редкозубову купеческую дочь Любовь Матвеевну Шукшееву с новорожденным и Церенову
Услышав о Любушке с сыном и Насте-сестрице, Тимофей встрепенулся. С лица слетела задумчивая сосредоточенность, он вскочил с валуна:
Любовь Матвеевну? К войсковому старшине Редкозубову? обжег пленника его вспыхнувший взгляд.
Так точно, Любовь Матвеевну, заморгал глазами Путин. К войсковому старшине Редкозубову. Ему было не понять, почему упоминание о Любови Матвеевне Шукшеевой вызвало такую резкую перемену в партизанском командире, но соображение сработало, что он должен больше рассказать о купеческой дочке: Хорунжий Филигонов со своим дядюшкой есаулом Корниловым оказались близкими соприятелями с богатым могзонским купцом Шукшеевым. Вот и велели мне отвезти женщин к войсковому старшине. Притом передали просьбу: мол, пущай до Читы их возьмет, а там в Могзон переправит. Войсковой старшина поначалу не дюже хорошо отнесся к ним, а как узнал, что Любовь Матвеевна купеческая дочь, изменил отношение. Хозяину Ерохову велел комнату какую получше выделить.
Теперь Тулагин непонимающе смотрел на пленного белогвардейца: что за чепуху несет он. Ему хотелось вскричать: «Любушка не купеческая дочь, не Шукшеева!» Но он сдержался. Путин ведь говорил то, что знал от хорунжего и есаула. Значит, Филигонов и Кормилов всерьез принимают Любушку за дочь Шукшеева. Видимо, она сама назвалась Шукшеевой. И неспроста. Возможно, благодаря этому она и спасла себя и сына?