Подъем сыграли спозаранку. Конники наскоро подкрепились тем, что осталось от ужина, заседлали лошадей.
Уходящая ночь бодрила колючей прохладой.
Утренники уж на осень поглядывают, накинул на плечи ергач Чернозеров. Мерзну. Дык дряхлеем.
Старик провожал тулагинцев до молодого березняка, где в высокотравье вилась таежная стежка.
Ты, паря, хорошенько примечай эту нашу лесную тропину, напутствовал он Тимофея. По ей ты и отряд твой безо всякой опаски на перевал выведете, а там с него до самой станицы. По етой тропике, што у бога за пазухой. На ей вы никого, однако, не встретите. А уж дале как придется. Поостерегаться надобно. Хотя на Марьевку, Колонгу, Михайловский хутор дорога не шибко людна.
Тимофей обнял старика:
Спасибо за все! Что подобрали, выходили Вовеки буду помнить.
Он сел на коня. Чернозеров тронул напоследок колено Тимофея:
Жалко, однако, прощеваться с тобой. Привыкли к тебе мы с Варварой. Дык што поделаешь. Храни тебя бог
У перевала Тулагин оглянулся на заимку. В предрассветной серости она увиделась ему сиротливой, маленькой, будто тонущей в густой приозерной осоке. На лугу, поодаль от избы, между низкими копешками сена, застыла одинокая женская фигура.
* * *
После перевала отряд Тулагина окунулся в густой туман. Лес кончился, где-то рядом должна быть станица, но сориентироваться трудно. Людей как бы накрыл молочный колпак.
Стой! Кто такие? оклик донесся до Тулагина совсем не по-земному, глухо, как из преисподней, протяжно, затухающе.
Свои
Это не Тимофей и не Субботов ответили. Отвечали откуда-то издали, со стороны.
Деревянно клацнул затвор винтовки. Оклик повторился:
Пароль?
Вот заладил: «Клинок». Что отзыв?
«Киев», последовал отзыв.
Скажи-ка, служивый, как проехать до станции?
До станции? А вы хто такие, чтоб говорить вам?
Кто такие не твоя забота. Пароль назвали, стало быть, не красные. Напуганы вы тут, как видно.
Много вас разных ездиют Держитесь к поскотине. Хотя где вам ее увидеть в тумане таком. В общем, держитесь поближе к дворам. Дорога там накатана. Она и есть на станцию.
Тимофей толкнул Софрона:
Слыхал пароль и отзыв? Молодчага караульный, помог нам. Поехали.
Двинулись молча, прямо по стежке, наугад куда приведет. А привела она все к тому же караульному.
Стой! раздался его голос почти перед самым носом Тулагина.
Задремал, служба, с укоризной сказал Тимофей окликавшему и назвал пароль.
Чегой-то задремал? обиделся караульный. Никак нет, не задремал. Я в явном виде как есть.
Сначала из молочной пелены вырисовался небольшой зарод, потом уже сторожевой пост возле него.
Постовой, пропуская мимо себя ряды конников, возмущался:
Нет от вас покоя. Вон сколько всяких Ого! Сотня, что ли?..
Проезжавший Хмарин шикнул:
Поговори мне
Сказали бы хоть, какой части.
Много знать будешь, скоро состаришься.
Отряд Тулагина беспрепятственно вошел в станицу
Из рассказов Чернозерова и Варвары Тимофей знал, что улиц в Серебровской одна всего, зато переулков больше чем достаточно. Они с разных концов разрезали станицу вдоль и поперек. Но откуда бы каждый ни начинался, непременно выходил к Круговику, так серебровцы именовали площадь возле церкви, где обычно собирался казацкий круг. Поэтому Тулагин, въехав в первопопавшийся проулок, уверенно повел им отряд.
В Серебровской туман был значительно реже. Или оттого, что сидела она на возвышенности, или сказывалось приближение восхода. Во всяком случае, здесь можно было различить не только избы и изгороди, но и станичников, выгонявших со двора скот, хлопочущих по хозяйству.
Как и предполагал Тулагин, проулок уперся в круглую площадь, посреди которой стояла в чугунной ограде небольшая церковь, вскинув в утреннюю дымку неба медную шапку колокольного купола. Сворачивая к атаманскому флигелю, Тимофей приказал Софрону:
Перекрой двумя десятками подступы к площади и держи под прицелом уличный выезд из станицы. Увидишь, что мы с Хмариным отгостевали у есаула, гоните за нами.
Шестнадцать красногвардейцев во главе с Тулагиным с карабинами наизготове приблизились ко двору Шапкина. Из ворот вышел зевающий часовой. Он не успел как следует прозеваться, а Ухватеев уже занес над ним шашку и негромко, но внушительно скомандовал:
Кидай оружие! Ложись!
Семеновец не подчинился, отпрянул к воротам, однако клинок Ухватеева настиг его, часовой охнул, свалился у ограды.
Соскочив с лошадей, несколько бойцов вбежали во двор. Хмарин и два казака поднялись по ступенькам на открытую веранду. У двери на корточках сидел второй часовой. Они разоружили его, сволокли с лестницы.
Во флигеле есть охрана? спросил Тимофей очумевшего от страха часового.
Не-е-ма протянул он.
Кормилов спит?
Их благородие, кажись, покедова не проснулись. А господин урядник выходил по надобности.
Где расквартированы остальные?
У станичного батюшки отца Конона. В правлении. И у лекарки Василихи
Тимофей кинул Ухватееву.
Возьми ребят, наведайся в правление, к попу и лекарке. Повернулся к часовому, до которого, кажется, дошло, что перед ним красные и главное для него сейчас спасти свою жизнь: А ты, охрана, давай веди нас в гости к есаулу, И без дурости Постучи Шапкину, да так, штоб открыл дверь не тревожась.
Все сделаю по вашему указу. Не убивайте, ради Христа У меня детишки Все сделаю. Не губите, родненькие.
* * *
Есаула Кормилова Тимофей еле узнал. Когда Хмарин ввел его в исподнем белье в ярко освещенную двумя десятилинейными лампами гостиную, ту самую, в которой Тулагин когда-то стоял связанный, окровавленный, с выбитыми зубами, перед Тимофеем предстал человек, мало похожий на прежнего самодовольного, пышущего энергией белогвардейского офицера. Куда делись спесь его, уверенный, пронизывающий взгляд огненных глаз. На скуластом лице по-старушечьи гармошилась кожа, чиряки коричневатыми морщинистыми кружками расплылись по щекам и лбу.
Кормилов был не испуганным, не потрясенным, а, пожалуй, безразличным. Он вяло посмотрел на Тулагина, на трясущегося Шапкина, поправил сбившуюся под рубахой бинтовую повязку. Тимофей обратил внимание, что есаул как-то неестественно косо держит голову; ее, точно невидимыми нитями, все время тянуло к правому плечу.
Со свиданьем, есаул, спокойно сказал Тимофей.
Кормилов болезненно крутнул головой, но ни слова не произнес.
Хмарин подтолкнул его в бок дулом карабина:
Поздоровайся!.. У него язык усох, товарищ командир. Я зашел в спальню, значит, и тихо шашку, наган от него подалее Ну, потом пятки малость пощекотал Так он, не разобравшись со спанья, заругался поначалу. Матерно. А когда раскрыл зенки язык и усох.
Тимофей поманил Шапкина:
Помоги их благородию одеться по форме. Што за вид в исподнем.
Атаман послушно принес мундир, шаровары, сапоги есаулу, попытался оказать ему помощь, но Кормилов оттолкнул Шапкина
Как полмесяца назад семеновцы выводили Тулагина из атаманского флигеля, так теперь Кормилова вели красногвардейцы на церковную площадь. Есаул ежился от утренней прохлады и от предчувствия неизбежного для него исхода. Он шел мелкими шажками, вкрадчиво озираясь по сторонам.
По станице то там, то тут хлопали выстрелы. Ребята Ухватеева сгоняли к церковной ограде обескураженных кормиловских вояк.
В том месте, где в прошлый раз проходил поединок, на пыльном пятачке у церковной ограды, Тимофей остановил есаула, взглянул в его белое как мел лицо:
Ну, что? Продолжим потеху?
Тулагин попросил у Хмарина шашку, подал Кормилову:
К барьеру, господин есаул.
Тот неуверенно взял в руки клинок.
Они встали друг против друга: один высокий, поджарый, загорелый свободно, мягко, другой хотя и широкоплечий, но сгорбленный, будто придавленный к земле, мертвенно бледный избочась, со льдом в глазах.
И красногвардейцы, и семеновцы с напряжением ждали, что будет дальше.
Ты ж видишь, сотник, какой я не выдержал, с мольбой в голосе гнусаво выдавил из себя есаул.
Таким и я тогда был. Щеки Тимофея схватились розовым огнем. Помнишь? Я еле держался на ногах. Так ты перед потехой еще избил меня в кровь.
Тулагин со звоном вырвал из ножен свою шашку. Кормилов не двинулся с места. И саблю не поднял для боя.
Ну, защищайся, ваше благородие!
Я ж раненый! вдруг сорвался на фальцет есаул. Я ж тобой тяжело раненный!
Раненый? Тулагина душил прилив негодования. А товарищ мой комвзвода Моторин разве не был тяжело раненный вашими сволочами? И ты, гад, все же приказал порубать его на куски.
Кормилова забил нервный тик.
Руби, его, паскуду, командир! озлобленно выкрикнул Хмарин.
Голова Кормилова еще больше скосилась к плечу. Шашка выпала из ослабевшей руки, мягко шлепнулась в пыль. За нею беспомощно стал крениться и под конец тоже свалился наземь, как мешок с песком, сам есаул.
Помилуй, если душа в тебе есть, вырвался сиплый стон из его груди.
И-э-эх, гнида! с омерзением сплюнул Тимофей. И жил сволочно, и умереть, как казак, не можешь Он с ожесточением бросил саблю в ножны, шагнул к Пляскину, державшему под уздцы его лошадь. Вздевая ногу в стремя, обернулся на валявшегося в пыли Кормилова, добавил: Выживешь не дай тебе бог еще раз со мной столкнуться.
Уже за Серебровской, когда отряд собрался в полном составе и отделенные доложили Тулагину, что потерь нет, Хмарин с явным неудовольствием заметил:
Зря, командир, не пустил ты в расход есаула. Сколько крови с нашего брата выпил, подлюга. Доведись до него, он тебя не пожалел бы, уж точно.
Брось ты это. Нельзя убивать раненого врага, уже совершенно отошел от горячности Тулагин, мы ж не разбойники или бандиты какие
* * *
Марьевская встретила отряд Тулагина мертвыми глазами. На улицах ни души. Даже собаки прижухли в подворотнях. Зловещий ветерок лениво барахтался в высоком кустостое подзаборной травы. На стене станичного правления тревожно колыхались тени рябоствольных берез.
Невесть откуда-то появившаяся дряхлая старуха поведала Тимофею, что недавно в Марьевской побывал семеновский карательный отряд, Полютовали белоказаки в станице. По доносу кривоглазого Пантелеймона Харламина, человека от природы злобного, многих поарестовали, порке подвергли. А четверых марьевцев за гумном расстреляли. Вчера только покинули станицу каратели, оставив атаманить в ней Харламина.
Тулагин наполнился гневом.
Слышь, Софрон, велел он Субботову, разыщи-ка атамана Харламина и живым или мертвым доставь к станичному правлению. Судить будем. Всем миром.
Мало-помалу на улице стали появляться марьевцы. Они стекались к центру станицы правлению, где стихийно затевался народный сход.
Пантелеймона кривоглазого подавайте! требовали люди.
Пущай ответ держит за надругание над казаками.
К правлению прискакал Хмарин:
Нашли атамана. В курятник забился, стервец, сообщил он запальчиво Тулагину. И пленников нашли у него. И где? В свинушнике под замком. Есть и наши, полковые.
Сход загудел зловеще:
Вздернуть иуду!
Кровь за кровь
Одна бабка протиснулась ближе других к Тулагину, заголосила:
За што деда запороли? Пантюхе-ироду не угодил
Одноногий казак-фронтовик грозил в сторону Тимофея посохом-палкой:
Не повесишь кривоглазого, сами порешим!
Под корень Харламиных! Всю семью!.. Под корень! наступала на Тимофея распатланная казачка с диким огнем в глазах. За сына, кровушку мою За безвинного Гришатеньку
Красногвардейцы и освобожденные из харламинского амбара пленные пригнали расхлябанного, перемазанного куриным пометом атамана. Разъяренные марьевцы отхлынули от Тулагина, кинулись до Пантелеймона, намереваясь тут же произвести над ним расправу.
Тимофей побагровел, закричал зычно:
Не трогать! По справедливости будем судить. Называйте выборных.
Окруженный бойцами, атаман упал на колени перед Тимофеем:
Я не при чем, господин товарищ, ваше благородие. Я под силой Меня заставили Был приказ
Разбирательство дела выборные судьи вершили принародно, прямо на крыльце станичного правления. В свидетельских показаниях недостатка не было.
Приговор был вынесен единодушно смерть. Приводили его в исполнение марьевские добровольцы. Атамана порешили за станицей в яру у Лысой сопки.
Пособников Харламина пощадили. У них было изъято оружие и конфискованы строевые лошади в пользу красногвардейского отряда.
* * *
Как рассказали Тулагину жители станицы, революционный кавалерийский полк и отряд Кашарова заходили сюда недели две назад. Провели большущее собрание, долго митинговали, а потом красногвардейцы стали разъезжаться кто куда. Такое указание поступило сверху, вроде от самого Лазо. Впрочем, обо всем лучше других знает Катанаев, у него важное поручение имеется к командиру сотни от полкового начальства.
Вскоре марьевский казак Авдей Катанаев, бывший боец третьей сотни кавалерийского полка, предстал перед Тулагиным. Он передал Тимофею, что военно-революционный штаб принял решение ввиду осложнившейся обстановки Авдей наизусть запомнил слова комполка в дальнейшем вести борьбу с врагами не организованным фронтом, а партизанскими методами.
Катанаев рассказал про последний бой с семеновцами. В ту ночь, когда тулагинская сотня подняла на станции шум, красногвардейцы атаковали баргутов. Одновременно со своей стороны по белым ударили пехотинцы Кашарова. Им удалось прорвать баргутские цепи и соединиться с кавполком. В спешном порядке все стали отходить к Марьевской. К исходу дня полк был уже в станице. И тут поступила установка военно-революционного штаба на расформирование. Состоялось общее собрание, где выступили комполка и комиссар.
После этого многие казаки подались по своим станицам и поселкам, остальные ушли в тайгу.
Авдей Катанаев остался дома. На некоторое время попросились побыть у него Иван Бузгин и еще двое ребят-сослуживцев по сотне. Жизнь в Марьевской протекала спокойно. И вдруг заявились каратели. По доносу Харламина они стали хватать всех, кто служил у красных и сочувствовал большевикам. Авдею с двумя сослуживцами удалось скрыться в сопках, а Бузгин попал в руки белоказаков.
Катанаев вернулся в станицу незадолго до прихода отряда Тулагина и ужаснулся злодеяниям карателей: убиты Бузгин, Епифанцев, Карагодов, старик Викулин, Гриша Пьянников, выпороты многие станичники.
Рассказ Катанаева дополнили трое бывших полковых конников, которые уже после ухода семеновцев были схвачены дружинниками Харламина и брошены в атаманский амбар. А еще Тимофей услышал от них про ребят своих. За несколько дней до появления в Марьевской карателей в станицу забежала небольшая группа во главе с Газимуровым, командиром второго взвода тулагинской сотни. Была недолго. Красногвардейцы, узнав о приказе военно-революционного штаба насчет роспуска полка, подались по родным краям.
Выслушав бойцов, Тимофей спросил их о Любушке. Но никто толком ничего не мог сказать о ней. Лишь от Катанаева узнал он, что Настя-сестрица с какой-то молодой женщиной, подругой по санитарному взводу, уехала, кажется, в свое село не то Голубинка, не то Глубиницы
«Что же делать дальше? размышлял Тимофей. Переход к партизанским методам борьбы с семеновцами многое усложняет. Все теперь самому надо кумекать. Стратегия Тактика И с людьми придется не просто, каждому втолковать нужно, что Советская власть не погибла, она продолжает бороться с семеновцами «партизанской войной». Тулагин и сам еще толком не знал, как должна проходить эта партизанская война, но он чувствовал предстоит тяжелая, жестокая драка. Не на дни, месяцы, а годы.
Ну что, Софрон, собираем бойцов на митинг? вопросительно взглянул Тулагин на Субботова.
А чего митинговать? Ты командир, отдай приказ: переходим в партизаны и баста.
Нет, Софрон, нельзя так, возразил Тимофей другу. У нас теперь должна быть другая политика. Партизанство дело полюбовное. Тут приказом размахивать не годится. Надо, чтобы казаки по совести своей согласились в партизаны идти.
Так ведь есть же установка военно-революционного штаба: всем в партизаны, крутнул смоляной ус Субботов.