На глазах у Оксаны Алексеевны заблестели слезы. Шура самозабвенно хлопала, у Натальи горели щеки.
Когда он вышел покашлял, у меня оборвалось сердце, сказала Наталья.
Максим Макарович усмехнулся.
У таджиков есть поговорка: «Хорошего петуха видно по шпорам». Давлят с детства знал свое дело, сказал он таким тоном, будто и впрямь был уверен в Давляте с самого начала и ни капельки не волновался.
Официальная часть завершилась приглашением на бал, и все оживились, торопясь выйти на свежий воздух. Подняв цветы высоко над головой, Наталья и Шура устремились навстречу Давляту.
Поздравляю, дорогой! закричала Наталья и, сунув ему в руки букет, обняла и осыпала быстрыми горячими поцелуями.
Шура тоже расцеловала его. Крепко обнимала Оксана Алексеевна, тискал руку и похлопывал по плечу Максим Макарович. Вырос перед глазами майор Тарасевич. Поздравив, он с улыбкой сказал:
Ну что, Оксана Алексеевна, хорош? Правы мы были тогда?
Оксана Алексеевна засмеялась, нагнула голову Давлята, поцеловала его в лоб и ответила:
Для меня он прежний ребенок
В окна ворвалась мелодия вальса, и молодые умчались танцевать. Едва они появились на плацу, где играл оркестр, как к ним подлетели пять или шесть новоиспеченных командиров, товарищей Давлята. Шура тут же закружилась в танце с веселым белозубым Тухтасином Ташматовым, а Наталья взяла Давлята под руку и твердо сказала:
Я только с ним.
И никто больше не пытался увести ее, весь вечер они танцевали вальсы, фокстроты, танго и румбу, ничего не пропустив. Они были превосходными танцорами, любое движение исполняли быстро, легко и весело.
Как хорошо мне и радостно, и знаешь, что хотелось бы? говорила Наталья. Чтобы этот вечер продолжался долго-долго и так же долго мы были вдвоем.
А разве не лучше быть вместе всю жизнь, чем один даже самый долгий вечер? спросил Давлят с замирающим сердцем, готовый и на отчаяние, и на восторг.
Это зависит от тебя, кокетливо улыбнулась Наталья.
Ах, если от меня, то завтра, да, завтра же отправимся в загс.
Наталья лукаво стрельнула глазами.
Так быстро?
Ну, а что, зачем тянуть? сказал Давлят и, засмеявшись, ей в тон прибавил: Или прислать взвод сватов?
Подумаешь, взвод
Милая, прижал он Наталью к груди, да если понадобится, пришлю и дивизию!
Наталья склонила голову ему на плечо и сказала:
Мы сами себе сваты, Давлят. Надо только объявить родителям.
Да, конечно Послушай, а если они скажут, что прежде тебе надо окончить институт, тогда как?
В том-то и дело, товарищ лейтенант, что взять любимую труднее, чем крепость, снова пошутила Наталья. Придется демонстрировать свое тактическое искусство.
Что, в лоб атаковать? Или совершим обходной маневр?
Мне, очевидно, надо поговорить с мамой, тебе с отцом.
А Шура будет нашей связной, засмеялся Давлят. Лучшей тактики не придумать!
Так они и решили, и после бала Давлят проводил Мочаловых до дома майора Тарасевича, а сам вернулся в училище, на свою курсантскую койку, на которой предстояло провести еще несколько ночей.
Молодец, товарищ лейтенант, красивая девушка, сказал ему старшина Василий Егоров, совершавший обход казармы. От души говорю красивая! И впрямь, как говорил ваш поэт, сокровище, дороже которого нет.
Жаль, товарищ старшина, что нам с вами расставаться, сказал Давлят, опустив глаза.
Разве без надежды на встречу? улыбнулся Егоров. Значит, на свадьбу не пригласите?
Нет, что вы! покраснел Давлят. Как могли подумать? Да мы я я обязательно хочу, чтобы вы были на свадьбе. Слышите, старшина, обязательно!
С удовольствием буду, сказал Егоров и, подмигнув, прибавил: Особенно если приказываете, товарищ лейтенант.
Да, приказываю, засмеялся Давлят. Конечно, приказываю, товарищ старшина!
Спасибо. Не смею больше задерживать. Спокойной ночи, сказал Егоров и, порывисто обняв Давлята, скрылся за углом коридора.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Вернувшись с выпускного вечера и отпустив жен и детей спать, Максим Макарович Мочалов и майор Николай Петрович Тарасевич засели на кухне и проговорили почти до рассвета. Речь шла о самых разнообразных вещах, начиная семейными заботами и кончая международным положением. Оно было весьма острым, о чем говорилось на XVIII съезде партии.
Новая империалистическая война разрасталась, втягивая в свою орбиту все больше стран и все ближе подкатываясь к нашим границам. В середине марта, как раз в дни работы съезда, фашистская Германия оккупировала Чехословакию, в конце марта пал героический Мадрид, в начале апреля Муссолини напал на Албанию, а в эти июньские дни разворачивались события на реке Халхин-Гол.
Судя по скупым газетным сообщениям, бои на Халхин-Голе шли нелегкие, ожесточенные, и прежде всего в воздухе, но майор Тарасевич был уверен, что японская авантюра будет пресечена.
Надолго ее запомнят. Не полезла бы Германия, прибавил он после паузы. Науськивают Теперь уже можно не предполагать, как, допустим, после Мюнхена или даже еще два месяца тому назад, нет, теперь точно можно сказать, что англо-французы отдали немцам Чехословакию за обязательство начать войну с нами.
Но оборачивается-то пока против них, заметил Максим Макарович.
Вот именно пока, усмехнулся Тарасевич и, закурив, стал вертеть между пальцами погашенную спичку.
Паузы в беседе друзей возникали все чаще, потому что они задумывались над происходящими в мире событиями, прикидывая в уме, как эти события могут отразиться на судьбе страны и на их собственной, на их семьях и на их детях. Оба знали, что капиталистическое окружение вынуждает держать порох сухим и идти на жертвы, отдавать наибольшую часть сил и средств делу укрепления обороноспособности государства. Как скоро удастся обуздать фашистских агрессоров или на какой срок оттянуть войну с ними на эти и многие другие вопросы никто не мог ответить определенно.
Да-а, жаль протянул Максим Макарович. Жизнь только наладилась, изобилие только наступает
Если удастся сохранить мир, то ли еще будет!
О том и говорю, Николай Да возьми наш Таджикистан как преобразился! Всего ведь десять лет назад с трудом, держась за хвост ишака, пробирались по горным оврингам, на которых висели, как слеза на ресницах. А теперь автомобиль бежит до памирских вершин. Замахиваемся на строительство Памирского тракта.
Строили бы такие тракты, дорогой мой дорожник, побольше да побыстрее.
Как говорят таджики, «коза заботится о душе, мясник о сале», улыбнулся Максим Макарович.
А ты представляешь стратегическое значение дорог?
Не такой уж простак
Ладно, поговорим-ка лучше о будущем Давлята. Мы намерены оставить его в Ташкенте.
А в Сталинабад нельзя?
В отпуск только, сказал Тарасевич и, увидев, как по лицу друга пробежала тень, добавил: Э, да ты забыл армейскую жизнь! Военный ведь теперь человек Давлят, нынче здесь, а завтра, глядишь, на Дальнем Востоке.
Ну, а женится если? вырвалось у Максима Макаровича.
Куда иголка, туда и нитка, ответил Тарасевич и уставился на него, словно спрашивал: «Ты что, вправду забыл или шутишь? Да и чего вдруг заговорил о женитьбе?»
Максим Макарович опустил глаза. Увидев на столе соскользнувший с папиросы майора пепел, ребром правой ладони осторожно пододвинул его к краю, сдунул в подставленную левую ладонь и высыпал в пепельницу, лишь затем глухо промолвил:
Я Наташку имею в виду
Наталью? Они что, поженились?
К этому идет.
Так это же здорово, черт побери! Чего же ты молчал до сих пор? Тарасевич наполнил стопки. Ну-ка, дружище, поднимем за это еще по одной, авось тогда расскажешь, засмеялся он.
То, что дружба Давлята и Наташи перерастает в пылкую любовь, первой определила Оксана Алексеевна. Наташа не умела да и не старалась скрывать свои чувства, все было написано на ее лице, и Оксана Алексеевна поначалу отнеслась к этому как к обычному явлению, достаточно хорошо известному ей по многолетней работе в школе.
«Наташа, думала она, влюбилась точно так же, как влюбляются все шестнадцатилетние, а эта любовь подобна костру из соломы вспыхнет и вмиг сгорит».
Но чем дальше, тем яснее становилось, что чувство дочери серьезное и глубокое. Она полюбила, как говорится, однажды и на всю жизнь, той любовью, которая, по слову поэта, «нетленна, словно солнца лик» и «не соловьиное рыданье немое умиранье каждый миг».
Противостоять ей было невозможно и бессмысленно. Тем не менее Оксана Алексеевна считала своим долгом предостеречь Наташу. Она говорила, что Давлят вырос в их доме, стал полноправным членом семьи, сыном и братом. Стоит ли торопиться с браком? Может быть, сказала она, все-таки подождать три-четыре года, проведя их в разлуке, и тем самым еще раз проверить свои чувства, еще раз убедиться, что они совсем другие, чем прежде, когда жили под одной крышей и ели за одним столом; Наташа эти три-четыре года могла бы продолжать учебу, успела бы получить высшее образование. Время это решето жизни: оно отсеивает желаемое от действительного, истинное от созданного воображением
Наташа слушала мать со спокойным, сосредоточенным выражением лица, то наматывая на палец, то разматывая короткую белую нитку.
Мое дело сказать, твое, доченька, слушать, говорила Оксана Алексеевна. Ты не ребенок, вольна поступать, как сочтешь нужным, но прошу тебя еще и еще раз взвесить сердцем и разумом.
Слова матери запали в Наташину душу, но произвели обратное действие не поколебали ее чувства, а укрепили, и мать это видела; поэтому когда Наташа объявила, что они решили с Давлятом пожениться, она обняла дочь и сказала только два слова:
Будь счастлива!
А Максим Макарович, хоть и видел сам, и знал многое от жены, в первые минуты словно бы лишился языка.
Ну, если решили любите если крепко с трудом выговорил он наконец и развел руками.
Ночная беседа с майором Тарасевичем после выпускного вечера в училище заставила его призадуматься над судьбой детей, как он мысленно называл Наташу и Давлята.
Стоит ли Давляту сейчас связывать себя семьей?
Стоит! ответил Тарасевич. Любят пусть женятся. Быстрее закалятся в горниле самостоятельной жизни. Назначайте место и день свадьбы.
Место-то известно
А времени лучшего, чем в отпуск Давлята, не выбрать, сказал Тарасевич.
Оказывается, по заведенному положению Давлят был обязан представить Наталью и ее семью своему непосредственному начальству. По рекомендации майора Тарасевича он получил назначение в оперативный отдел штаба округа. Все были этим довольны, кроме него самого, он рвался в войсковую часть. Но майор Тарасевич, хмурясь, сказал, что, во-первых (пора знать!), приказы не подлежат обсуждению, во-вторых, придет срок и еще послужит в войсках, а в-третьих, надо думать о том, как поступить через годик-два в военную академию.
Следует, однако, отметить, что в душе майор Тарасевич разделял стремление Давлята, о чем не преминул поставить в известность Максима Макаровича и Оксану Алексеевну.
Если все-таки рекомендовал на штабную работу, то исключительно из желания помочь ему раскрыть свои способности, сказал он и, улыбнувшись, прибавил: Ну, и немножко ради вашего спокойствия
Давляту дали отпуск, положенный всем выпускникам училища, и началась подготовка к свадьбе, которую назначили на 20 июня 1939 года.
Кроме близких друзей Мочаловых, товарищей жениха, прежде всего военных, и подруг невесты, на свадьбу приехали усто Шакир и Мансур Мардонов. Было тесно, но весело. Гости, как водится, пили за здоровье и счастье молодых, вгоняли их в краску криками «горько», пели песни и танцевали под маленький, из четырех музыкантов, но шумный эстрадный ансамбль, приглашенный из ресторана.
Взял слово и усто Шакир.
Максим-ака, сказал он, мы с товарищем Мардоновым в некотором роде падарвакилы. Поэтому разрешите прежде поздравить вас, Максим-ака, и Оксану-ханум с тем, что вы стали нашими сватами. А еще хочу сказать, что в народе правильно говорят: «Хорошая жена приносит в дом богатство и счастье». Он улыбнулся при этом: ведь по-таджикски «давлят» и богатство и счастье. Вот она, наша Наталья, которая привела в ваш дом нашего Давлята. А поэтому прошу еще раз выпить за радость и счастье жениха и невесты.
Максим Макарович (свадьба приближалась к концу) поблагодарил усто Шакира и всех гостей за добрые чувства и сердечные пожелания, затем обратился к новобрачным:
Помните всегда и везде, что каждый человек испытывается на три качества в трех обстоятельствах: на смелость перед лицом опасности, на мудрую выдержку в гневе и, наконец, на терпение в нужде. Мы надеемся, что вы рука об руку с честью пройдете сквозь эти испытания до конца своей жизни. Теперь с учетом, что наш Давлят стал человеком военным, мне хотелось бы в присутствии моего старого друга Николая Петровича Тарасевича
Но гости так и не узнали, что хотел сказать Максим Макарович: вдруг появился нарочный и передал майору Тарасевичу записку, прочитав которую майор тут же поднялся, что-то шепнул Максиму Макаровичу и, еще раз торопливо поздравив молодых, ушел. Как потом выяснилось, ему надлежало срочно вернуться в Ташкент.
Теперь, Нат, и в моей жизни будет случаться такое. Вынесешь? шутливо спросил Давлят.
Орел всегда возвращается в родное гнездо, улыбнулась Наталья, лаская его взглядом.
Давлят словно предчувствовал со дня свадьбы не прошло и двух месяцев, как он получил телеграмму, приказывающую срочно прибыть в Москву, в распоряжение Управления кадров Наркомата Обороны СССР.
Телеграмма ошеломила и его, и Наталью. Но стоило Наталье почувствовать, что ему стало не по себе, она взяла себя в руки и, фыркнув, сказала:
Нет, вы посмотрите на него только вылупился из яйца, как желторотый цыпленок, а его уже ждет не дождется Москва!
Давлят улыбался.
Твой орел, дорогая моя, отправляется в первый самостоятельный полет, сказал он, целуя жену.
Давлят приехал в Москву в тот день, когда в центральных газетах был опубликован пакт о ненападении, заключенный с Германией. Это известие взбудоражило всех людей. В трамваях и троллейбусах, в метро и автобусах, на улицах, в парках и скверах, на вокзалах и бульварах только и говорили о пакте.
Едва сойдя с поезда, Давлят кинулся к газетному киоску, купил несколько газет, в том числе «Красную звезду», и тут же, усевшись на чемодан, поверх которого бросил шинель, внимательно прочитал текст соглашения. Первой мыслью, пришедшей ему в голову, была мысль: «Хорошо!» Он живо представил лица Натальи и всех Мочаловых и, улыбаясь, подумал: «Как они будут радоваться, узнав, что угроза войны если не миновала, то уж точно отодвинулась».
Он устроился в гостинице ЦДКА, где ему было забронировано место, и поехал в наркомат, в Управление кадров, размещавшееся в огромном многоэтажном здании. Давлят шел по длинному коридору с бесчисленными дверями, которые часто открывались, впуская или выпуская военных разных званий и разного возраста.
Прибыл? вдруг услышал Давлят знакомый бас.
Он обернулся. Ноги автоматически сомкнулись, правая рука взлетела к виску.
Здравствуйте, товарищ майор
Товарищ подполковник, поправил Тарасевич, и Давлят, только теперь заметив, что в петлицах его гимнастерки не по две шпалы, как прежде, а по три, смутился.
Извините, товарищ подполковник, не обратил внимания.
Понятно. Когда прибыл?
Сегодня.
Отлично, сказал Тарасевич и, после того как узнал, в какой гостинице Давлят остановился, кивнул в даль коридора. Ждут тебя в сто седьмом кабинете. Побеседуешь с майором Колесниковым.
А вы знали, что я вызван в Москву?
Сам рекомендовал.
Разрешите спросить, товарищ подполковник? снова вытянулся Давлят.
Знаю о чем, лейтенант. Вольно, улыбнулся Тарасевич и сказал: В другой округ. На запад или на северо-запад.
Давлят не мог скрыть изумления.
Обстановка требует, пояснил Тарасевич. Вместе поедем. На командирские должности.
Он проводил Давлята до дверей кабинета, успев за две-три минуты сказать и что мир одними пактами не сохранить, и что после четырнадцати часов будет ждать в своем номере той же гостиницы ЦДКА: «Вместе пообедаем».