Улицы Каменки состояли сплошь из русских бревенчатых домов-четырехстенок с резными наличниками, дверями и скатами. Изредка попадались и кирпичные двух-трехэтажные дома. Почти на самой окраине поселка, на юго-западной его стороне, и выстроены были наскоро бараки для приехавшей на Урал трудовой армии.
Нары в каждом бараке были двухъярусные, для обогрева в середине каждого установили большую чугунную печь. В одном из новых бараков и разместились во главе с усто Баротом и Ака Наврузом трудармейцы, прибывшие три дня назад из Таджикистана. Целых три дня, как сами говорили, привыкали они к местным условиям, климату.
Вот зима так зима! приговаривал Ака Навруз, сидя на нарах и потирая руки, время от времени согревая своим дыханием замерзшее стекло в квадратном оконце, пытаясь увидеть, что делается на улице. Однако лед оттаивал неохотно, и буквально на глазах прозрачный пятачок вновь затягивался ледяным узором.
Смуглый черноусый мужчина средних лет, занятый пришиванием оторвавшейся от ватника пуговицы, сосед Ака Навруза, засмеялся.
И это мы свою таджикскую зиму еще называли зимой! Смех, да и только! Не так ли, Ака Навруз?
Верно говорите, братец Собирджан! По сравнению с уральской нашу правильнее бы было назвать насморком природы!
В самом углу барака, из-под одеяла, натянутого до подбородка, послышался чей-то брюзжащий голос:
Где-то теперь эта самая ласковая наша зима? Погреться бы на солнышке, походить по улицам, ни о чем не думая, пожить безмятежно, не заботясь ни о чем, словно козлик на травке!..
Все в бараке рассмеялись, но как-то невесело, нехотя, сожалеюще, в этом смехе слышалась тоска по родным местам. Слова Собирджана растревожили сердце, посыпались реплики: «Правду говорите, где теперь наша мягкая зимушка?..», «Вот и вспомнишь ее!..», «Не Ценишь этакую благодать, когда привыкаешь к теплу!..»
Каждый человек по-своему переносит смену не зависящих от него обстоятельств. Коротка таджикская зима, всего каких-то сорок дней, да и тех иногда в сезон не наберется: порою мужчины все холодное зимнее сорокадневье ходят в одном тонкостеганом халате, с открытой грудью, легкой тюбетейке и считают себя закаленными.
Теперь же, ощутив мороз настоящей зимы, иные только и делали, что беспрестанно ныли, жалуясь на суровую уральскую природу. Ныли и не думали вовсе, что рядом с ними местное коренное население, взрослые и дети, в деревянных, похожих на их общежитие домах живут так и работают всю свою жизнь, понимая, что впереди, может быть, холода еще суровее, чем эти.
Братцы! не выдержал наконец усто Барот, оторвавшись от письма домой, которое он сочинял за общим обеденным столом. От вашего нытья и жалоб никто не согреется и с морозом не сладит! Поэтому будет лучше, если вы постараетесь воспрянуть духом и немного подвигаться, чтобы тело попривыкло к новым для него условиям жизни! Хотите вы того или нет, но не сегодня завтра нам выходить на работу нам всем, а не кому-то другому!..
Все замолчали. За окном по-прежнему свистел ветер, завывал буран, здесь же, в бараке, было тепло, в печке гудел огонь. Кто-то пил чай за общим столом, кто-то, уютно прикорнув на нарах, крепко спал, слышно было лишь тихое посапывание.
Ну и беззаботный человек! заметил тот же брюзга густобородый, натянувший на себя одеяло. Еще не ночь, а он так храпит!
Да как вы смеете так его называть? возмутился Ака Навруз. Это солдат революции, воин Михаила Фрунзе, а его имя Хакимча! Было время, когда он в такие же вот точно бураны и морозы сутками не вылезал из седла, когда того требовало дело!.. А вы!.. Зарубите это себе на носу, земляк, и не бросайте слов на ветер!
Ака Навруз, давая отповедь наглецу, вспоминал и свои молодые годы, когда он вместе с усто Баротом в шестнадцатом году по приказу царя Николая вместе с другими инородцами был принудительно сослан на работы в Сибирь.
Мысли Ака Навруза будто передались Барот-амаку, он почувствовал настроение друга, посмотрел на него поверх очков в белой металлической оправе. Взгляды их встретились, и они понимающе, благодарно улыбнулись друг другу.
В прихожей барака стукнула дверь, было слышно, как кто-то отряхивался, сбивал с ног веником снег. Вошли Сорокин, Олимов и Куликов, добравшиеся наконец на своей «эмке» до общежития. Поздоровались со всеми за руку и пошли прямо к печке греться.
Жарко у вас тут натоплено, можно и пальто снять! Олимов вытянул руки над печкой.
Гости разделись, повесили пальто на вешалку у самого входа. Усто Барот, кончив писать, собрал свои бумаги и пригласил гостей присаживаться к столу. Ака Навруз поставил на печку большой жестяной чайник: их здесь ждали, знали, что приедут, поэтому даже те, кто лежал или спал, повставали, уселись на краю своих нар. Олимов и его спутники расспрашивали, внимательно слушали, интересовались, не холодно ли спать, как одеты, как обстоят дела с кормежкой рабочих трудовой армии.
В бараке достаточно тепло, вот только ваша обувь, товарищи, не годится для уральского климата! заключил инженер Куликов, подсаживаясь к столу.
Тепло потому, что печка топится постоянно, заметил Олимов. Стоит погаснуть огню и тут становится как в холодильнике: что на улице, что в бараке разницы никакой!..
Войдите, пожалуйста, и в наше положение, товарищи, сказал, обращаясь ко всем, Сорокин. Поймите, это жилье временное, мы уже начали строить трех- и четырехэтажные общежития. Беспокоимся мы и о теплой одежде. Не только вы, таджикские товарищи, а все, кто приехал и приезжает из Средней Азии, на первых порах встречаются с трудностями. Ваши соседи, трудармейцы из Узбекистана, прибывшие чуть раньше вас двумя эшелонами, живут точно в таких же бараках.
А где же это? поинтересовался усто Барот.
От вас километрах в двух, не более, уточнил Куликов.
Неплохо было бы хоть на минутку заглянуть к нашим братьям!.. Усто Барот посмотрел на Олимова.
Вчера в обкоме партии я познакомился с политруком Ульмасовым, представителем ЦК Компартии Узбекистана. Их товарищи жалуются на то же, что и мы! Олимов подвинулся к печке.
Ака Навруз насыпал в старенький пузатый чайник, расписанный яркими цветами и от носика до ручки прихваченный металлическими скобками, пригоршню чая из полосатого шелкового мешочка и подошел к печке, чтобы заварить чай.
Дорогой друг усто Барот, я думаю, это надо обязательно сделать. Пусть только наладится погода и стихия утихомирится, мы пойдем к ним сами, для начала человека три, четыре, побеседуем, пригласим к себе в гости. Вот такова мелодия этого дела Ака Навруз поставил чайник на стол. Как в той пословице: «Долг платежом красен», и все пойдет своим чередом!
Олимов перевел на русский слова Ака Навруза, Сорокин и Куликов удовлетворенно рассмеялись.
Совсем недавно, когда ездили по республикам Средней Азии, мы убедились в том, сказал Сорокин, что таджики и узбеки дружные, близкие друг другу нации, хотя и относятся к разным языковым группам. Узнали мы также, что таджики один из самых древних народов Средней Азии, что они имеют богатую историю.
Ориф согласно кивнул, с достоинством произнес:
Верно, наша история, как, впрочем, история любого другого народа, удивительна, интересна и богата! Однако нынче гордиться только прошлым этого мало, товарищ Сорокин, так я считаю Надо думать и о будущем Надо, чтобы история, которую мы творим сегодня, сейчас, была бы интересна и для наших потомков. Вписать в историю своего родного народа интересные, яркие страницы, чтобы ею могли гордиться будущие поколения, вот в чем задача
Ака Навруз принес чай: в жестяном черный, а в скрепленном скобками зеленый. Кроме чая, по сложившемуся обычаю, каждый положил на стол то, что у него было: кто кишмиш и орехи, кто сушеный урюк и миндаль, а кто черствые лепешки, еще домашней выпечки.
Ну-ка, товарищи, присаживайтесь все! пригласил усто Барот, ополаскивая кипятком пиалушки, стаканы и кружки для чаепития. Как говорится чем богаты, тем и рады!
Усто Барот так сердечно приглашал отведать зеленого чая, что гости не смогли отказаться. Сорокину и Куликову особенно понравились сушеный урюк и кишмиш, перемешанный с орехами, которые они запивали зеленым чаем.
Должен предупредить вас заранее, товарищи, пошутил Сорокин, что среди продуктов, которые вы будете получать у нас, таких изысканных сладостей не будет!..
Ну что вы, товарищ Сорокин! засмеялся усто Барот. Мы и не ждем никаких лакомств! Достаточно, чтобы люди были сыты, одеты, обуты и жили в тепле! Большего и желать невозможно!
В это время кто-то забарабанил в дверь. Дядюшка Хакимча вскочил, выбежал в коридорчик, спросил: «Кто там?»
У вас товарищи Сорокин и Куликов? Голос за дверью был хрипл и простужен.
Хакимча оглянулся на Олимова.
Кто-то спрашивает наших гостей!
Скажите, что мы здесь!
В барак вошли трое тепло одетых мужчин, с головы до ног запорошенные снегом. Маленькая электрическая лампочка под потолком барака освещала лишь небольшое пространство над столом, у самих же дверей было темно, поэтому не сразу удалось разглядеть вошедших.
Ульмасов, политрук узбекской трудовой армии, назвал себя стоявший впереди мужчина, снимая рукавицы и черную каракулевую ушанку. Гостей принимаете?
Олимов, а за ним и все остальные встали из-за стола, чтобы поздороваться. Разделись и двое пришедших с Ульмасовым мужчин, подошли к столу.
Прошу, товарищ Ульмасов, присаживайтесь, Олимов жестом пригласил вошедших. Желанные гости радость для хозяина!
Ульмасов представил тех, кто с ними пришел:
Мои помощники, старшины трудовых отрядов Насырджан-ака Назымов, Нурмат-палван Хасанов.
Усто Барот внимательно поглядывал на Ульмасова и что-то шепнул стоящему рядом Ака Наврузу. Тот, кивая головой, громко подтвердил: «Да, да, друг, вроде он и есть!»
Присев к столу, Ульмасов посмотрел на свои часы.
Через сорок минут мы все и вы, товарищи Олимов и Сорокин, должны явиться в обком партии. Меня попросили разыскать вас и сообщить об этом.
Посмотрели на часы и остальные. Время близилось к вечеру, уже темнело, а буран все неистовствовал, от резких порывов ветра потрескивали барачные ставни и двери.
Ульмасов взял пиалушку с чаем, предложенную усто Баротом, и вдруг застыл в удивленье, глядя на него.
Ну, признайтесь, Урмонбек, не узнали ведь, укоризненно посмотрел усто Барот, не узнали своего сибирского сотрапезника, товарища по работе?
Ульмасов встал, широко раскрыл объятия.
О о о!.. Барот-ака, дорогой мой, вы живы и здоровы? Не верю своим глазам!.. Каким же ветром вас сюда занесло? А! Понимаю, понимаю, раз вы в этом бараке, значит, причина у нас с вами одна! обрадовался Ульмасов, обнимая Барот-амака, мешая таджикскую и узбекскую речь.
А этого человека, Урмонбек, неужели не узнаете? Усто Барот показал на Ака Навруза. Этот человек усто Навруз, столяр, помните?
Ульмасов изумился еще более и после объятий сказал по-русски:
Друзья, дорогие! Мы все трое из одного рода-племени! Свои лучшие годы провели в Сибири, в ссылке
Ого!.. Какая удивительная встреча! Бывает же так в жизни!.. послышались отовсюду восклицания.
И с того далекого времени так и не встречались? полюбопытствовал Куликов.
В двадцать девятом на учредительный съезд Таджикской республики, вспомнил усто Барот, товарищ Ульмасов приезжал к нам в качестве представителя братского Узбекистана.
Истинная правда! подтвердил Ульмасов. Но самое удивительное это, конечно, нынешняя встреча, да еще где, подумать только! На Урале, на пороге, так сказать, той самой далекой Сибири
И на таджикском, оказывается, хорошо говорите, товарищ Ульмасов! Олимову хотелось сделать приятное гостю.
Отец у меня таджик, пояснил Урмонбек. Да кроме того, вы, конечно, знаете, в тридцатых годах образованным человеком в наших краях считался тот, кто знал и умел разговаривать на таджикском и персидском языках. Пантюркисты и националисты всеми мерами пытались эту традицию свести на нет Да не вышло вот ничего!
Да, у истоков культуры стояли еще Джами и Навои, с гордостью вспомнил усто Барот, наши великие поэты, просветители!
А известные всему миру деятели истории, науки и просвещения Фуркат и Мукими, Садриддин Айни и Хамза Хакимзаде Ниязи разве не придерживались этой же точки зрения? поддержал его мысль Ульмасов.
Только что мы с товарищем Олимовым говорили именно об этом, сказал молчавший до того Сорокин. В самом деле, таджики и узбеки нации, очень близкие друг другу.
В этом нет никакого сомнения, товарищ Сорокин! согласился Урмонбек.
Сорокин тут же проявил любопытство:
Товарищ Ульмасов, вы тут упомянули о сибирской ссылке, а что это за ссылка, не сказали.
Ульмасов, усто Барот и Ака Навруз, переглянувшись, рассмеялись, а Урмонбек постучал по часам.
Для рассказа, товарищ Сорокин, времени маловато сегодня, однако постараюсь поподробнее. Но сначала хочу сообщить нашим братьям таджикам: новый завод, который должен быть построен в шести километрах отсюда, будут возводить наши трудовые отряды, конечно, совместно с русскими и украинскими специалистами. Такое решение принято в области.
Очень хорошо! одобрил усто Барот. Как говорится в народе, коли друзья в согласье, то и дело спорится.
Когда же приступаем к работе? поинтересовался Ака Навруз.
Да в конце этой недели обязательно, Сорокин, говоря это, что-то быстро записал в своем блокноте. Ну, так мы ждем вашего рассказа, товарищ Ульмасов!
Едва Урмонбек собрался с мыслями, как кто-то опять постучал, да не просто постучал, бил в дверь и громко звал Олимова. Трудармейцы выбежали в прихожую вместе с Олимовым, хотели было открыть дверь, но она не поддавалась, так как с улицы почти до половины была занесена снежным сугробом. Наконец, поднажав впятером, ее все же открыли. На улице, увязая по пояс в снегу, стоял, отряхиваясь, фельдшер Харитонов, он был чем-то очень встревожен.
Что случилось, Иван Данилович? забеспокоился Ориф.
Оба верхних общежития, товарищ Олимов, со стороны входа завалены снегом почти в человеческий рост! Никто не может ни войти, ни выйти! Надо срочно оказать помощь!
Рассказ Ульмасова на этот раз так и не начался, потому что все, кто был в бараке, оделись и вместе с Харитоновым поспешили на помощь.
2
Олимов, Сорокин и Ульмасов работали наравне со всеми: освобождали людей из снежного плена. И только после того как были расчищены от снежного завала входы в оба общежития, все трое отправились в Белогорский обком партии. Инструктор промышленного отдела обкома сказал, что их примет первый секретарь Игнат Яковлевич Соколов.
Урмонбеку Ульмасову давно перевалило за пятьдесят. Немало на своем веку испытаний пережил он, немалый имел опыт работы в партийных и советских органах, поэтому не в пример своему молодому коллеге Орифу Олимову, с которым его совсем недавно свела судьба, прием у первого секретаря обкома считал делом обычным, повседневным и спокойно ждал в приемной. Олимов же, то ли по молодости, то ли оттого, что еще совсем недавно стал занимать столь ответственную должность, чувствовал себя как-то неловко, неспокойно: он то выходил в коридор покурить, то внезапно, погасив папиросу, быстро возвращался в приемную, боясь пропустить момент, когда их позовут к Соколову.
Пожалуйста, товарищи, пригласила наконец, к его радости, вышедшая из кабинета секретарша, стройная, миловидная женщина с волосами, посеребренными ранней сединой. Игнат Яковлевич ждет вас.
Кроме Олимова, Сорокина и Ульмасова в обком были вызваны и некоторые ответственные партийные работники Белогорска и области. Один за другим они входили в небольшой, скромно обставленный кабинет секретаря обкома, а тот, встав из-за стола, радушно шел навстречу, здоровался с каждым за руку и приглашал поудобнее рассаживаться за длинным столом для заседаний, стоящим при входе справа. Олимов устроился поближе к окну, и на мгновение взгляд его приковала витрина шкафа, заставленного книгами и образцами продукции белогорских военных предприятий миниатюрными макетами танков, пушек, минометов, снарядов.
Когда все разместились за столом, а сам Соколов сел на свободный стул рядом с обкомовскими работниками и наступила тишина, Олимов уже не сводил с него внимательного взгляда. Как ему показалось, этому стройному, с густыми черными волосами и высоким лбом человеку, из-под коротких густых бровей которого внимательно смотрели на собеседника темные серьезные глаза, а с губ не сходило выражение постоянной улыбки, можно было дать на вид немногим более сорока