Веденеев, весь просвеченный радостью, с лучистыми глазами, подобревший, согласился.
Пусть остается у нас.
Колчин подал ему заготовленный рапорт. Подполковник мельком взглянул и не стал читатьочень мало написано. Он сунул бумагу в ящик стола, полагая что это краткий доклад.
Нужно изложить все подробно. Пошлем донесение. Ну, кто оказался прав? Майсель блестяще выполнил задание. Дело сделано, бумагу успеем написать не торопясь. Позвоним в политотдел армии. Вы что-то хотите сказать?
Да. Есть просьбаначал было Колчин, но Веденеев сказал: «Потом»,быстро ушел звонить по телефону, и, пока он разговаривал в соседней комнате, Колчин раздумал напоминать о рапортеподполковник все равно прочитает, не сейчас, так немного позднее.
Ну что?спросил он, вернувшись.
Все у Майселя получилось хорошо, товарищ подполковник,сказал Колчин.И слишком легко. Кто подтвердит, что задание выполнено?
Опять вы за свое. Нужно верить, товарищ лейтенант.
А я сомневаюсь. Меня учили наблюдать, запоминать, делать выводы и проверять правильность своих выводов. После сегодняшнего разговора с Майселем сомнения остались. Майсель говорит, что подсунул письмо Вартману на собрании офицеров. Командир корпуса сидел недалеко, через кресло, и уронил газету. Майсель нагнулся, незаметно вложил конверт с письмом в газету и услужливо подал ее генералу. Тот взял газету, поблагодарил, даже не посмотрев, кто подал. После собрания генералы и полковники ушли в отдельную комнату на совещание. Майсель будто бы задержался и вскоре увидел командира корпуса. Вартман шел впереди других генералов, сильно обеспокоенный чем-то. Правую руку он засунул в карман, глаза его бегали по сторонам. Майсель говорит, что уловил мимолетный взгляд, в котором отразилось что-то не свойственное генералурастерянность, может быть, или недоумение,и догадался, что письмо прочитано и командир корпуса пока утаил его.
Эти интересные детали, товарищ подполковник, по расчету Майселя, должны вызвать у нас доверие. Он шутливо сказал: «Я не смог взять расписку у генерала в получении письма» Факт, однако, что линию фронта он и Штейнер переходили с боем, обер-лейтенант убил четырех немецких солдат. Но это не подтверждает того, что задание выполнено. Немецкий офицер своих солдат не пожалеет. Штейнер явно боится Майселя.
У вас одни предположения, лейтенант. Расспросите немцев обо всем, что говорилось на совещании офицеров гарнизона,наставлял Веденеев инструктора.Напишем подробное донесение. Вам что нужно, товарищ красноармеец?
В дверях стоял тот самый красноармеец, который привез немцев; он давно ждал удобного случая, чтобы зайти.
Товарищ подполковник, разрешите обратиться с вопросом?
Пожалуйста.
Товарищ подполковник,Ольшан отвел глаза в сторону,позвольте спросить: вашу жену звали Марией Григорьевной, а дочь Ольгой?
ДаВеденеев заметно побледнел.
Дочери лет тринадцать
В сорок первом исполнилось тринадцать.
И они остались в Белостоке?
Тамлицо Веденеева бледнело все сильнее, он сорвался с места, усадил Ольшана на стул.Рассказывайте!
Вы, товарищ подполковник, не знаете?
С тех порничего.
Я знаю, товарищ подполковник. Их нет
Веденеев опустился на стул. Колчин подвинул ему стакан с водой. Веденеев не притронулся.
Рассказывайте все, что знаете.
Они вместе с моей матерью долго прятались в подвале дома старой польки, доброй женщины. На соседней улицеимени Эриха Коханаходилось гестапо. Гестаповцы всюду рыскали и обнаружили Их всех вместе с хозяйкой отправили в лагерь, где был и я.
Веденеев слушал сжавшись. Кажется, он сразу постарел на десять лет.
Когда их расстреляли, где, кто? Вы это видели?спросил он сдавленным голосом.
Ольшан показал кисть левой рукидва пальца, указательный и средний, отняты наполовину.
Это сделали фашисты, когда я находился в лагере. И еще много парней лишились пальцев на левой руке. В прошлом году фашисты перед бегством из Белостока отобрали в лагере сорок человек и каждому отрезали два пальца. Назвали нас «команда 1005». Правая рука здоровая, стрелять можно. В своих Но разве мог я стрелять! Ночью подговорил своих товарищей, и мы затеяли драку между собой. Так дрались, что раны открылись, я потерял много крови, ослаб, другие тоже. Руку пришлось забинтовать. Людей из лагеря расстреливали эсэсовцы, солдаты Двадцатого июля под вечер нас повели сжигать трупы. Мы сжигалимертвым все равно. Потом повели в лес, чтобы расстрелять и все скрыть: Красная Армия была уже близко. В лесу мы бросились в разные стороны. Мне и еще восьмерым удалось бежать. Когда пришла Красная Армия, я вернулся в город. Из Москвы приехала комиссия. Расследовать. Меня вызвали. Еще многих, кто видел. Я назвал фамилии, кого знал. Записали жену и дочь батальонного комиссара Веденеева После объявили, что в Белостоке и в Белостокском округе расстреляно четыреста тысяч человек. Все по приказу Коха.
Веденеев опустил сжатые руки на стол, глаза были сухие. Колчин повторял про себя одно и то же число:
«Двадцатое июля, двадцатое»
Тогда пришла в партизанский отряд, в который попал Колчин, весть о массовых расстрелах заключенных: гитлеровцы спешили до прихода Красной Армии ликвидировать лагери, замести следы. Двадцатого июля отряд готовился к налету на один из концентрационных лагерей в районе Белостока; однако гитлеровцы были начеку, они заметили сосредоточение партизан и обстреляли их из минометов. Задуманная операция в тот день не удалась, а Колчин был ранен.
Где находился лагерь?лейтенант подал Ольшану листок бумаги и карандаш.
Красноармеец обозначил Белосток, нарисовал простенький план, поставил крестик.
Это был тот самый лагерь
Ольшан поднялся.
Разрешите идти, товарищ подполковник?
Веденеев хотел сказать что-то«спасибо», «пожалуйста»,ни одно слово не подходило. Молча пожал руку красноармейцу и отпустил его. Растерянно огляделся и словно не заметил Колчина. Произнес невнятно:
Война взяла все и не дала тебе смерти, оставляет с негодным здоровьем. Что будешь делать?он говорил еще что-то о себе, смотрел в пространство и, встрепенувшись, круто повернулся к Колчину.Так вы полагаете, что Майсель остался гитлеровцем, был в Кенигсберге среди немецких офицеров и солдат как свой и поэтому благополучно вернулся, ничего не сделав для нас?
Не совсем так, товарищ подполковник,отвечал Колчин с осторожностью.Я просто запомнил обер-лейтенанта Майселя, и сидит во мне подозрительность. Ничего не могу поделать.
И пусть!Веденеев прислонился к стене, закрыл глаза.
Колчин хотел выразить сочувствие, признаться, что сколько-то виноват, как и все партизаны отряда,нужно бы действовать осмотрительнее, быстрее, и тогда семью подполковника, тысячи других советских людей, возможно, удалось бы спасти,но не стал говорить, щадя его сердце. Лучше оставить подполковника сейчас одного.
Откинувшись на спинку стула, Веденеев сидел неподвижно, голова затылком касалась холодной стены: мысли, тяжелые, мрачные, давили до боли в висках.
«Во мне жила надежда, и она исчезла. Будто осенний ветер ворвался в пожелтевшую рощу, сбросил на землю, разнес все листки до последнегомертво стало, заледенело
Чувством я вернулся в сорок первый год, а смотреть умом должен с высоты сорок пятого. Противоречие, разрывающее душу, и трудно мне придется. Как унять ту боль, которая точит сердце?
Терпи и думайобязан думать: о тех немцах, что возненавидели фашизм, и о таких, как Майсель, не доверяясь им. А нас презирали, за людей не считали. Комиссара, попавшего к ним в руки, не успевшего застрелиться,без разговоров к стенке; его жену и детейв лагерь, и там то же Коммунист? Фойер! Да они всех готовы были истребить. Они! Эсэсовцев ведь не из моря волной выбросило на землю. Убивали подобные Майселю, с наградами на мундире. Этот обер-лейтенант из девятого корпуса, и, может, он был там, на Десне?»
Измученный головной болью, хватаясь за сердце, Веденеев сидел за столом и задыхался. Он рванул ворот гимнастерки, схватил стакан с водойзубы стучали о стекло. Выпил, и дышать стало легче.
«Надо взять себя в руки, у меня еще хватит сил. Служба, долг. Надо держаться,убеждал он себя.Несмотря ни на что, мы должны делать добро. Для будущего. Делали и будем делать.
Когда дивизия перешла границу Восточной Пруссии, в первом же поселке Забыл название. Но никогда не забуду, как наши бойцы нашли в доме брошенных немцами малолетних детей. Сообщили в политотдел. Детей накормили и отправили в тыл. Был сильный мороз. Их хорошо укрыли в машине и увезли. Где они сейчас? В Москве, Ленинграде или в другом каком городе? Там люди недоедают, но я уверен, что немецкие ребятишки сыты и здоровы. Что это, как не добро?
Мы обязаны делать добро. Кто прокладывает путь в мир справедливости, тот знает, как труден этот путь: вперединикого. А те, кто позади, спросят: почему тяжело, верно ли идем? И не только спросят; потребуют помощи, и надо подать им руку, как это ни трудно. Такова миссия идущих впереди».
Веденеев открыл стол, взял блокнот, полистал. Тут расписан каждый день, что надо сделать. Уже сколько времени стоит дивизия перед Кенигсбергом? Но это не топтание на месте. Батальоны учатся штурмовать форты, идет активная разведка. Политотдельцы все эти днисреди бойцов. Подготовка к большому шагу вперед
«Завтра или послезавтраштурм,день еще не был определен командованием, но Веденеев догадывался: завтра или послезавтра.Главная задачанастроить людей. Сегодня вечероминструктаж. Соберутся политработники, парторги и комсорги. Что сказать им для последней беседы с бойцами? Вспомним злодеяния гитлеровцев на нашей земле. Но о себе я умолчу,решил Веденеев.Будет говорить рассудок, а что у меня на сердце, сохраню в памяти. Помнить надо. Колчин прав А это что?»
Это был рапорт Колчина. Лейтенант просил откомандировать его в штаб армии или послать в полк на любую должность.
Как бы не так!Веденеев глотнул еще воды, застегнул ворот гимнастерки, встал с решимостью, позвал Колчина и вернул ему рапорт:Извольте объяснить.
Инструктор вертел в руках бумагу.
После ЧП с немецким фельдфебелем вам, товарищ подполковник, и мне досталось от начальника политотдела армии. Я оказался виноватым. И утром написал это, но не торопился подавать. А после разговора с Майселем решил
Ответственности боитесь,напустился на него Веденеев.Цену себе набиваете. Вам известно, что офицеры, владеющие немецким языком, на особом учете и в полк их не пошлют. Рапорты умеете подавать, а дела настоящего от вас не было и нет.
Лейтенант ожидал увидеть начальника слабым, расстроенным, но Веденеев стоял не горбясь и смотрел с таким яростным осуждением, что Колчин, чувствуя себя виноватым, не мог разыгрывать спокойствие и уныло пошел к двери. И остановился. Там, за дверью, ворчал Игнат Кузьмич:
Куда ты прешься, грязнуля? А тощая, тощая до ужасти! Отойди! Я для подполковника печку хорошо натопил, так она тепло учуяла. А ну, марш!
Кто там?спросил Веденеев.
Хозяйка пришла, товарищ подполковник.
Впусти.
Игнат Кузьмич приоткрыл дверь. Вошла кошка. Мокрая, худая. Ее пошатывало. Присев, она жалобно мяукнула и, оставляя грязные следы, побрела к койке, еле вспрыгнула; вцепилась в одеяло, взобралась на постель и стала облизываться.
Вот нахальная!Игнат Кузьмич схватил кошку за ухо. Она, уцепившись за одеяло, тащила его за собой.Может, и хозяйка или хозяин где-то прячутся,промолвил Колчин, растерянно вертя в руках свой рапорт.
Игнат Кузьмич вышвырнул кошку за дверь и свернул одеяло, чтобы пойти и вытрясти его на улице. Он брезгливо посмотрел на пол, где отпечатались кошачьи лапы.
Кошкане примета. Ишь наследила! Шлялась всюду. В марте месяце кошки бесятся Начхать им на хозяев и на войну. А дом помнят. Вам, товарищ подполковник, обедать давно пора.
Идемте, лейтенант. По дороге договорим.
Игнат Кузьмич уже не ходил с котелком к кухнепри штабе открыли столовую; он носил обед лишь для немцев.
Проходя мимо дома, в котором жил Афонов, политотдельцы услышали музыку. Полковник выбивал одним пальцем на пианино бодрый мотив. Колчин вспомнил первую встречу с Гарзавиной, последний разговор перед ее отъездом из дивизии и почувствовал еще большую неловкость: не подумал бы Веденеев, что рапорт подан отчасти из-за Гарзавиной. Этого еще не хватало.
Товарищ подполковник, я виноват,сказал Колчин с искренностью человека, раскаивающегося в своей ошибке.Я хотел взять рапорт, но не решился тревожить вас. За несколько минут многое изменилось. Не буду напоминать тяжелую весть Мой поступок теперь выглядит по меньшей мере бестактным. Вы могли бы сказать резче.
Могу,Веденеев насупил брови, отвернулся, не показывая глаз, полных недовольства и огорчения.Скатертью дорога, товарищ лейтенант. Вы мечтаете о подвигах. В нашей работе героизма нет.
Я не обижаюсь, товарищ подполковник. Но признаюсь честно: когда тот красноармеец рассказывал о вашей семье Мне так жаль!
Не надо, не хочу слышать жалостливых слов!
Я не могу уйти от вас, товарищ подполковник, а вы отталкиваете. Я понял: надо работать вместе.
Веденеев ловко перескочил через большую лужу на дороге, остановился, прислушиваясь к редкой стрельбе на переднем крае, и пошел дальше ровным шагом.
Мы немало делаем для победы,сказал он как будто без связи с разговором.Вот прошли через пустые деревни и поселки. Немцы все побросали: дома, гардеробы с одеждой, пианино. Кошки бродят. Цивильных людей почти нет. Подошли мы к большому городу, возьмем его. Там будет, допустим, уничтожено несколько дивизий врага, камня на камне не останется. Лежат убитые и раненые. Это разгром, победа. Но какой ценой она достигнута? Как выглядит враг? Он сражался до последнего солдата в строю, не деморализован. Другой пример: цивильные немцы не убегают, верят нашему слову, вооруженный противник безоговорочно капитулирует, он понял, что надо искать иные пути. Что важнее? Некоторые,Веденеев имел в виду Афонова, но не назвал его,мало думают о политике. Разгромитьи баста. Герой! А нам нужен не только военный разгром врага, нам важна такая победа, чтобы немцы прокляли Гитлера и нацизм и это передавалось из поколения в поколение. Пусть смоют с себя клеймо свастики. Это будет прочная победа. И я со своими работниками буду делать все возможное для такой победы, рапорта не подам, как вы
Товарищ подполковник!воскликнул Колчин.Я все понял.
А поняли, так молчите. На откровенность не обижайтесь. Вы были свидетелем Прошу обо мне не распространяться.
Недалеко горным обвалом громыхнула крупнокалиберная пушканад полями и лесом прокатился гул с прищелкиванием и шумом ливневого дождя. Пристреливалась тяжелая артиллерия, занявшая огневые позиции.
10
Все было решено, утром шестого апреля командармы на запрос маршала ответили, что откладывать не следует, хотя погода не улучшилась и две тысячи самолетов не могут подняться в воздух. И маршал отдал приказ начинать До десяти часов, начала артподготовки, оставались минуты. Маршал попросил стакан чаю. В этот напряженный момент надо остаться наедине с собой.
Так русский человек, собравшись в трудный путь, перед отъездом присаживается на минуту-другую и сидит молча. Он как бы сбрасывает с себя всю тяжесть хлопот, голова становится свежее, и, возможно, вспомнится, что еще не сделано, и есть время сделать, проверить.
Принесите газету,сказал маршал, и адъютант подумал, что тут самое простоек чаю, известно, нужна газета, но маршал угадал мысль адъютанта и добавил:Немецкую газету.
Адъютант принес «Прейсише цейтунг», газету Коха. Гаулейтер был владельцем ее так же, как главой концерна «Эрих Кохштифтунг», других промышленных предприятий; многих он уже лишился навсегда. Газета славила своего хозяина, имя его встречалось на страницах чаще имени фюрера. Гаулейтер выступал по радио и на разных совещаниях. Речи были стандартны, но каждая излагалась в газете.
Маршал читал, взбалтывая и потягивая чай. Все Кох да Кох Он призывал немцев к фанатичной борьбе с большевиками, напомнил былое. В тексте жирным шрифтом выделялась фраза: «Для нас в Восточной Пруссии незабываемо от начала войны до окончательной победы слово старого Мольтке: вперед!»