Он хотел сказать о раненом и не смог.
Так и умер с открытыми глазами, тускло смотревшими в небо, одинаковое над всей землей.
* * *
Афонов позвонил Сердюку и сообщил, что первая попытка овладеть фортом окончилась неудачно. Огонь противника сильный, единого порыва в штурме не получилось.
Что вы намерены делать?спросил генерал.
Повторить штурм. А недостатки учтем.
Сердюк, помолчав, сказал:
Приезжайте сюда, подумаем вместе.
Афонов приехал, и комдив спросил в первую очередь:
Сколько потеряли?Убитых семь, человек двадцать ранены.
Фамилии погибших?Это спросил Веденеев, сидевший рядом с генералом.
Афонов назвал Щурова, еще командира взвода, остальных не знал.
Эх, Щуров, Щуров! Долгий и горький путь пройден вместе от Беловежской пущи и до Десны летом сорок первого года. Он дважды побывал в госпитале, возвращался в родную дивизию. И вот
Вы верно говорили, товарищ генерал: напрасные жертвыВеденееву хотелось, чтобы Сердюк повторил это, и пусть Афонов больше не заикается о штурме форта.
Сердюк не хотел спора. Он заметил, как подергиваются губы у Веденеева и на щеках выступают пятна, понял, что начальник политотдела решительно не согласен с Афоновым и надо сказать твердое слово.
Неразумно снова штурмовать. Ничем не оправданные жертвы Таково мое мнение. И ваше, товарищ подполковник? Тогда все.
Афонову не понравилось, что комдив как бы ищет поддержки у начальника политотдела: ведь генерал, полновластный единоначальник!
Вы, товарищ генерал, сказали: «Подумаем вместе». И я поделюсь сомнением: разумно или неразумно говорил Афонов, не тая обиды на Веденеева.Воевать опаснее, чем бумажки писать.
Веденеев поднялся от стола, сухие в морщинах пальцы вцепились в спинку стула.
Как вы сказали?
Афонов смягчившимся голосом ловко повернул разговор.
Я, товарищ подполковник, о письме гитлеровскому генералу До чего додумались!
А вы заявили бы это начальнику политуправления фронта. Они там без нас решили.
Я имею в виду не замысел, а исполнение его. Письмо, наверное, не вручено. Одна видимость дела, а донесение послановсе в порядке.
Веденеев, с легко ранимой душой, не нашел, что сказать. Действительно. Майсель мог и не вручить письма. Оно, пожалуй, ничего не изменило бы, и все же надо бы точно знать, выполнено ли задание. Сжимая спинку стула так крепко, что кожа на суставах пальцев побелела, Веденеев смотрел на Афонова, на его мясистый нос и щеки, пылающие здоровым румянцем, и думал:
«Оговорился! А ты юлишь Можешь даже рассмеяться и превратить все в шутку, но я не поверюты не шутишь. Комиссара бы, как было в сорок первом и втором, для тебя одного. Будь я сейчас комиссаромбыстро поставил бы на место»
А полковник, не слыша возражений Веденеева, довольный его молчанием, продолжал доказывать Сердюку:
Действовать надо и как можно быстрее. Уже взяты все форты вокруг Кенигсберга, остался только на нашем участке. Это неприятно для дивизии, товарищ генерал.
Почему же не взяли его?
Форты четвертый и пятый, как я слышал, товарищ генерал, батальоны других дивизий штурмовали по нескольку раз. И мы должны
Афонов настаивал: надо действовать. И придумывал убедительные доводы, горячился. Ему очень хотелось взять форт с боемэто будет расценено как большая победа, его личный подвиг. И Веденеев должен был действовать по-своему разумно. Совладав со своими нервами, он попросил:
Товарищ генерал, отдайте форт нам.
Комдив поднял бровипросьба неожиданная и не совсем понятна.
То есть?
Нам, политотдельцам,Веденеев усмехнулся.Которые бумажки пишут Но я со всей ответственностью прошу. Мы проведем хорошо обдуманную операцию по разложению гарнизона форта.
Напрасная трата времени,бросил Афонов.
Но не крови,отозвался Веденеев, не глядя на него.
Как сказать!возразил полковник.Говорят: время дороже всего. Оттяжка во времени на войне стоит крови.
Веденеев решил стоять на своем.
Для начала пошлем в форт двух немцев. Перебежчик унтер-офицер Штейнерчеловек надежный, охотно пойдет. Обер-лейтенанта Майселя мы меньше знаем. Что ж, проверим! Он будет старшим. Очень важнонемцы будут разговаривать с немцами. Напишем ультиматум.
Уговаривайте, цацкайтесь,хохотнул Афонов, отвернувшись.
Действуем не по чувству и желанию, а так надо по рассудку.
Действуйте,сказал Сердюк Веденееву.
Начальник политотдела вызвал инструктора Колчина, вдвоем они стали писать ультиматум.
Тем временем Афонов пристально рассматривал карту, свежие пометки на ней: полки продвинулись дальше; форт, обведенный синим и красным карандашом и, верно, похожий на чирей, находился ближе к штабу и медсанбату, чем к полкам. А гарнизон форта немалый: триста человек с пушками и пулеметами. В батальоне же Наумова, блокировавшем его, нет и двух сотен бойцов.
Афонов оценивал обстановку вполне серьезно:
Дело с разложением гарнизона может затянуться. Такое дается не скоро, и товарищ подполковник, очевидно, понимает это. А ну как немцы предпримут сильную контратаку? Тогда гарнизон сделает вылазку из форта. Непременно! И окажемся мы между двух огней. Я остаюсь при своем мнении: надо бить и добивать врага, а не уговаривать его.
И я не хочу обниматься с ним,резко сказал Веденеев.Здраво рассуждая, так надо. Хинаштука очень горькая, а приходится глотать. Надо уговаривать, агитировать.
А уверенность, что будет польза?
Не могу, конечно, поручиться за немцев,ответил начальник политотдела.Убедить их в безнадежности сопротивления, когда они находятся под единым командованием и, возможно, имеют радиосвязь с Кенигсбергом и группой «Земланд»,дело не простое. Но ведь у нас никто не сомневается, что мы скоро возьмем Кенигсберг и очистим полуостров. Капитулирует и форт. Возле него мы не прольем больше ни капли крови. Вот что важно.
Да, да,подхватил Сердюк, у которого даже при неминуемых потерях болела душа.Скоро вообще конец войне. И просто грешно перед отцами, матерями, женами, детьми наших бойцов посылать их на смерть, если можно обойтись без этого. Действуйте, товарищ подполковник.
Однако в этот день направлять парламентеров было уже поздно: начинало темнеть. Майсель, неохотно согласившийся идти в форт, доказывал, что оттуда трудно разглядеть белый флаг, а и заметят, так могут оправдатьсятемно! И комендант прикажет стрелять. Это вызвало у Веденеева и Колчина подозрение: надежен ли обер-лейтенант? Прав он лишь в том, что ночью вести переговоры очень трудно, лучше отложить до утра.
Ну вот!гаркнул Афонов.Началась волынка. Будет же нам неприятностей с этим фортом!
Ничего. Добьемся капитуляции без крови,сказал Веденеев, сохраняя спокойствие и уверенность в начатое дело.Фортсвоего рода барометр, гарнизон будет реагировать на то, что происходит за стенами. В Кенигсберге дела идут успешно. Скоро встретимся с гвардейцами.
12
Форты восьмой и десятый на южном изгибе обороны немцев были как два крепких, глубоко сидевших клыка. Между ними с участка девятого форта, захваченного нашими войсками ранее, Гвардейская армия наносила главный удар корпусом генерала Гурьева. Здесь Гарзавин компактно держал свои тяжелые танки, готовый в удобный момент двинуть их в атаку. Стрелковый полк Булахова наступал правее железной дороги на пригород Понарт. С левой стороны от полка донесся потрясающей силы взрывэто саперы разделались с фортом: они обнаружили несколько бочек взрывчатки, подкатили их к земляному валу и столкнули. Словно непроглядная туча нагрянула и в одном ударе молнии израсходовала весь свой грозовой заряд,стена форта рухнула.
Наши войска двинулись к Кенигсбергу. По топкой низине шли бойцыв грохоте немые. Ползли танки и самоходки, глубоко увязая в земле, иногда над той или иной бронированной машиной взметывался дым, будто мгновенно вырастало густолиственное раскидистое дерево.
Второй батальон полка Булахова сумел пробиться к железнодорожной станции, но встретил здесь сильный огонь противника. Булахов выдвинул вперед разведку с танками.
Шестопалов и Лептин остановились в конце улицы, выводящей к привокзальной площади. Саперы и автоматчики соскочили с брони. Танки прижались к стене дома. Впереди был Лептин, наблюдал; Шестопалов слышал в наушниках его голос:
На площадибатарея, три пушки.
Это были остатки батарей, разбитых нашей авиацией. Искореженный металл и колеса пошли на баррикаду, перекрывшую выход на площадь. Наши самолеты уже не бомбили здесь, и немецкие зенитки стояли опустив стволы, приготовившись к стрельбе но танкам.
Куда наведены пушки?спросил Шестопалов Лептина.
Сюда. Погорим, товарищ лейтенант. Эх, зеленая Улома!
Молчи и жди команду, приказал Шестопалов.
«Зеленая Улома!»мысленно передразнил он Лептина.Наш генерал и гвардии полковник сидят в танках, находятся в боевых порядках стрелкового полка. В штурмовых отрядах, вероятно, многие погибли или ранены. Станцию враг обороняет крепко, выбить его отсюда трудно. Есть возможность зайти немцам в тыл, неожиданно ударить, помочь штурмовикам. Надо ворваться на площадь, уничтожить пушки на ней, потом двинуть вон туда, где сидят пулеметчики: они прижали огнем наших бойцов к земле. Расстояние до пушек близкое, все решат секунды. Пока танк выдвинется для точного выстрела и наберет скорость Но без риска нельзя, не рисковатьне победить».
Осколочным,скомандовал Шестопалов заряжающему и затем водителю:После выстрелавперед!Он вызвал Лептина и передал по радио:Приготовиться! Я иду первым.
Танк двинулся, огибая машину Лептина. Вот он, решающий момент! А сколько их было, решающих моментов, если Шестопалов за три года войны идет в шестом танке! Шестопаловв шестом Не роковая ли, на самом деле, эта цифра?
Шеститакарта озорная.
Эх!
К черту все! Вперед!
Мотор взревел во всю мощь. Выстрел! Танк рванулся, высекая гусеницами искры из каменной мостовой. Он врезался в баррикаду, подцепил и взвалил на себя весь этот металлический хлам. Может, это и спасло танк. Снаряд угодил прежде в мешанину горелого железа и не пробил броню. В следующую минуту две вражеские пушки были раздавлены. Танкист-стрелок рубил пулеметным огнем разбегающихся немцев.
Погуляем, черт возьми, по вокзалу,услышал лейтенант радостный голос Лептина.
Можно бы ворваться в широкие двери вокзала, под стеклянную разбитую крышу, подавить спрятавшуюся в углах пехоту, уничтожить штаб противника, но Шестопалов скомандовал:
За мной!
Оба танка повернули к длинному зданию, возле которого ровно, поленницей, лежали мешки с песком, защищая весь нижний этаж. Танковые пушки и пулеметы ударили в окна-амбразуры.
Отсюда стали видны железнодорожные пути, блестящие рельсы на черных от масла шпалах и эшелоны, эшелоны. И там продвигались наши лобастые самоходки и, прижимаясь к домам, двигались полусогнутые, крадущиеся фигурки автоматчиков,как тени скользили на белых стенах.
А ведь мы, черт дери, взяли станцию, товарищ лейтенант!кричал Лептин.Почему теперь не ругаешься?
Шестопалов не упрекнул его ни за надоевшее «черт дери», ни за обращение на «ты». Он спросил:
Кто этомы?
Да все, товарищ лейтенант, и мытоже.
Шестопалов выбрался из танка, осмотрел его кругом.
На лобовой броне глубокая царапинаснаряд срикошетил. В машине Лептинаникаких повреждений.
За короткое время на станции собрались все подразделения Булахова, подходили соседние части. Здесь была главная железнодорожная станция Кенигсберга, на ее путях застряло множество эшелонов.
Бойцы-штурмовики шли вдоль линий, равнодушные к тому, чем загружены вагоны. Вдруг остановились, увидев сапоги. Три вагона были разбиты и вспороты пушечно-пулеметным огнем нашей авиации, из них вывалились на землю скользкие, попарно связанные сапоги, офицерскиехромовые, блестящие. Как с неба упали.
Обувка у многих наших бойцов поизносилась. Прикинув глазом размер сапог, они садились на рельсы, сбрасывали грязные обмотки и разбитые ботинки. Веселый разговор катился по железнодорожным линиям.
Оттопали, милые, пора и замену.
Левый сапог пальцы жмет.
Ничего, разносится.
А я свои не сменяю. Сколько дорог пройдено, и везло Некрасивы, да родные.
Толкуй тут.
Лептин тоже захотел переобуться, взял сапоги, примерил.
Форсистые Имею полное право, даже в первую очередь,говорил он, натягивая второй сапог.Мы с лейтенантом вперед всех прорвались к вокзалу.
Бойцы-штурмовики, за живое задетые, накинулись на него.
Вперед всех? Только что появился, и он первый!
Мы три раза под огнем в атаку поднимались.
У нас комбат погиб, многие полегли. А он, целенький, на готовое.
Лептин пытался защищаться.
Честное слово, ребята! Мы с лейтенантом батарею пушек раздавили, много пулеметов уничтожили. Товарищ лейтенант, ведь правда?
Шестопалов крикнул, не отходя от танка:
Оставь сапоги, старший сержант!и, подозвав Лептина, Шестопалов резко отчитал его.Болтаешь много. Мы да мы Пусть пехота переобуваетсяей ходить, и никто не упрекнет. Видишь, командир полка появился. Он тебе покажет трофеи! Лезь скорее в танкс глаз долой!
Булахов шел к вокзалу. Он смотрел не туда, где сидели на рельсах штурмовики, а на перронтам, обнявшись, брели два бойца. Связной Булахова Николка и связной от артиллерийского полка успели где-то хватить изрядно спиртного и пошатывались.
Николка, увидев своего командира и с ним штабных офицеров, остановился, поднял растопыренную пятерню к сдвинутой на ухо шапке.
Товарищ гвардии полковник и Герой всего Советского Союза, разр-решитепытался он доложить и забыл, о чем надо докладывать.
Булахов испытывал и злость и горечь. При штурме железнодорожной станции убиты майор Сумин, старший лейтенант Нуров, в батальонах серьезные потери. А тут такая мерзостьпьяный связной командира полка. Что с ним сделать?
А Николка с расхристанным видом, выпученными глазами продолжал молоть:
Я знаю, товарищ гвардии п-полковник, вы принимаете р-решения быстро. Огонь на себя, сам в огонь Скажите мне: в огонь! И я пойду. Сейчас Николкув штрафную роту. И прально Вы все можете исделать.
Отправляйся спать и никому не показывайся. Завтра получишь своепригрозил Булахов.
Повернувшись к штабным офицерам, он сказал:
Выставить охрану, чтобы никакого безобразия. Пока наш полк здесь, мы отвечаем за порядок. Ничего не трогать. На вокзалемне докладывалимного гражданских людей. Надо посмотреть.
Там я видел, товарищ гвар-рдинначал было Николка, но Булахов скомандовал ему:
Шагом марш!
Николка поплелся. Булахов посмотрел ему вслед.
«Что с ним сделать? Да ничего не сделаю. Это надо было сейчас. Потом отойдет сердце, и не смогу. И не прогоню от себя. Он плыл со мной через Неман, вместе шли сквозь горящие сараи. Окажись Николка при стычке с немецким оберстом, он подставил бы свою грудь под пулю и прикрыл бы своего командира».
Не перечесть всех случаев, когда связной доказывал преданность и верность, не думая о себе.
* * *
На железнодорожной станции скопилось много немцевбольше женщины с детьми. Уже третий день они прятались в подвалах, где были камеры хранения и другие помещения; никто не выходил, и там, внизу, густел спертый воздух, но этого люди не замечали. Они боязливо смотрели па красноармейцев. Женщины держали в руках узелки и прижимали к себе детей. Русские солдаты пока не обращали на них внимания; стуча каблуками, бегали по каменным ступеням вниз и вверх, по цементному полу коридоров, открывали двери, заглядывали во все комнатывыискивали спрятавшихся немецких солдат и офицеров и находили их.
Люди в гражданском не трогались с местабез приказа или разрешения уходить нельзя. Сидели, стояли и ждали.
Когда все пленные были собраны в одну группу и уведены, у входа в самый большой подвал появился красноармеец с черным рупором в руке. Он громко объявил по-немецки:
Алле хоренслушайте все, кто здесь находится. Вам пока выходить нельзя, это опасно. Следует оставаться на месте. Наше командование распорядилось доставить к вечеру сюда походную кухню. Все, кто не имеет с собой еды, смогут получить хлеб и горячий суп. В первую очередь получат женщины с маленькими детьми и больные. Оставайтесь пока на месте, здесь безопасно. К вечеру будет кухня.