Леночка повернулась совсем по-военному и взяла свой чемоданчик.
Ну, как дела в полку Данилова и у других?спросил генерал, обращаясь к Афонову.
Дела складывались так: полки продвигались с упорными боями. Надо переносить командный пункт дивизии, подтягивать тылы.
И все дальше за спиной дивизии оставался огнедышащий форт.
15
За полдень перевалило, когда парламентеры появились возле форта. Мост не был убран, ворота открыты. В форту толпились солдаты, Майсель сидел на ящике из-под мин. Он заметно обрадовался парламентерам и присоединился к ним.
Солдат здесь очень много,сказал майор Наумов, оглядывая немцев.Как на митинг собрались. Может, они уже договорились?
Солдаты готовы согласиться,подтвердил Майсель.Но они есть только солдаты.
Доложите господину коменданту,попросил Колчин фельдфебеля,пришли парламентеры.
Комендант обедает,сообщил фельдфебель.
Пойдите и доложите,настаивал Колчин.
Это невозможно. Миттагспаузе. Время обеда. Ничего не поделаешь. Придется немного подождать.
«Пунктуалисты!»Колчин вспомнил сказанное Веденеевым.
В ожидании коменданта Наумов оглядывал форт изнутри. Он знал план, в штабе полка изучал по макету, рассматривал форт издали в бинокль, сейчас близко увидел снаружи, вошел с тыльной стороны через дверь в толстых стенах и вот стоит внутри форта на открытой площадке.
Да, очень большое, мощное сооружение! В плане форт похож на шестиугольник, вытянутый по фронту. Размеры: метров триста-четыреста на двести, около того Толщина стен видна по амбразуре тыльного капонира и проему воротв полный размах рук. Центральное сооружение имеет три этажавнизу склады боеприпасов; толщина покрытия над верхним этажомполтора метра кирпичной кладки и слой земли в пять метров. Это было известно из пояснений к плану. По краям фортабоевые полукапониры; стены трехметровой толщины, амбразуры выведены так, что пулеметный огонь из них покрывает весь ров, заполненный водой, и подступы к немуэто батальон испытал на себе. На открытых двориках внутри фортааппарели, из них выкатываются пушки для стрельбы навесным огнем. Здесь же, глубоко под землей, должны находиться казармы, офицерские комнаты.
Комендант форта,указал Майсель на майора, хромавшего впереди трех офицеров.
Наумов развернул плечи и резким движением взял руку под козырек. Он смотрел на немецкого майора и говорил Колчину:
Скажите ему, что мы тянуть волынку не намерены. Переговоры начать немедленно.
Колчин перевел коменданту такон нарочно говорил по-немецки плохо, чтобы только поняли:
Старший из нас, майор, спрашивает, где будем вести переговоры? Здесь, в присутствии солдат, или в помещении?
О, разумеется, не здесь,быстро ответил комендант,Приглашаю вас
Они спустились в подземелье. Мрачно было внизу. Давила тяжесть перекрытий, и могильным холодом склепов тянуло из невидимых нор. Шаги раздавались тупо и глухо. Немцы включили электрические фонарики. Майор Наумов отметил глазом, что главный коридорпотернапронизывает подземелье от напольной, с фронта, стены до тыльного капонира; проходы вправо и влево ведут к казармам.
В конце одной из казарм большая комната представляла собой что-то похожее на офицерскую столовую. В центре еераздвижной стол и вокругстулья. Тяжело нависали каменные своды с острыми выступами; в углах гнездилась тьма, словно мрак средневековья скопился там.
Грохот фронта доносился сюда глухо, как шум морского прибоя. Голоса звучали иначе, искаженно, и у всех они были почти одинаковыми.
Комендант, его офицеры и наши парламентеры сели за стол. Колчин спросил у немцев, знает ли кто из них русский язык. Никто не знал. Тогда он пояснил, что и парламентеры не знают немецкого, а сам он говорит очень неважно и потому начнет с того, что зачитает ультиматум.
И он стал читать, произнося слова, как школьник, делая ошибки.
Гарнизон в Кенигсберге плотно окружен, там смерть либо пленоб этом было известно, и немцы слушали с угрюмой подавленностью. Они шевельнулись, напрягли внимание, когда услышали:
«Советское командование предлагает вам сложить оружие. Если вы и весь гарнизон добровольно сдадитесь, вам гарантируется полная безопасность. До окончания войны вы останетесь в русском плену, после этого вернетесь на родину. Личная собственность солдат и офицеров будет сохранена. Выносите и складывайте на открытой площадке форта все вооружение, боеприпасы, все военное имущество и в восемнадцать ноль-ноль организованно выводите гарнизон через задние ворота, где вас будут ждать советские офицеры. Всем вашим раненым будет оказана медицинская помощь, пленным обеспечено хорошее питание».
Подписал командир дивизии генерал-майор Сердюк.
Показав подпись, Колчин положил бумагу на стол.
Один из немецких офицеров с фашистским значком на мундире нагнулся к коменданту и сказал тихо, что не верит в предложенные условия, добавил скороговоркой фразу, трудно переводимую. Но Шабунин, навостривший ухо, понял и незаметно подмигнул Колчину. Лейтенант тоже уловил смысл. Фашистский офицер уверял, что в плену всех расстреляют, член партии или нетвсе равно конец один.
Комендант с озабоченным видом обратился к русскому майору:
У нас вызывает сомнение пункт об условиях плена. Это правда, что по окончании войны всех нас отпустят на родину? Даже если война окончится через месяц, неделю?
Колчин перевел, и Наумов, человек вообще-то выдержанный, едва поборол возмущение и ткнул пальцем в бумагу.
Будет так, как сказано в ультиматуме! Пусть верят. Здесьподпись генерала. Как они смеют торговаться!
В переводе Колчин опустил последнюю фразу. Немцы стали оживленно переговариваться друг с другом. Дело, кажется, шло к соглашению. Лишь офицер с фашистским значком, гауптман, упорствовал. Он рассматривал подпись русского генерала и почему-то находил ее недостоверной, говорил, что так генералы не подписываются. Комендант стоял возле него и почти беззвучно шевелил дряблыми губамислов не разобрать.
Колчин показал им часы и напомнил, что время не ждет. Комендант заявил, поглядывая на гауптмана:
Мы согласны. Отвечаем: да! Но, чтобы рассеять остатки наших сомнений относительно условий плена, мы хотели бы еще раз послать своего офицера с одним из парламентеров к вам в штаб. Надеемся, генерал лично подтвердит сказанное в ультиматуме о плене.
Наумов побагровел. Он вырвал из рук гауптмана бумагу, потряс ею над столом.
Подпись генерала. Документ! Личная подпись советского генерала. Зачем нужны слова?
Его поняли без перевода. Комендант, сохраняя невозмутимость, повторил свое предложение:
Да, мы согласны. Но лучше сделать так: господин русский майор с одним парламентером останется здесь, а наш, уже знакомый вам, офицер с господином русским лейтенантом сходят в штаб, встретятся с генералом. Это займет немного времени. Слово генерала, и мы складываем оружие. Понимаете, слово генерала! Подпись можно сделать другой рукой.
Остыв, комбат сказал Колчину с той же вежливостью, с какой почти всегда обращался к своим офицерам и бойцам:
Как видите, товарищ лейтенант, они тянут время. Я не могу ждать, не имею права остаться здесьна то не было приказа комдива. Предупредите их, что они теряют последнюю надежду спасти себя, и кончим разговор.Наумов, шепнул Колчину: «Я увидел, как вернее штурмовать форт».
Лейтенант помнил наставление Веденеева: не допускать затяжек. Знал и то, как хочется начальнику политотдела довести начатое дело до конца, и Колчин желал того же.
Товарищ майор, они же согласны. Повозимся еще часок, беда невелика. Зато вашему батальону не придется штурмовать форт, нести потери. Я с Шабуниным могу остаться, а вы пойдете в штаб. Договоримся, что они пошлют тоже двоих парламентеров, непременно офицеровтак надежнее.
Ладно,уступил Наумов.Нo в штабе я доложу, чья инициатива. Сюда не вернусь. Не могу видеть их Я потерял замечательных бойцов и должен уговаривать врага? Довольно!
Комендант форта отказался посылать двух офицеровдостаточно одного.
Но мы остаемся вдвоем,напомнил Колчин.
Это ваше дело.
«Так не годится,волнуясь, обдумывал положение Колчин.Одному своему, даже офицеру, они могут не поверить, и опять задержка. От них должны пойти два парламентера. Непременно! Как же быть?»
Тут взгляд его остановился на Майселе, который не принимал участия в переговорах и молча сидел у дверей.
«Надо оставить и Майселя, тогда они согласятся. Но ведь это тот самый обер-лейтенант, и я не ошибаюсь! Можно поверить, что он выполнил задание в Кенигсберге, и вот пошел парламентером, а сердце подсказывает: остерегайся! Вместе с Майселем среди гитлеровцевэто большой риск. Но как важно, чтобы весь гарнизон форта сложил оружие! Ради этого стоит рискнуть. Ведь форт окружен, наширядом»
И, поколебавшись, Колчин решился:
Мы можем остаться втроем, а вы пошлете двоих офицеров.
Кто у вас третий?спросил комендант.
Вот!указал Колчин на обер-лейтенанта.
Его мы не можем считать за парламентера. Он немец.
Он наш военнослужащий.И Колчин заговорил на чистейшем немецком языке.А я, кто по-вашему? Нет уж, господа, позвольте нам знать, кого посылать парламентерами, это наше право, национальность для нас не имеет значения. В Красной Армиилюди всех национальностей страны. Может, вы хотите разговаривать непременно с русским генералом, а командир нашей дивизии украинец! Как же быть? Прошу считать нашего товарища парламентером, иначе все уйдем.
Опять возник долгий разговор. Сошлись на том, что с майором Наумовым уходят два офицераобер-лейтенант и лейтенант, остаются Колчин, Шабунин и Майсель. Комендант потребовал от своих парламентеров лично встретиться с советским генералом; если он подтвердит условия сдачи в пленвернуться с любым количеством русских офицеров, перед которыми гарнизон сложит оружие немедленно.
Майор Наумов поставил условие: сам осмотрит немецких парламентеров, не спрятано ли оружие; один из них с белым флагом пойдет впереди, второй следом, сам майорпозади.
Я не верю им,сказал Наумов Колчину на прощание.Они не верят в подпись генерала, и я подозреваю: с умыслом это. Послушайте, лейтенант, вы нравитесь мне, и хочется быть откровенным до конца. Я слышал о ваших отношениях с Гарзавиной. Может, вам передали, что она ночевала у меня в блиндаже и я был с ней близок как мужчина с женщиной
Зачем об этом, товарищ майор?
Затем, что я не верю немцам, и если вам здесь придется тяжело, не думайте плохое о Наумовеон не подлец. Дайте вашу руку.
Наумов пошел с немецкими парламентерами. Было еще светло, и близко находились бойцы батальона, они внимательно следили за фортом.
Как будто ничего опасного не предвиделось.
Приведя немцев в штаб дивизии, Наумов доложил о переговорах и ушел к себе в батальон.
Комдива в штабе не было. У Сердюка хватало забот без форта. Он уехал в левофланговый полк и задержался там. Ему позвонили. Генерал ответил, что не может сейчас покинуть полкобстановка не позволяет.
Ни Афонов, ни Веденеев не могли убедить немецких офицеров в надежности генеральской подписи. Парламентеры хотели видеть генерала лично, услышать от него: да, все будет так, как написано. У них есть приказ коменданта.
Немцев оставили в отдельной комнате. Афонов с криком подступил к Веденееву:
Я же говорил, что врага не агитировать, а бить надо. Развели антимонию. Нельзя было тянуть до вечера. В темноте черт знает что может произойти. Вы назвали форт барометром. Верно! Стрелка этого барометра может метнуться на бурю. Перед фронтом дивизии появились дополнительно немецкие части. Возможна контратака. Это не страшно. Отобьем! Но если гарнизон вывалит из форта и ударит нам в спину? Им терять нечего. Они фанатики и на все способны.
Форт же остается блокированным,возражал Веденеев, однако не с прежней уверенностью в правоте своей.
Блокированный!горячился полковник.Малочисленный батальон Наумова редкой цепью окружил форт. Гарнизон ударит в одном месте, что тогда? Агитация не поможет. Вот попробуйте убедить их, поговорите еще раз,Афонов кивнул на плотно прикрытые двери, за которыми находились немецкие парламентеры.Они стоят как истуканы. Им приказано встретиться с генералом, и они будут ждать, пока не выгоним. Комдив появится не скоро. Надо отправить немцев обратно, а наших вернуть. Сказать коменданту со всей твердостью: либо капитулируете немедленно, либо мы штурмуем форт и уничтожим всех. Довольно играть в кошки-мышки. А ваш Колчини полковник махнул рукой,мальчишка еще. Я человек прямой и говорю вам в глаза.
Веденеев внутренне согласился: да, Колчин проявил мягкость, и создалось трудное положение. Видно, не подошло время разговаривать с немцами по-человечески. Но ведь надо начинать! Учиться вести с ними диалог. Для будущего надо. Не все у них просто фигуры в шинелях, слепые, знающие одно: приказ есть приказ. Есть люди с прояснившимся взглядом. Не получился полезный диалог сейчас, получится позднее. Линия правильная. Нужны терпение, выдержка.
Я не отступлюсь,сказал Веденеев Афонову, стиснув кулаки.Не могу У нас общая цель, но обязанности разные. Понимаю всю ответственность и не побоюсь ее.
Тогда как хотите.Афонов надел шинель и позвал связного-автоматчика.Я иду на передовую. Через полчаса встречусь на наблюдательном пункте с комдивомтак договорились. Разумеется, доложу подробно. Заварили кашурасхлебывайте.
Веденеев позвал парламентеров. Слабое знание немецкого языка не позволяло вести свободный разговор на серьезные темы. Подполковник задавал несложные вопросы. В ответ слышал непреклонное:
Будем ждать генерала. Так приказано.
Приказ есть приказ.
Веденеев выругался с досады и отвернулся от них.
Подкрадывалась вечерняя темнота. Фронт не утихал. Наоборот, стрельба усилилась, но не это тревожило Веденеевавсе мысли его были привязаны к форту.
В казарме форта, даже в офицерской комнате, был спертый воздух. Очевидно, при бомбардировке в форту нарушилась вентиляция, повреждена канализация, если она была. Вдобавок чадили спиртовые плошки. Колчин попросился во двор форта. Парламентеров вывели и оставили здесь одних. Ворота находились под охраной. Русские не могли убежать. Да и пришли они сюда не затем, чтобы помышлять о бегстве.
Гарнизон форта знал о переговорах и ждал приказа коменданта о капитуляции. Даже задержка немецких парламентеров и наших офицеров не особенно беспокоила Колчиначерез час, вероятно, все кончится, триста солдат покинут эти непробиваемые стены, и стоит подождать еще немного.
Немцы слонялись по двору форта, болтая между собой. У пулеметов остались дежурные, и на верху форта стояли наблюдатели. Колчин и Шабунин видели, что солдаты тайком от офицеров уже готовились к сдаче. Это не касалось пока оружия. Немцы осматривали свои бумажники, блокноты, письма, вещевые мешки и сумки. Доставали фотографии и рвали их на мелкие куски. По всей вероятности, это были фотоснимки, сделанные в России и запечатлевшие сцены расправ. Владельцы их не хотели, чтобы такие документы попали в руки Красной Армии. Выбрасывались некоторые вещи, награбленные, должно быть,они втаптывались в грязь. Один ефрейтор, шаря у себя в карманах, уронил что-то похожее на маленькую записную книжку. Когда он отошел, Колчин нагнулся и подобрал блокнотик.
Это оказалась длинная полоска плотной бумаги, сложенная гармошкой. На каждом прямоугольникерисунок. Первый рисунок: немецкий солдат, приехавший с фронта в отпуск, стоит перед своей возлюбленной, а рядом с ней отец и матьони благосклонно разрешают дочери погулять с героем-фронтовиком. Следующая картинкасолдат и девушка в кафе за столиком, на котором бутылка и две рюмки. Затемотдельная комната, две фигуры, замершие в поцелуе, рядом кровать. Дальшепорнографические сценки, одна безобразнее другой. Последний рисунокпочти повторение первого: девица чинно стоит перед родителями, солдат возвращает им дочку «в целости и сохранности», и все довольны.
Сложив «гармошку», Колчин кинул ее на прежнее место. Ее подобрал проходивший мимо солдат, растянул, погоготал и положил себе в карман.
Почему-то долго не показывались парламентеры. Шабунин высказал опасение:
Если наши случайно подстрелили немцевдело дрянь.