Русские, судя по стрельбе, совсем близко. Не выбросить ли белый флаг, чтобы они поспешили сюда? Но увидят эсэсовцы, и взрыв произойдет немедленно.
Томас пошел к брату. Тот сидел за столом и курил сигарету за сигаретой. Портфель лежал на столе. Вентиляция не работала. Дым заполнил кабинет, лицо Густава было зеленоватым. Томас, не спрашивая, взял со стола сигарету, закурил и посмотрел на цементный потолок.
Могила для десяти тысяч человек. Один из могильщиковГустав Бухольц. Представляю его судьям Ты не отворачивайся.
Густав сплюнул в угол и что-то пробормотал. Томас в бессилии выкрикнул:
Пойми же ты: это наши люди!
Для меня,главный инженер положил руку на портфель,главный вопрос: кому я отдам это?
Советскому коменданту,резко ответил Томас.Больше никакого начальства тебе не будет. И отвечать за соучастие в преступлении будешь перед комендантом, а потом перед военным трибуналом. Не думай, что я шучу.
Это же выдача документов противнику!возмутился Густав.
Противник тот, кто обрекает тысячи людей на гибель.Томас подошел к брату, положил руку ему на плечо,Густав, одумайся, пока не поздно. Ты знаешь, где заложена мина, должен знать. Скажи, и больше от тебя ничего не потребуется.
А если я не скажу?
Тогда ты будешь моим врагом. Я останусь здесь, с людьми, и разделю с ними общую участь.
Ты не сделаешь этого, Томас!испугался брат.Ты не сделаешь ради своей семьи. Она, возможно, не погибла.
Нет, сделаю,твердо сказал Томас и оттолкнул брата.Именно ради своих детей сделаю. Пусть они знают, что их отец хотел спасти людей, но ему помешал дядя Густав, и пусть они проклянут!
Задыхаясь, Томас сел и схватил сигарету.
Как дым в комнате, стояло молчание. Лицо Густава еще больше позеленело. Он смотрел на портфель. Томас медленно пошел к двери.
Да!воскликнул он.Чуть не забыл.И неловко, одной рукой, расстегнул шинель, полез во внутренний карман.Это важно, последнее, что осталосьВотфотокарточка отца. Всю войну носил с собой. Возьми и сохрани. Наш отец был простым рабочим. Будь он жив, он сказал бы, кто из нас прав. Я знаю, что он сказал бы обо мне и о тебе. Бери!
Густав посмотрел на фотографию и положил ее на стол. Внутренне мучаясь, он спросил:
Ты решительно остаешься?
Да!
Ты всерьез полагаешь, что эти документы надо сдать советскому коменданту?
Можешь выбросить их. Нужны они коменданту! Но если всерьез, еще разда! Так же поступит и Лаш со своими документами, он отдаст их советскому командованию.
Легко все получается у тебя, Томас.
Это потому, что я больше твоего повидал и пережил. Ну, Густав, еще минутаи я ухожу.
Брат нервными движениями открыл замок. Достал бумаги, взял нужную, остальные сунул в портфель. Он показал Томасу чертеж.
Вотплан завода. Здесь проходит канализационная труба. Смотри масштаб. Один метр от задней стены склада, два метра от боковой справа. Под полом Запомнил? И еще запомни: я тебе ничего не говорил и не показывал.Густав спрятал чертеж в портфель и щелкнул замком,А теперь оставь меня одного.
Посмотри на меня, Густав,попросил Томас.Прямо в глаза смотри. Вот так. Ты что задумал? Да знаешь ли, сколько в русском плену генералов и офицеров, не говоря уже о солдатах, и ни один не застрелился. А ты! Ведь ты просто инженер. А ну, дай сюда пистолет. Немедленно! Где он у тебя? Я не уйду, не выпущу тебя, погибнем вместе.
Нажимая сильным плечом на брата, Томас оттеснил его от стола, выдвинул ящик справа, взял тупорылый «зауэр» и сунул в карман брюк.
Вот так лучше. О будущем Германии надо думать, а не о смерти. Сиди и думай, а я пойду в склад.
Нет уж, теперь пойдем вместе. Тебе с одной рукой не управиться,Густав спрятал портфель в сейф.
Вернулись они через полчаса, стряхнули с себя пыль, вытерли руки.
Ну, что дальше, Томас?
Будем ждать русских.
Здесь можно спокойно ждать. Но ведь и другие заводы, многие объекты заминированы, подготовлены к взрыву.
Не мы одни на свете
Ждать им не пришлось. О главном инженере не забыли. Телефон не работал, в кабинет ворвались три эсэсовца. Старший из них, с рыхлым лицом, в очках, с одним разбитым стеклом, спросил:
Господин главный инженер, вы готовы?
Готов,не спеша Густав поднялся им навстречу.
А это кто?эсэсовец посмотрел на Томаса, прищурив глаз, не прикрытый стеклом.
Мой брат. Работает здесь.
У них не было времени заниматься братом главного инженера. Старший скомандовал:
Идемте! Русские совсем рядом. Надо спешить. Где документы? Давайте портфель!
Я понесу его сам, я отвечаю,сказал Густав.
Ведите запасным выходом.
В кабинете была прикрытая ширмой еще одна дверь, за ней узкий коридор. Густав шел впереди. Старший эсэсовец светил фонариком.
Они вышли на другой стороне улицы и увидели советские танки. Приземистые машины, раздвигая груды кирпича, приближались к невидимому заводу. Они не стреляли, слышался лишь скрежет и лязг гусениц.
Из-под земли показался первый человек. Это была женщина. В правой руке она держала белый платок и размахивала им. Появились еще люди. Толпа росла. Танки замедлили ход, сократили интервалы между собой и густо наползали на территорию, где находился подземный завод.
Сигнал!крикнул старший эсэсовец. Второй эсэсовец достал из-за голенища ракетницу и выстрелил.
Ракета взлетела высоко, вспыхнула ярким розовым облачком и повисла на парашютике. Ветер нес ее к центру города.
Эсэсовцы смотрели туда, где накапливалась людская толпа и к ней медленно подходили советские танки. Еще секунда, и грянет взрыв. Эсэсовцы ждали его, они отходили дальше, опасаясь камней, которые полетят вверх и посыплются на землю, почти бежали, поторапливая братьев Бухольц.
Прошла секунда, другая Эсэсовцы остановились. Прошла минута. Взрыва не было. Ракета видна далеко. Сигнал по проводу полетит немедленно. Нажать кнопкуна это требуется одно движение. Но взрыва не было.
В чем дело?старший эсэсовец схватил главного инженера за руку.
А что?спросил Густав и слегка побледнел.
Давай сюда портфель!
Мне отвечатьначал было Густав, но Томас, стоявший позади брата, подтолкнул его:
Отдай.
Эсэсовец вырвал портфель. Кося глазом, он всматривался в лицо главного инженера, остальные двое напряженно следили, как вдали яркой пушинкой опускается ракета.
Взрыв? Почему нет взрыва?спрашивал старший эсэсовец: если бы не разбитое стекло очков, он заметил бы испуг на лице Густава и все понял бы.
Какой взрыв?Густав, отвернувшись, посмотрел туда, где был завод.
Вы же знали? Я вас спрашиваю.
Это не мое дело,спокойнее ответил Густав.Если должен быть взрыв, он будет.
Отошли еще немного и задержались в ожидании. Старший эсэсовец стоял на гребне битого кирпича, двоечуть ниже, они видны по пояс; братья Бухольцпо эту сторону кирпичной гряды.
Томас наблюдал за танками. Танкисты высунулись из открытых люков, махали руками. Передний танк остановился. Очевидно, это была командирская машина.
Командир не мог не обратить внимания на яркую, необыкновенного свечения ракету, спускавшуюся на парашюте: подобные сигналы не упоминались в приказе. Заметил он и то, как из тысячной толпы отбегала группка людей. Трое из них были в военной форме, не похожей на красноармейскую.
Танк немного повернулся, пушка его качнулась угрожающе.
Надо подождать еще минуту, самую малость,Томас догадался, что сейчас произойдет. Он вступил с разговор со старшим эсэсовцем:
Я совсем не понимаю, о каком взрыве идет речь.
Вас не спрашивают.Эсэсовец смотрел на главного инженера.Довольно прикидываться простачком!
Он передал портфель одному из эсэсовцев и схватился за кобуру пистолета.
Назад!крикнул Томас громко, с такой тревогой в голосе, что рука старшего эсэсовца замерла и он оглянулся, не понимая, откуда грозит опасность: танки шли мимо ликующей толпы неторопливо, мирно, без стрельбы, и некоторые остановились.
Томас ухватил брата за полу, и оба покатились с груды кирпичей внизтам был каменный выступ фундамента. Они спрятались за этот выступ. Томас вспомнил о пистолете брата, но рука была исцарапана в кровь, локоть после удара словно рассыпался.
Пулеметная струя из танка гигантским стальным прутом стегнула по груде кирпича и камняметнулись искры, поднялась пыль. Эсэсовец с пистолетом запрокинулся и упал, другие скрылись.
Ты жив?спросил Томас брата.
Кажется, даГустав поднялся тоже с царапинами на руках, ноги болели от ушибов.Ты спас мне жизнь.
Смотри!Томас показал туда, где все еще выбивался из подземелья людской поток, заполняя улицу.
Там единственная пулеметная очередь, направленная куда-то в сторону, никого не испугала. Людское море шумело, двигалось, блестело слезами радости, плескало белыми платочками в поднятых руках.
И никто в многочисленной толпе не подозревал, что этот радостный момент мог и не означать спасения, и, возможно, они не узнают вовсеразъедутся по родным городам и селам, потеряют друзей по несчастью, но пережитого не забудут и навсегда запомнят вот этот вечерний час своего освобождения!
17
Задолго до того как листовки были сброшены над Кенигсбергом и упали всюду и на Университетскую площадь, где в бетонированных подземных убежищах находился штаб командующего гарнизоном, генерал Лаш понял, что положение безнадежно. Мощные форты, соединенные траншеями через промежуточные огневые точки, оказались изолированными. Связь между ними оборвалась. Каменное ожерелье распалось на отдельные опорные пункты, которые прекращали сопротивление один за другим.
Лаш уже не имел постоянной связи с командующим армией, с его штабом в Пиллау, с командирами войсковых соединений и частей гарнизона, не получал сведений о том, что происходит на переднем крае. Но он видел и чувствовал, что дело идет к полному краху. Он посылал в войска штабных офицеров, те долго пропадали где-то, совсем не возвращались или приходили грязные, растерянные и сообщали устаревшие данныеобстановка быстро менялась и все к худшему.
К вечеру седьмого апреля гарнизон Кенигсберга еще имел возможность вырваться из мешка, отойти на Земландский полуостров, и требовалось принять решение, пока не поздно. Но на это необходимо было согласие гаулейтера Коха, генерала СА.
Глухая комната убежища вздрагивала, как будто русские бомбы и снаряды пробивали землю и она отзывалась обратными толчками. Серая цементная пыль висела в воздухе, чувствовалась на зубах, забивалась в ноздри.
Господин гаулейтер,сказал Лаш и поперхнулсяв горле едкая пыль и трудно начинать разговор о безнадежном сопротивлении.
Он склонился над картой, по которой нелегко было узнать обстановку, и это ставило командующего гарнизоном в неловкое положение: он говорил о выводе войск, запинаясь все больше, что Кох, наместник восточных земель рейха, мог истолковать как признак трусости.
Гаулейтер слушал не мигая, водянистые глаза уставились на Лаша.
Значит, без приказа, самовольно уйти из Кенигсберга?
У нас нет связи с командующим армией, мы не можем получить от него приказа.
Кох презрительно хмыкнул: попробовал бы командующий армией отдать такой приказ!
Но есть прямая связь с Берлином,обронил Лаш.Можно запросить разрешения.
Вскочил Кох, несмотря на свою тучность, заметался по кабинету.
Это невозможно. Позорно!взвинчивал он себя криком.Мы поклялись фюреру не оставлять Кенигсберга. Кенигсбергкрупнейшая крепость Германии, немецкий оплот на востоке. Если падет Кенигсберг, это покажет всем в Германии, что русских уже невозможно задержать, что Берлин, не имеющий таких укреплений Вы с ума сошли!
У Лаша была одна надеждана то, что Кох разбирается в военных делах.
Простите за излишнее напоминание,заговорил он, из-под опущенных век наблюдая за гаулейтером, у которого после крика появилась в уголках рта белая пенка,выгенерал, командующий фольксштурмом Восточной Пруссии. Попробуем рассуждать, как военачальники. В Кенигсберге стотридцатитысячная армия, большая часть ее уцелела, надо полагать Еще почти сто тысяч находится в оперативной группе «Земланд». Не разумнее ли, пока есть возможность, отойти на полуостров, соединиться с опергруппой и тем самым усилить Четвертую армию, которая, опираясь на порт Пиллау, поддерживает сообщение морским путем с Германией и может обороняться долго. По- военному мысля, это решениеединственно верное.
Лаш расчетливо и тонко вел свою линию. Согласие гаулейтера сняло бы с командующего гарнизоном ответственность. Кох понимал это. Он смотрел на Лаша с противно-кислым выражением своих водянистых глаз.
«Ты, ничем не прославившийся генерал, был назначен на пост командующего кенигсбергским гарнизоном только потому, что ты родом пруссак и у тебя не должно быть мысли о сдаче Кенигсберга. Военные решения! Да сколько их было, правильных военных решений, и сколько поражений. Теперь решающую роль играют, слава богу, уже не генералы, а гаулейтеры. Войну нельзя выиграть одними военными средствами, отошло то время».
Послушайте, генерал,Кох сел напротив Лаша. Может быть, по-военному мысля, решение было бы и верное, но по политическим соображениям это будет ошибкой, преступлением, и фюрер не простит.
Давайте все же запросим Берлин.
Нет!
Каково же тогда ваше предложение?
Драться до последнего солдата и погибнуть вместе со всеми. Но это значитвыстоять. Оттяжка во времени нам на пользу. Фюрер помнит о нас. Скоро в ход будет пущено новое оружие, наступит перелом. Мы надеемся на раскол непрочной коалиции врагов. Все пламя войны повернется в сторону востока, и тогда Кенигсберг, как передовой форпост, сыграет свою выдающуюся историческую роль.
Совершенно верно.Лаш еще пытался уговорить гаулейтера,Для будущей победы нужно сохранить армию. Порт Пиллау с его сообщениямиболее надежный форпост. Наши войска в Курляндии, благодаря сохранению морских коммуникаций, держатся прочно.Я настаиваю, господин гаулейтер,запросим Берлин.
Ни в коем случае. Разговор окончен. Выполняйте свой долг.
Оставшись один, Лаш сидел во всеохватывающем оцепенении, мысли были безотрадны, сбивчивы:
«Хитрый Кох умывает руки. Чего ждать? Смерти или нового оружия? А положение катастрофически ухудшается с каждым часом. «Выполнять долг»,сказал Кох. А как его выполнять, если командующий гарнизоном лишен права обратиться в Берлин?»
Человек военный до мозга костей, Лаш привык повелевать подчиненными и подчиняться тому, кто выше, но эта привычная и такая удобная субординация нарушилась. Он подчинялся не командующему армией, с которым не было связи, а гаулейтеру. Он не мог и повелевать, как прежде. Если бы ему даже разрешили отойти на Земландский полуостровединственное, о чем он теперь думал, чтобы спасти своих солдат и себя,очень трудно было бы довести приказ до всех соединений и частей гарнизона. И остается единственноепогибнуть. Тут Лашу пришла парадоксальная мысль: русские больше заботятся о жизни немцев, предлагая окруженным обычные условия плена с гарантиями, согласно международному праву. Так было в Сталинграде, около Минска, всюду, где образовывались котлы.
Бои продолжались и ночью, но с меньшей силой: у русских действовали лишь штурмовые группы. Лашу доложили, что удалось установить радиосвязь со штабом армии. Он поспешил на узел связи.
Господин генерал, здесьЛаш. Русское наступление оказалось такой мощи, что я не ожидал. Около тридцати дивизий и два воздушных флота. Город в развалинах. Ни один истребитель не прилетел с аэродромов оперативной группы «Земланд». Наши зенитные батареи, стиснутые на узком пространстве, бессильны против массы русских самолетов, к тому же зенитчики должны вести бой с танками противника. Все наши линии связи нарушены Моральное состояние войск? В первый день держались стойко. Потом, после всего Солдаты и гражданское население, спасаясь от бомб и снарядов, вместе прячутся в подвалах, население деморализующе влияет на войска. Да, я был под Ленинградом. Совершенно верно, жители Ленинграда вместе с армией обороняли город. Здесь же Но я докладываю, что есть, и прошу разрешения, пока русские не сомкнули кольцо вокруг Кенигсберга, отойти к вам. Боеприпасы на исходе. Подземные заводы? Одни разрушены, другие забиты людьми, не работаютнет электроэнергии. Поэтому надо вывести гарнизон этой же ночью на соединение с группой «Земланд». Этой же ночью. В противном случае