Я немного отдохну,сказал Веденеев и повалился на землю.
Что с вами, товарищ комиссар?Щуров наклонился над Веденеевым.
Это приступВеденеев дрожал в лихорадке. Щуров и Жолымбетов накрыли его шинелями. Группа расположилась на отдых, выставила охранение.
Тропическая малярияпамять о службе в Средне-Азиазиатском военном округе. Из-за этой малярии Веденеев подал рапорт о переводе в другой округ, и незадолго до начала войны переехал с семьей в Белоруссию, но болезнь не оставила его.
Как ни странно, а во время приступов Веденеев душевно чувствовал себя легче. Он лежал в забытьи, иногда сознание возвращалось. Вверху качались ветви деревьев, проплывали облака, белые, спокойные. И думалось: войнаэто кошмарный сон, он пройдет, и все будет по-прежнему.
Но это была действительность.
Веденеев из-за слабости не мог идти быстро. Бойцы не оставляли своего комиссара. Группа пробиралась на восток лесом. Веденеев и его товарищи мало видели войну, но чувствовали, что она вошла в страну глубоко, словно нож под сердце. Гитлеровские войска захватили уже Смоленск, фронт неровной линией проходил восточнее его, бои здесь продолжались.
Ночью группа Веденеева пересекла шоссе РославльСмоленск и опять скрылась в лесу. Утром увидели на берегу реки три палатки и белый флаг с красным крестом.
Наши!крикнул Щуров. На радостях бойцы обнялись.
Проверить,сказал Веденеев.
Жолымбетов с двумя красноармейцами пошел вперед. Скоро они вернулись с испуганными лицами.
Товарищ комиссар, посмотрите сами.
Вся группа осторожно подошла к палаткам. На земле лежали окровавленные трупы, обнаженные до пояса, с зияющими ранами. На одном были брюки с генеральскими лампасами. На лбу и на груди вырезаны звезды. Это был наш медпункт, и сюда наскочили фашисты.
Красноармейцы увидели еще более страшноеженские тела, распятые на земле и вверх ногами па деревьях. Одежда опустилась, закрыв лица.
Веденеев пошатнулся и схватился за дерево. Надо было подойти ближе, но он боялся узнать свою жену и дочьему ничего не было известно: сумели они эвакуироваться из пограничного Белостока или отправились пешком, как все беженцы? А вдругздесь?
Но одежда на всех этих женщинах была форменная. Значит, все они были военнослужащимимедиками. Самая гуманная профессия.
Еще больше был поражен Щуров, этот здоровенный и храбрый парень. Он упал перед распятым трупом совсем молодой девушки, царапал землю пальцами здоровой руки и весь вздрагивал. Надо было уходить, но Щурова никто не мог поднять, и никакие слова не действовали на него. Лишь когда донесся шум мотора, пограничник встал, и вся группа укрылась в лесу.
На узкой дорожке показалась открытая грузовая автомашина. В кузове сидели автоматчики. Машина остановилась недалеко от палаток. Немецкие солдаты спрыгнули на землю, подгибая ноги, и тут же вскинули автоматы. Из кабины вылез офицер и уверенно пошел к палаткамон, видимо, бывал здесь. Четыре солдата с автоматами наготове поглядывали по сторонам, остальные принялись снимать крайнюю палатку.
Веденеев и его бойцы лежали в лесу и наблюдали. Доносился хохот немцев. Офицер поторапливал их. Щуров, стиснув зубы, произнес:
Товарищ комиссар, их надо перестрелять.
Надо бы,сказал Веденеев.Но сможем ли? У нас только винтовки, патронов в обрез, нет гранат. А у них автоматы.
Мы ударим внезапно.
Хорошо. Но подождем. Когда они усядутся в машину, ударим залпом.
А на дороге появилась еще одна машина с автоматчиками. Немцам нужны были эти палатки с красным крестом.
Придется уходить,с горечью сказал Веденеев.
Они отползли дальше, поднялись, и тогда комиссар сказал внушительно:
Это надо запомнить, товарищи!
Как не запомнить!отозвались бойцы, поглядывая туда, где лежали изуродованные трупы и гоготали гитлеровцы.
Такое нельзя забыть.
Отомстим! Сейчас не удалось, после отомстим.
А Щуров молчал. Он шел последним. Вдруг остановился.
Я вернусь.Щуров прижимал к груди перевязанную руку, левую, здоровую, протянул Веденееву.Товарищ комиссар, дайте мне пистолет. Я убью двух-трех гадов, сколько смогу, и погибну там.
Нет!как отрезал Веденеев.Приказываю идти вместе с группой.
Щуров поплелся позади всех. Понимая, что одного приказа, краткого и категорического, сейчас мало, Веденеев на ходу говорил Щурову и всем бойцам.
Мы еще вернемся. Убийцам и насильникам не жить на нашей земле. А если кто из них вырвется живым, разыщем в Берлине, Мюнхене, Кенигсберге, Гамбурге
Шумели от ветра березы и сосны, скрадывая шаги. Трава распрямлялась сразу же после того, как поднимались ноги, помявшие ее. Лес оберегал своих людей.
Группа шла на северо-восток. Все окружные деревни были заняты противником. Близилась еще одна ночьавгустовские ночи заметно длиннее июньских, и за многие часы темноты можно уйти далеко.
Вечером Веденеев и его товарищи увидели крестьянина, копавшегося на картофельном поле. Осторожно окликнули его. Крестьянин подошел. В рыжеватой бородеседина. Ему было, пожалуй, за пятьдесят.
Наши где?спросил Веденеев.
Мужик подозрительно оглядел обросших людей в оборванной красноармейской форме. Его взгляд остановился на человеке с большими красными звездами на рукавах гимнастерки.
Какие наши-ваши?
Я говорю о бойцах Красной Армии. Разве не понятно?
Крестьянин не торопился с ответом.
Комиссар?спросил он.
Комиссар,ответил Веденеев.
Ну, что вам сказать?мужик пожал плечами.Которы могли, те ушли за Десну, а которы не успелии он махнул рукой,погибли, лежат не похороненые или, как вы, по лесу бродят.
Мы бродимдорогу к своим ищем. Вы могли бы провести нас через реку? Видите, у нас есть раненые, плыть не могут. Нужно мелкое место.
Бородач долго молчал, обдумывая что-то, свою судьбу, может быть. Веденеев и все красноармейцы с надеждой и нетерпением ждали его доброго слова: свой же человек, русский мужик, колхозник!
Отойдем-ка подальше в лес,сказал крестьянин. И когда отошли, он тронул Веденеева за плечо.Желательно взглянуть на ваши документы.
Веденеев достал партбилет, раскрыл и показал, не выпуская из рук.
Что ж, попробуем. Все тропки мне известны. Человек я одинокий, сын в армии. Это я к тому, что в деревню мне возвращаться не след. Там немцы. По возрасту меня ране на фронт не мобилизовали, да фронт сам пришел ко мне. Выведу вас к войску и сам поступлю на службу.
Я сейчас же зачислю вас в свою группу,сказал Веденеев,Как звать?
Мужик сдвинул каблуки истоптанных сапог, отрапортовал:
Шабунин Игнат Кузьмич, бывший ефрейтор царской армии.
Будете ефрейтором Красной Армии.
Шабунин повел группу мимо своей деревни, лесом, к Десне. Там, на берегу, бойцы спрятались в кустарнике, а он пошел искать брод. Вернувшись, доложил комиссару: придется ждать до полуночи.
И тут к Веденееву пристал Щуров:
Разрешите, товарищ комиссар, я с Жолымбетовым схожу, похороню девушку. Ведь недалеко
Опасно, не разрешаю,отговаривал Веденеев, но напрасно. Щуров готов был умолять.
Разрешите! Я вам объясню, товарищ комиссар.
Ну, слушаю.
Об этом нужно наедине.
Они отошли от группы, и Щуров, запинаясь, рассказал, что знал ту девушку. Любил ее. Она была дочерью командира, служила в санчасти. Ей не было восемнадцати лет, и Щуров хотел остаться на сверхсрочную, жениться. Об этом они говорили при последней встрече, вечером, который оказался последним мирным. Утром началась война. Щуров пытался узнать, где Клаватак звали девушку. Должно быть, она сопровождала раненых, уехала па автомашине, вывезла их. Потом попала в другую воинскую часть и вот оказалась здесь.
Видите, товарищ комиссар, я не могу оставить так,бил себя в грудь Щуров.
Ладно,согласился Веденеев.Будьте осторожны и не задерживайтесь долго.
Спасибо, товарищ комиссар, что поняли.
Щуров и Жолымбетов ушли. Часа три группа ждала их, с волнением вслушиваясь, не раздадуться ли выстрелы. Веденеев тревожился за Щурова и Жолымбетова и с болью думал о своей семье: где она?
Выстрелов не было. Бесшумно появились Щуров и Жолымбетов. Веденеев подошел к ним.
Похоронил, товарищ комиссар,прошептал Щуров, глаза его блестели в темноте.Теперь не будет от меня гадам никакой пощады. Мстить и мстить, пока жив!он сбросил забинтованную руку с подвязки.
Группа ждала еще какое-то время. Пожар, широко видимый на севере, утихал багровой зарей перед ненастьем. Ночь стряхивала с высоты редкие капли дождя. В небе мощно гудели самолеты. Шабунин сказал:
Бомбят и бомбят. Кажинную ночь с двадцать второго июля. Смоленск у него. Очередьна Москву и Ленинград.
Все промолчали. В ближней деревне, слышно по голосу, который то усиливался, то замирал, с причитаниями плакала женщина.
Сорокоустсказал Шабунин.Моя соседка сына оплакивает. Погиб в первые дни войны. Позавчера похоронная, а вчера немцы заявились. Сколько еще сорокоустов будет Если все слезы в Деснуиз берегов выйдет. Эх, где-то мой сынок!
Ночью перешли Десну вброд. На восточном берегу реки оборону занимали части Сорок третьей армии. Все в группе повеселели. Жолымбетов напомнил Веденееву:
Товарищ комиссар, вы сказали: придем в Берлин, придем в Кенигсберг. Этотак, нам ободрение делать?Нет,ответил Веденеев.Если война, то до победы. А добивать врага на вражьей земле
Не скоро пришло то время, а все же пришло.
Штормом ворвалась Красная Армия в январе сорок пятого года на немецкую землю. Перед нашими войсками недалеко был Берлин. В Восточной Пруссии Одиннадцатая гвардейская и другие армии Третьего Белорусского фронта в марте вели бои южнее Кенигсберга. Дивизии Сорок третьей армии стояли севернее города-крепости и готовились к штурму.
3
В поселке расположились кроме штаба дивизии медсанбат, тыловые подразделения. Военных много. Колчину попадались навстречу офицеры, все старше званием, и поминутно надо было вскидывать руку для приветствия. Ему отвечали и не отвечали; он убедился, что тут не очень соблюдают правила взаимных приветствий,люди хорошо знают друг друга и не церемонятся. В молодом лейтенанте в новой шинели они угадывали новичка.
Передний край находился километрах в пяти-шести южнее поселка. Там, в желтоватой сырой мгле, иногда раздавались пулеметные очереди, глухие, слитные. Редко, как будто для того лишь, чтобы напомнить о себе, басовито перекликались пушки.
Сразу за поселком батальон, выведенный с переднего края, учился штурмовать форт, изображенный в виде высокого вала с окнами-амбразурами. Перед валомлощина с крутыми, подрытыми берегами, и в ней немного воды, темной, холодной. Бойцы в коротких ватниках бежали по шаткому мостику и кидали в амбразуры гранаты-деревяшки, и нередко кто-нибудь срывался с узкого, ненадежного мостика.
Повторить атаку!громко командовал полковник, руководивший занятиями, высокий, в папахе с зеленым верхом.
Колчин подумал, что это и есть Афонов, заместитель комдива по строевой части, и с ним предстоит встретиться не сегодня, так завтра.
«Крепкий дядька,подумал Колчин, прислушиваясь к раскатистому басу полковника.Не то что Веденеев».
Начальник политотдела не совсем понравился Колчину. Службист, должно быть. Он не придал значения словам о Майселе. Нельзя проявлять недоверия! А задуманное дело с письмом к немецкому генералу может обернуться кукишем.
Все-таки Колчин упрекнул себя за то, что держался перед начальником политотдела неправильно, нехорошо. Но у него было принципом: когда кто-либо начнет кричать, нагоняя страху, тому показать, что сотрясение воздуха голосом бесполезно,и грозная буря стихнет.
Бойцы который раз бежали по мостику, срываясь в холодную воду. Так же будут падать они при штурме форта, скошенные пулеметным огнем, и не встанут. Мало кому удастся бросить гранату в амбразуру. Мало останется от этого батальона. Сколько жизней взяла война
Вспомнил Колчин осажденный Ленинград. Там люди тихо умирали от голода в своих квартирах, гибли в домах и на заводах при бомбежке, на улицах при артиллерийском обстреле. Смерть была явлением частым и обычным, изо дня в день рядом, и думалось Колчину: «Если упаду, обессиленный вконец или сраженный осколком, последней мыслью будетничего удивительного».
Чувство страха притупилось. Боязнь все равно ничего не могла бы изменить и тем более спасти.
Комбат увел измученных тренировкой бойцов. Серые сумерки мокрыми волчьими шкурами тянулись по грязным полям и дорогам в поселок. Кое-где в окнах засветились огнивражеских самолетов не особенно боялись: их мало, да и погода нелетная.
Промчалась легковая машина, обрызгав Колчина. Он нагнулся и стал перчаткой счищать грязь с полы шинели. Машина остановилась. Из нее вышла девушка в ладно подогнанной шинели с погонами лейтенанта медицинской службы и в шапочке-кубанке. Та самая
Она посмотрела на Колчина и рассмеялась.
Извините.
Ничего,сказал он, подумав, что лучше идти своей дорогой, но девушка уже стояла рядом с ним.
Она была красива. Пышноволосая, глаза карие, глубокие, нос с маленькой горбинкой.
Вы из пополнения?спросила она.
Да. Сегодня
Где будете служить?
В политотделе.
О, тогда мы увидимся еще. Давайте знакомиться,она сдернула перчатку.Лена Гарзавнна. А вас? Нет, имя скажите. Интересный, на других не похож,говорила она, бесцеремонно разглядывая Колчина.А почему у вас глаза дикие?
Дикие? Не замечал.
С такой зеленоватой каемочкой.
Это возможно.
Мне нравятся.
Девушка не выпускала руку Колчина, и незаметно для себя он оказался в дверях дома, возле которого стояла машина.
Товарищ лейтенант,позвал с лестницы шофер.Вас полковник ждет.
Сейчас,отозвалась она, не глянув на шофера, и продолжала говорить Колчину о каких-то пустяках.
Вас ждут,напомнил Колчин.
Пусть,отмахнулась Гарзавина.Расскажите, откуда вы?
Как-нибудь после. Я видел вас возле контрольно-пропускного пункта, но машина была другая. С вами поехал майор Наумов.
Мы знакомы. Я к отцу ездила. Он генерал, командир танкового корпуса. Поздравила с днем рождения,рассказывала Гарзавина, не спеша на зов сверху.Виделись всего час. Там идут тяжелые бои. Оттуда поехала в полевой госпитальотец попросил навестить раненого командира танковой бригады Героя Советского Союза
Колчин плохо слушал. Дочь генерала, командира корпуса! Навещала Героя Советского Союза, здесь ее ждет полковник, а она не торопится Колчин попытался размышлять отвлеченно, видя себя и ее как бы со стороны:
«Зачем она прицепилась к молодому лейтенантику из пополнения? Просто увидела нового человека, и захотела показаться емусмотри, какая красивая и важная. Надо уходить».
Но убраться следовало бы раньше.
Леночка!громыхнуло сверху. Колчин по голосу узнал и потом увидел того самого полковника, который руководил занятиями штурмового батальона. Обращение по имени объяснило, что Афонов вызвал Гарзавину не по службе.
Девушка застучала по лестнице каблуками аккуратно сшитых хромовых сапожек. Афонов спустился вниз. Колчин вытянулся, доложил о себе.
Молодой человек,сказал Афонов укоризненно, и Колчин тотчас внутренне настроился ответить на выговор спокойствием.
У меня есть воинское звание, позволю напомнить, товарищ полковник.
Афонов рассердился.
Без вызова к заместителю командира дивизии не ходят, товарищ лейтенант, позволю напомнить вам. И чтобы впредь это не повторялось.
Есть, товарищ полковник!Колчин хотел повернутьсу, Афонов удержал его.
Обождите. Уж если пришли, поговорим. Довольны назначением?
Не очень, товарищ полковник,признался Колчин. Несмотря на резкость в словах, Афонов вызвал уважение: он был, несомненно, крепкого характера.
Почему?спросил он не строго, а с явной заинтересованностью.
Я мечтал о другом Готовился к работе разведчика в тылу немцев, был у партизан. Но обстоятельства помешали мне, товарищ полковник,с той же искренностью пожалел Колчин.
Вот как! Да вы, лейтенанти, не договорив, полковник пригласил к себе.
Вслед за Афоновым Колчин прошел в переднюю комнату. Дальше была другая комната, дверь закрыта не плотно, и Колчин увидел там обеденный стол, на котором стояли две бутылки вина, тарелки. Гарзавина прикрыла дверь и остановилась у косяка.