Вспоминая все сказанное командующим, разговор важный и неважный, Сердюк в душе радовался тому, что маршал назвал его червонным казаком.
Совсем юным хлопцем Ивашко Сердюк пришел в дивизию червонного казачества и служил сначала при штабе вестовым, а через год командовал взводом, штабным эскадроном. Отец Сердюка погиб на австрийском фронте, и Иван по-сыновнему привязался к геройскому начдиву Примакову, иногда называл его «батько», хотя тому батьке было немногим больше двадцати. Начдив не расставался с трубкой, как Тарас Бульба с «люлькой», и мужеством напоминал сказочного Бульбу. Рейдовала дивизия, а затем конный корпус по тылам врага. Били червонные казаки петлюровцев, деникинцев, немцев, белополяков, громили многочисленные банды, и неслась по Украине и до самой Москвы слава о примаковцах. Бандуристы распевали песни о «железном рыцаре» червонного казачества, называя его на украинский манер Примаченкой. И слагал стихи поэт Багрицкий.
Эскадрон за эскадроном
Кони Примакова
Герой гражданской войны, три ордена Красного Знамени на груди. Он выполнял ответственные задания, занимал высокие командные посты, писал военные книги. Таков был Примаков-Примаченко, создатель червонного казачества, «боевой голоты всея Украины».
Когда враг топтал родную землю и нивы блекли, как под злым суховеем, Сердюк думал о своем будущем. Он до смерти хотел служить родной власти с оружием в руках. После войны он учился, был послан в стрелковую дивизию. С осени сорок первого года Сердюккомандир полка, с лета сорок четвертогокомдив. Месяц назад стал генералом. Когда маршал подписывал ходатайство о присвоении генеральского звания, он узнал из личного дела, где служил раньше Сердюк и чем гордился.
Военные люди не забывают боевого прошлого, у них не вычеркнешь из памяти тех, кто добывал победу.
И вспоминал сейчас комдив Сердюк слова своего любимого начдива и комкора. Примаков учил не нахрапом брать, а умом: лишь по той дорожке легко пройдет клинок, которую ты протопчешь ему своим соображением
5
Из батальона в батальон, все вдоль переднего края, и наконец добрался Колчин до блиндажа Наумова. Лейтенант обрадовался встрече, но поговорить не удалось.
К Наумову нагрянули медики, из санбата и полковые. Они принесли с собой банки, ящички, сумки, разложили инструменты и стали проверять по списку, кому из бойцов не сделан третий укол поливакцины, когда батальон находился во втором эшелоне полка. Выяснилось, что многие постарались избежать этих уколовпосле них на другой день плечом не пошевельнешь.
Наумовдо войны агроном и преподаватель в сельскохозяйственном техникуме, человек культурный,был пристыжен медиками, когда он слабо пытался протестовать:
Покалечите мне бойцов. Если завтра в бой, как они воевать будут?
Медики твердо решили довести дело до конца: без третьего укола первые бесполезны.
В соседнем батальоне только двое сбежали, а у вас полсотни набирается, и нашелся такой, вот записаноЩуров,он еще и нагрубил.
Майор распорядился приводить бойцов мелкими группами, вызвал Жолымбетова.
Следи, комсорг, чтобы никто не увильнул.
Медики принялись за работу. Бойцы входили, ставили в угол оружие, стягивали гимнастерки, звеня медалями. Многие раньше были ранены, на теле краснели рубцы. Против раны уколкомариный укус. И все же иные кряхтели, морщились, одеваясь, и охали. Нарочно, разумеется. Некоторые посмеивались:
Кольни еще, не учуял.
Только пощекотала
Все это потому, что уколы делали девчата. Кому выпадало подставить спину под руку Леночки Гарзавиной, тот чувствовал себя даже счастливым. Красивая чертовка! Таким «счастливцем» оказался и Щуров.
Вот этот самый,сказал полковой врач.
Щуров стоял набычившись. Леночка вонзила мглу, вдавила поршень до конца, потянула шприц. Ивот неприятность! Игла сломалась и осталась в теле. Гарзавина старалась ухватить кончик иглы ноготками, не смогла и пошла к врачу за щипцами. Щуров догадался, что произошло, закинул длинную ручищу за плечо, нащупал место укола, обхватил пальцами, давнул. Обломок иглы вылез, как заноза.
Не умеешь,сказал Щуров.
Толстокожий,оправдывалась Леночка.Удивительно! Повернитесь, я смажу спиртом.
Спирт я лучше выпью,пробурчал Щуров.Давай- ка и я тебя уколю, и резким движением он бросил обломок иглы.
Гарзавина оторопела. Рядом находились майор Наумов, лейтенант Колчин, коллеги. Наблюдая за ней, Колчин подумал, что Гарзавину смутило так сильно не присутствие офицеров и врачей, которые оказались свидетелями ее неловкости и довольно неумелой работы. Никто не будет выговаривать ей за оплошность с уколом. Вероятно, она привыкла к тому, что ей многое прощается. Гарзавина растерялась от слов младшего сержанта, сказавшего: «Я тебя уколю».
Она стояла бледная, готовая вот-вот расплакаться, но вдруг вся переменилась, вспыхнула, топнула ногой.
Хулиган! Как смеешь?
Неумеха,брякнул младший сержант и нагнулся за своей одеждой.
Щуров, не надо грубить,сказал комбат.Нехорошо ведете себя.
Не умеет, пусть не берется,ворчал Щуров.Я должен вытаскивать за нее иглы?
А ну тебя, чухна! Одевайся, идем,позвал кто-то из бойцов у двери.
Кто вякнул: чухна? А ну повтори, а тоЩуров поднял сжатый кулак.Я ленинградский, а не чухна.
Хулиган!крикнула Леночка с возмущением.
По ступенькам в блиндаж спустился полковник Афонов. Он слышал громкий голос Гарзавиной, оглядел всех, не отвечая на приветствия.
Что тут происходит?
Комбат ждал, когда бойцы выйдут, чтобы без них объяснить полковнику. Щуров, натягивая гимнастерку, недобро посмотрел на Гарзавину, потом на бойцов, столпившихся у входа, отыскивая взглядом того, кто оскорбил его. Такой не мог быть из своей роты: Щурова знали и побаивались.
Выходите, выходите,поторапливал комбат, но Щуров не спешил: надев шинель, старательно затягивал ремень.
Щуров черту брат,тихо ворчал он.
Афонов попросил медиков перейти в другой блиндаж и сказал Наумову:
Завтра на рассвете соседний батальон проводит разведку боем. Надо еще раз уточнить огневые точки врага, форсируем канал, захватим плацдарм, улучшим исходные позиции. Комдив поручил руководить боем мне. Давайте вашу карту! Сюда,показал Афонов,выдвиньте взвод, два ручных пулемета. При продвижении батальона ручники и автоматчики пусть не сидят на месте, а прикрывают фланг. Предварительновот их следующие позиции. Отсечный огонь ваших минометовсюда Ясно?
Ясно, товарищ полковник. Буду ждать вашей команды.
Этот Щуровручной пулеметчик?
Да. Отличный пулеметчик.
Пошлите его со взводом.
Товарищ полковник, но после уколавозразил Наумов.
Ерунда. Что для такого здоровяка укол! На войне этакие нежности. Бросьте, майор! И дисциплина у вас хромает. Учтите!
«Неужели из-за девчонки прицепился? Нехорошо»,подумал комбат.
Он прибыл в новую для себя дивизию после краткосрочных курсов, в январе, незадолго до наступления, принял батальон. Однажды пришли медикидля профилактического осмотра бойцов, их вот так же, группами, приводили в блиндаж комбата. Осмотр затянулся до глубокой ночи. Медики ушли, а Гарзавина осталась. Наумов ничуть не обрадовался этому. Он еще мало знал людей в полку и дивизии и опасался неприятностей. Может, Гарзавина просто храбрилась, решив ночевать вблизи переднего края; может, заинтересовалась новым офицером, тактичным и немного замкнутым? В блиндаже всю ночь находились замполит комбата, начальник штаба батальона, телефонисты, и ничего предосудительного не могло произойти, да Наумов и не помышлял об этом.
Дошло до Афонова, что «Гарзавина провела ночь в блиндаже комбата Наумова», полковник сделал определенный выводэто Наумов почувствовал. И сегодня Афонов прицепился.
«Да нет же, неправильно я думаю об Афонове,упрекнул себя Наумов.Полковник известен как человек твердого, открытого характера. Он поставил ясную боевую задачу. Замечания о дисциплине справедливы. На что тут обижаться? Мне самому неприятно мелочное чувство обиды, и хорошо хоть то, что я не отвык еще замечать в себе и осуждать это»
Будет выполнено, товарищ полковник,сказал Наумов.
Колчин не уловил в разговоре Афонова с комбатом ничего особенного. Выйдя за Афоновым, лейтенант обратился к нему:
Товарищ полковник, не следует ли воспользоваться боем батальона для засылки немцев за линию фронта?
Нет,быстро ответил Афонов, словно он уже обдумывал этот вопрос.Бой взбудоражит немцев на всем участке.
«Башковитый и решительный»,только и мог подумать Колчин об Афонове.
«Приказ выполнен. Афонов выполнил боевой приказ! Ланд-Грабен форсирован, наведена переправа через канал».Трум-тум-тум!напевал Афонов бодрый мотив после доклада Сердюку, который поручил своему заместителю заняться наградными листами.
В этом бою участвовал от батальона Наумова всего один взвод с пулеметами. Майор тоже прислал донесение и просил о награде Щурову и Жолымбетову.
Вечером Афонов отмечал свой успех. Пригласил Гарза- вину, распорядился накрыть стол.
Войдя, Леночка перед зеркалом поправила волосы и застыла в нерешительности: верно ли сделала, приехав сюда?
Раньше комдив изредка приглашал ее к себе пообедать вместеон помнил давнюю дружбу с Гарзавиным. Когда Сердюка ранило и дивизией командовал его заместитель, машина Афонова стала приезжать за Леночкой в медсанбат. Вначале многие думали: Афонов выполняет просьбу Сердюкаприсматривает за дочерью генерала Гарзави- на. Но вернулся Сердюк, а машина Афонова по-прежнему лихо подкатывала к медсанбату.
Леночка все отлично понимала. И не отказывалась от поездок.
А сегодня, приехав, стояла в нерешительности и недоумении, словно она попала не туда, куда надо бы. Леночка посмотрела на Афонова и подняла брови. Полковник, о храбрости которого много толковали в дивизии и которым Леночка одно время любоваласьбогатырь с виду,сейчас показался ей старым, хотя ему было не больше сорока лет. Она перевела взгляд на маленькую электрическую лампочку, горевшую от движка. Лампочка светила слабее, чем в прошлые вечера. Или так показалось. Потому что рядом вспыхнул другой свет, более яркий. Леночка чутким сердцем почувствовала притягательную теплоту его
«Зачем же я пришла сюда, если думаю о Колчине?спрашивала она себя,Зачем бросила работу? Надо ли было уезжать из медсанбата, хотя бы и по вызову полковника? Я же отлично понимаю, что ему нужно. Так зачем же?»
Леночка, все еще не подходя к столу, сказала:
У нас сегодня много раненых.
Не очень Я знаю сколько. Присаживайтесь, Леночка.Афонов взял высокую откупоренную бутылку и налил в хрустальные рюмки густого рубинового вина.
Гарзавина выпила, но не развеселилась. Стол был уставлен тарелками, горкой лежали конфеты, но Гарзавина не замечала ничего, машинально отламывала кусочки хлеба и медленно жевала.
Лейтенант Колчин переоделся в форму немецкого офицера, пошел к ним в тыл и привел десять пленных. Это правда?задумчиво спросила она.
Он сам говорил?
Нет. В медсанбате слышала.
Но вы встречались?допытывался Афонов. Гарзавина заговорила о Колчине не случайно, и надо изобличить его в хвастовстве и лжи.
Он приходил в медсанбат с больным пленным немцем, чтобы показать его врачам. Лейтенант Колчин ничего не говорил мне. Я после услышала. Если он привел десять немцев, то, конечно, переодевался в немецкую форму.
Восьмерых привели в политотдел, это верно,сказал Афонов, следя за выражением лица Гарзавиной.Но Колчин пока ничего не сделал.
Нет, сделал. Он может,Леночка мечтательно подняла глаза.Он такой! Сами же говорили: редкостный, необыкновенный. Вообразить только: наш лейтенант в форме немецкого офицера там, среди врагов Пойду сейчас в политотдел, поздравлю.
Как ни удерживал ее Афонов, Леночка оставаться дольше не захотела.
«Сам виноват,подосадовал Афонов.Пригласил сюда Колчина, при Гарзавиной расспрашивал, похвалил У нее в головемолодой, красивый, необыкновенный, черт побери! Хоть бы скорее наступление. Тогда все эти мысливон!»
* * *
Неприятность случилась у Колчина, даже больше чем неприятность,ЧП! Не по его, правда, вине.
У фельдфебеля, перешедшего на нашу сторону с группой Штейнера, хлынула горлом кровь. Лейтенант Колчин отправился с ним в медсанбат. Врачи определили туберкулез легких. Фельдфебель просил сказать прямо, сколь это опасно, и услышал: болезнь уже в такой форме, что утешения были бы фальшью.
Колчин и фельдфебель пошли обратно в политотдел. По улице двигались тяжелые орудия самоходно-артиллерийского полка. Фельдфебель крикнул: «Лебен зи воль!»прощайте!и бросился под гусеницу.
Солдаты знали о болезни своего фельдфебеля, верят, что русские тут ни при чем. Но Веденеев разволновался. Если эта история станет известна за линией фронта, вражеская пропаганда поднимет радиовой: немецкий солдат умрет, но не сдастся в плен
На другой день утром в штабе дивизии Веденееву вручили телеграфный запрос: срочно представить в политотдел армии письменное объяснение случая с фельдфебелем-перебежчиком.
Афонов сказал:
Много цацкаетесь с немцами, подполковник. История получилась действительно паршивая. Виноват лейтенант Колчин. Но попрекать я не стал бы. По характеру и подготовке он разведчик, а не политработник, и целесообразнее отправить Колчина в распоряжение штаба армии. Впрочем, я в ваши дела не вмешиваюсь.
Ой ли?!вырвалось у Веденеева.
Он просматривал наградные листы и огорчался. На Шурова и Жолымбетованет! Майор Наумов просил о награде. В политдонесении из полка сказано: Щуров и Жолымбетов сорвали контратаку роты немцев у Ланд-Грабена, поддержали огнем продвижение батальона. Веденееву понятно было, почему здесь нет Щурова и Жолымбетова и надо избавиться от Колчина Плохо, если сугубо личное берет верх над заботами о деле.
С Афоновым надо бы поговорить. Сейчас нужно всем вместе думать об одном: как разбить врага. Но с Афоновым не выйдет мягкого разговора. Пробовал Веденеев усовестить его, когда он в отсутствие Сердюка начал вызывать к себе Гарзавину. Ничего из этого не вышло, одна трепка нервов.
Но поговорить о Гарзавиной надо, обязательно надоиз-за нее возникают ненормальности.
И только потому, что сейчас не время для споров и не нужно обострять отношений, начальник политотдела пошел к Сердюку: комдивдавний друг генерала Гарзавина.
Сердюк слушал, потирая бритую голову. У него добрые глаза, курносый нос, и от всего широкого лица веет добродушием. Он редко нервничает, и объясняться с ним много легче, нежели с Афоновым.
Вот еще морока мне с этой девчонкой,сказал комдив и затребовал из штаба боевое донесение комбата Наумова.Подвигайтесь ближе,сказал он Веденееву,На то пошло, давайте уж потолкуем не только о Гарзавиной. Почему вы не ладите с Афоновым? Афоновмой боевой заместитель, всегда на самых важных участках, а у вас с ним В чем дело?
Хорошо, товарищ генерал. Давайте по-партийному, ничего не скрывая.
Можно и просто как боевые товарищи.
Согласен. Разрешите, я закурю.Веденеев достал папиросу.Видите, уже начинаю волноваться. Есть у каждого фронтовика больное место, которого лучше не трогать. Каждому дорого свое, пережитое. Кровная обида будет нанесена, если сказать: вы находились на второстепенном участке фронта, отступали, топтались на месте, и чего стоит ваша служба! А вот мы, дескать, совсем другое Верно я рассуждаю, товарищ генерал?
Начало верное. Пошли дальше.
Идем!Веденеев резко выдохнул дым и отогнал его рукой.Тронуть больное место, и спор возникнет горячий, он доведет до крайностей. Заговорит не мелкое чувстводело коснется собственной жизни, службы честной и усердной, судьбы родных людей, товарищей, воевавших рядом, похороненных кое-как и оставленных не похороненными
Все это верно. Давайте о себе и Афонове,поторапливал Сердюк.
Это о себе я сказал, и о васобо всех, кто воюет с сорок первого года. Афонов появился на фронте летом сорок четвертого. А раньше он помогал формировать в тылу воинские части, обучать их. И сам училсяна ошибках и опыте других, погибшихВеденеев глубоко затянулся и сквозь кашель:Но не научился не приобрел ни капли чувства благодарности.