И не иначе! весело подхватила тетя Даша.
Аля, выйдем, опустил глаза Дима.
Встав, Аля скинула халат с вцепившимися заусенцами и обломанными стружками. Накинула тут же висевший жакетик, вышла, зная, как смотрят на нее женщины.
Аля шла за Димой по цеху, но и на улице он не остановился. Торопились зачем-то вдоль цехов с растворенными в пустую темноту дверями, и было там, за дверями, пугающе-уныло. Вышли к пакгаузам, на железнодорожную ветку. А там груженый состав. У паровоза два пассажирских вагона, возле них мужчины, женщины, даже дети. Но это далеко впереди. Дима остановился в хвосте эшелона.
На платформах прикрытые брезентом, ватниками, даже одеялами станки. Есть вон и сверловочные. Дуга верха по-старушечьи обвязана старой зеленой скатертью со стола заседаний. И еще один, с накинутым мешком Уезжают Кто-то будет на них работать? Свои и новенькие, уральцы. А там, на Урале, Иванов говорил, даже цехов нет, сразу под открытым небом монтируют оборудование. Москва по сравнению с Уралом для этих станков рай, а людям каково будет там, на стуже? И все заново, монтаж, отладки станков, а людей больше половины необученных. Но не брать же всех отсюда, там столько эвакуированных, работу только давай. И про эвакуированных Аля слыхала от Иванова. Цех встал, а Иванов все оттягивал отъезд из-за Кати, торчал в цехе, рассказывал новости.
Зачем увозят? посмотрела Аля на Диму. Мы уже привыкли под бомбежками работать.
Начальству виднее
Да, на крышах еще с августа дежурили два-три человека, сбрасывали зажигалки. А если грохнет фугас, так и от дежурных, и от цеха останется груда кусков, все вверх тормашками взлетит. Но в душе Аля была уверена: ничего не случится. И ведь так пока и было, обходилось.
Дима кивнул на станки:
Теперь главное скорее бы дошли. Мы их так подготовили, чтобы с ходу на фундамент и в работу. Большие потери продукции Ну, прощайся с ними, может, здесь и твой сверловочный полуавтоматы давно отправлены.
Дима отошел. Аля глядела на платформы, груз которых больше похож на свалку тряпья, каждый станок в своей одежке. А она сама что будет делать после отправки последнего эшелона? Вот это вопрос Работа текла, менялась, но она была. Нужная, спешная, правда, в последнее время ее стало меньше, но она была, была а дня через три не будет. Что же тогда? Аля растерянно обернулась.
Простилась?
Да. Спасибо
Уезжаю и я.
Она не знала, что сказать. Не под пули на фронт, а в глубокий тыл, где, говорят, даже нет светомаскировки. И она только кивнула.
Приказ, Дима кашлянул. А давай вместе?
Я такой «специалист», дороже везти, чем новых обучать.
Будешь специалистом. Распишемся, и поедешь.
Она испуганно глянула в его ждущие глаза.
Нельзя же!
Лицо его вытянулось, губы дернулись в злой усмешке:
Как это я раньше не допер? У тебя небось дружок-лейтенантик завелся? Их сейчас в Москве полно.
Обида подтолкнула на ответ, которого себе не позволяла раньше, сказала откровенно:
Он «завелся», когда я была малышкой, росли вместе. И он не в Москве, а на фронте.
Все правильно, а я дезертир.
Зачем же так? Я же знаю, как ты бегал в военкомат. И оружие фронту кто-то должен Ты хороший. Не могу предать, понимаешь? И и
И не любишь. Как на казнь еду. Хотя бы что-нибудь одно, фронт или ты.
И фронт, и я возможная гибель? фыркнула Аля и, смутившись от неуместной сейчас шутки, опустила глаза на заляпанный мазутом асфальт.
Буду один, как сыч в горах
И мне нет восемнадцати стала оправдываться она. И мама больна, но работает.
Зачем она все это лепечет? Жалость. Не хочется вовсе его разобидеть. А если бы Игорь вот утешал какую-нибудь свою новую знакомую? Нет, нет и нет!
Дима, прости.
Ладно, не бери в голову. Передай своим женщинам привет.
Почему же сам не простился?
Начнутся ахи, а то и слезы Не люблю. Дай лапку, и протянул свою сильную руку. Прощай, птенчик, сжал и тут же выпустил он руку Али и пошел было, но обернулся: Если что не выйдет с лейтенантом, я буду ждать!
Глядя в его удаляющуюся фигуру, прямую, тонкую, Аля переполнялась раздражением. Не выйдет с лейтенантом Он что, рассчитывает на гибель Игоря? Нет, Дима не такой. Просто надеется, с Игорем у нее ничего не будет. Да она сама о таком не думала: будет, не будет. Пусть уцелеет, это главное. И все же сомнение Дима заронил. Что может разрушить их с Игорем отношения? Смерть. Разве не погибла мама Димы в бомбежку? Вот отчего ему так плохо, а она ничем помочь не смогла. Как мучительно даже невольно обижать человека.
С перрона ушли последние люди. Паровоз с двумя пассажирскими вагонами скрылся за поворотом ветки, медленно плыли мимо Али последние платформы с оборудованием. Все, уехали.
Аля медленно возвращалась в цех. Смотрела на ровные, послушными рядками стоящие молодые, уже безлистые, деревца. Октябрь шел к середине. Только на газонах живой краской блестела трава, правда, не яркая, чуть коричневатая. И у подножий деревьев прозрачно-желтоватые листочки шевелятся от легкого ветерка.
Проводила? спросила Катя, и все отложили рашпили.
Да. Всем привет.
Ой, девка, нет все же в тебе сердца, ехала бы с ним, он ведь небось замуж звал, не утерпела тетя Даша.
Миля, трудолюбиво работая, тихо упрекнула:
Чего ты, Даша, напала. Для него Аля мечтание, какая она жена? Девчушка. Пусть другую ищет.
Вынув платок, Катя не крадучись утирала слезы:
Мой Иванов сказал, через две недели поедут
И правильно сделал, долгие проводы, лишние слезы, погладила Катю по плечу тетя Даша. Эх, девки, у каждого своя судьбина, и от нее не отвертишься.
Аля с силой давила на рашпиль, тревожные мысли не уходили: если и вправду судьба? Какая же она у нее, у Игоря? Сведет ли их? Лучше не думать, все, все.
19
Пришлось сказать маме все: об эвакуации завода и расчете.
Когда же?
Завтра.
Ничего, подумаем, как дальше жить, лишь бы здоровенькая ты у меня была, сказала мама ласково.
Вроде не расстроилась. И вот наступило это завтра, отработала точно половину октября и за расчетом. Вышла во двор, а Славик уже ждет, еще вчера договорились вместе отправиться на завод в последний раз.
Пошли? невесело заглянул он своими ребячьи-ясными голубыми глазами ей в лицо. Жаль завода, да?
Угу. И куда теперь? Заводы эвакуируются, а которые на месте остаются, укомплектованы.
А моя мама Зина собралась на трудовой фронт.
Когда?
Через три дня все от домоуправления едут, она вот тоже.
Слушай, давай и мы, а? теперь уже Аля заглядывала ему в лицо.
Ладно. Только у меня послезавтра еще одна попытка в военкомате.
А у меня, словно толкнуло Алю, будет первая!
Ты-то чего там потеряла?
Что и Соня. В общем, обсуждению не подлежит. Решено и подписано. Пошагали.
Утро свежее, даже прохладное, сухое, но бессолнечное, несимпатичное какое-то. Ветра нет, тихо, а кажется, будто кругом мельчайшая пыль, воздух вроде сероватый.
Поравнялись с черным ходом первого номера, а навстречу семенит разнаряженная, в шляпке с полями, лихо надетой набекрень, Мачаня и держит за руку девчушку лет четырех, тонущую хлипким тельцем в просторном новом пальтишке. Ребята поздоровались, Аля спросила Мачаню:
Когда приедет Натка?
Возжелала самостоятельности, заведует здравпунктом и готовится к замужеству, ответила Мачаня со своей заученной улыбкой.
Похлопав от неожиданного сообщения глазами, Аля спросила:
От Горьки есть письма? Мачаня отрицательно качнула шляпкой, и Аля, вздохнув, присела перед девчушкой на корточки. Та заулыбалась бледными губками, общительная:
Ты кто такая?
Я Люся, дочка, с готовностью ответила девчушка.
Чья же ты дочка?
Мамина, прижалась впалой щечкой к руке Мачани. Она меня искала долго-долго и нашля.
Где? удивилась Аля.
В детдоме, разумеется, улыбнулась Мачаня. Люська мне спасение от тоски и одиночества, все разлетелись: муж, сын, дочь, совершенно же одна! Ну и не выдержала. Детей-сирот теперь много, беженцы потерявшиеся, надо помогать Ребенок это такие хлопоты, такая ответственность. Но нам с Люськой вместе хорошо. Правда, детка?
Плявда.
За спиной Мачани давно стояла Зина. Насупилась, сверлит ее недоверчивыми черными глазками. Мачаня еще раз улыбнулась и чинно повела «дочку» за калитку.
Чем эта игра в дочки-матери кончится? Ребенок любви требует, а не улыбочек, тихо проговорила Зина, и тут же набросилась на Славика: Чего прохлаждаешься? Заработал деньги, скорее получай. В городе-то вон что делается!
Светопреставление? засмеялся Славик.
Вот, потрясла Зина сумкой, тяжело обвисшей в ее крепкой руке. Еле вырвала пять кило соли да спичек, толпа, хватают, бегут, и все к Казанскому вокзалу.
И что же мы будем солить-поджигать? все еще смеялся Славик.
Беды с несчастьями, прости мне, господи. И, легонько толкнув Славика по направлению ворот, почему-то сегодня притворенных: Скорее вертайся, а то я думать буду.
Иногда и подумать не мешает начал было Славик, но пожалел свою тетку-няньку. Как получу, сейчас же домой, но учти, мам Зин, там очередина, общий расчет.
Она помахала рукой, ребята вышли на Малую Бронную через калитку. И остановились. По Малой Бронной, как при воздушной тревоге, гудел поток людей, но бежали не к бомбоубежищу, а к Никитским воротам. С узлами, чемоданами, детьми
Две женщины проталкивались как раз мимо ворот, плача и ругаясь:
Да не отставай ты, обернулась та, что моложе, перекидывая пухлые узлы через плечо.
Так ить не молоденька, задыхалась, спеша, старшая. И чемодан ровно камнями набит. А ты чего подхватила? Подушки, а ковер бросила! Красное, распаренное лицо старухи зло передернулось: Кабы сама наживала, а то свекровушкино-то не жаль!
Да что это вы, мамаша, все ругаетесь, вот брошу вас.
Брошу Он те, муж-то, бросит.
Во домострой! хохотал Славик.
У молоденькой женщины плакал грудной ребенок, и она, раскрыв чемодан прямо на тротуаре, рылась в вещах, искала, может, соску или пеленку.
Двое стариков шли с рюкзаками, неторопливо, но и не медлили, эти, видать, хорошо подготовились.
Куда это они все? растерянно шепнула Аля, подумав о маме, может, сбегать к ней в институт?
Деды, окликнул Славик стариков с тугими рюкзаками. Что стряслось? Куда бежите?
Спасаемся, Гитлер к Москве подкатывает. Беги и ты, милок, попадешь к зверю в лапы И дед поддернул рюкзак.
Так ведь по радио ничего такого не говорили.
Другое радио есть испокон веков молва, это уж без обману, не останавливаясь, ответил дед.
Никто вас и не обманывал, паникеры. За свою старую шкуру трясетесь?
Недешево она досталась, чего ж кидать к ногам фашиста? обернулся, уходя, дед.
Славик с Алей перегнали и дедов, и теток с узлами, вышли к Тверскому бульвару, а там на остановке трамвай облепили, как мухи конфету. Отошел, другой подкатил полон, а в него набиваются, и лезут, и кричат:
Люди добрые, чемодан-то сорвался, подайте-е!
Не удержала, так вылазь, а то он и здесь без хозяина не останется.
Куда прешь, морда немытая?
Спасаться! Всем надо спасаться.
Помогите-е
Пустите же с ребенком!
Где ты делась? Ну, пропадай, раз не влезла.
А люди прибывают к остановке, нагруженные, запаленные.
Во, штурмуют! И, тронув руку Али, Славик позвал: Давай на нашу остановку, в ту сторону никто не бежит.
К маме забегу.
Если Зина на месте, то уж твоя мама не запаникует. Поехали на завод.
Подумав, Аля согласилась. Мама человек не то чтобы спокойный, а разумный, иначе давно бы пришла домой. И все же
Здесь же рядом.
Славик не отстал. Мама в вестибюле стоит с каким-то бородачом, спокойно разговаривает. Увидела Алю, пошла навстречу, замахала руками:
Езжай, езжай на завод, они там в трамваях и на вокзале подавятся. Ох, люди! Обождем, а эти самоспасатели пусть бегут, меньше хлеба в Москве съедят.
Лицо мамы совсем бледное, ни кровинки, но говорит она уверенно, будто и не волнуется. И Аля со Славиком побежали к трамваю, благо он на той стороне бульвара показался от Арбата. Перелезли через ограду и в самый раз, сели, поехали.
Под деревьями Тверского бульвара полно желто-бурых листьев, а центральная дорожка разметена. Ветки полуголые, печальные.
Слушай, вдруг догадалась Аля, Мачаня эту Люську взяла, чтобы эвакуироваться?
Может, и так. Или чтобы на трудфронт не попасть, она белоручка, а там землю копать, окопы, траншеи, блиндажи.
Ух, какой ты военно-грамотный Блиндажи, а что это такое?
Не знаю, сознался Славик. Укрытие для людей и оружия, наверное.
На Пушкинской в их пустой прицеп вошел седоусый, высокий мужчина, он тоже смотрел в окна, за которыми навстречу трамваю потоком шли люди.
Побежали, крысы. Зато останутся настоящие оборонцы.
На остановке, когда трамвай ради порядка приостановился, Аля обратила внимание на женщину в темном платке. Она несла перед собой, держа обеими руками, какой-то плоский предмет, обернутый чистой простыней. Седоусый высунулся в дверь и крикнул этой женщине:
Что ж бежишь от воли божьей, богомолка?
Женщина обернулась, лицо залито слезами, черный платок сполз до бровей, руки заняты, ни слезы утереть, ни платок поправить.
Иконы спасаешь, на бога не надеешься? смотрел на нее седоусый. Страх гонит? Не рабочая, да и все вы, беглые, к делу не годны. Трамвай оставил женщину позади, и старик сел. Взбесились.
Сердитый дед сошел раньше.
Челночка не оказалось, пошли своим ходом. У проходной стекались жиденькие ручейки людей, шли в управление. Славик побежал туда же, занимать очередь в кассу, а Аля прошла в свой цех.
Из разбитых кусков стеклянного потолка шел слабый, полосами, дневной свет. В серой пустоте цеха особенно черным казался грубый костяк балок и перекрытий и, как раны, развороченный фундамент увезенных станков. Все прибрано, нигде ни гаечки, ни стружки, а цех словно темная яма. Нет прежнего грохота, дребезжания железа, сполохов огня и деда Коли в той стороне цеха, нет острых запахов масла, бензина, пресного эмульсии, железной окалины, не качаются зонтики с лампами, нет яркого света, веселых голосов Не цех, а каменно-железная утроба. Аля крикнула:
Эй-й!
й..й..й отозвалось откуда-то из-под крыши, а может, от земли.
Вдруг бы цех ожил, да она бы к любому станку с радостью! А рядом Соня, Катя, Дима, Мухин, такие понятные, близкие. И поразилась: она же умеет работать на нескольких станках! Пусть не классно, но ведь научилась. Как мама говорит: нужда заставит шанежки есть. И заставила. Тяжело достались эти шанежки, но дороги, в сердце засели.
Когда получили деньги, Славик заметил:
Видала, какая ведомостичка коротенькая на наш цех?
Ты бы хотел со всеми на Урал?
Нет, я на фронт.
Домой ехали опять в пустом трамвае, но люди не садились, хотя двигался вагон в сторону Казанского вокзала.
Все сбежали? удивился и Славик. Или их не повезли?
Не так их и много, просто подхватились утром, все разом.
Держа на коленях сумочку со своей последней зарплатой, Аля вспомнила первую Тогда, в начале июля, получив целую пачку денег, смотрела на них слегка ошалело: это ей? Это она за-ра-бо-та-ла? Да? Да! Да! И решила: маме будет приятнее, если Аля не деньги положит на стол, а подарки. Магазины были полны товаров, а покупателей нет, никого не интересовали платья, туфли, сукно, все бросились за продуктами Аля купила маме темно-голубую кофточку, к голубым ее глазам, а себе красный беретик. Деньги все же остались. Это маме на хозяйство. Шла по Малой Бронной такая счастливая, не могла сдержать улыбки, а вернее, не знала, что улыбается. Люди оглядывались, кто-то ворчал:
Разулыбалась
Какая редкость счастье в эту трудную пору. Может, нельзя и думать о нем, война же, Аля попыталась погасить улыбку. И все же так здорово: она сама заработала! Ее первые деньги. Да еще на военном, самом нужном, заводе.
Мама сразу стала примерять кофточку.
Очень милая, спасибо, обдернув на себе обновку, мама прояснела лицом, как в лучшие свои минуты, и произнесла будто кому-то невидимому:
Выросла дочь. Уберегла. Теперь будем жить.
Из прошлого ее вернул Славик:
Знаешь, чего откладывать? Пойдем в военкомат завтра!