Пошли, командир. А вам хорошего прощания, женщины.
Нюрка забурчала:
Какое уж прощание-провожание, когда жрать нечего. И спросила маму: Пална, осадное положение это когда никого не впускают и не выпускают? Даже с продуктами?
Что, собралась Уфу с боем брать? и на опавших щеках Маши вместо белых смешливых ямочек образовались две глубокие морщинки.
Я не Барин, бегать не собираюсь, а интересно же
Кому говоришь? Тебе интересно было Федора от войны спрятать, уже без улыбки на жестком худом лице одернула Нюрку Маша.
Это другой вопрос. Останется Федя жить, я с мужиком буду. Я не выживу, он меня добром помянет.
А вот это, Нюра, неизвестно, вдруг холодно сказала Анастасия Павловна.
Как это понять? оторопело раскрыла рот Нюрка.
Война не век будет, потом со всех спросится, ответила Маша.
Ха, вот и нет! Война все спишет. Вот так. И Нюрка хлопнула широкой ладонью по столу.
Уводя разговор от ссоры, неуместной при проводах, Маша встала, похлопала себя по впалому животу:
Побанилась всласть в дезокамере, пробежалась по холодку, теперь вола, кажется, сжевала бы, ей-ей!
Чего там, отощала, Машуня, ты в своей вошебойке, не туда устроилась, промашка у Машки, похохатывала Нюрка.
Была красивая, теперь страшила я! пропела Маша, приплясывая. Как раз там я, где солдатикам нашим облегчение от чистоты получается, возразила она, поплотнее завязывая серенький поношенный полушалок на шее. Помыться, прогреться после боя, надеть чистую сменку, бо-ольшое облегчение! Они ж там, бедные, всю землицу обползали, спят одемшись, едят на бегу.
Про еду заговорила, вздохнула Нюрка. Селедочки бы, селедка главное объедение.
Налопалась конфет на своей шоколадной фабрике переменки захотелось, солененького? наклонилась Маша к Нюрке.
Эх, Машуня, конфеты не хлеб, один раз наешься, и все, обрыдли они мне на всю жизнь.
И то правда, согласилась Маша. Мы с Глахой однова объелись фигурного шоколада, это еще в девчонках.
Ага, в деревне шоколадами-мармеладами сопливых девчонок выкармливали, расхохоталась, откинувшись к спинке стула, Нюрка.
Невольно улыбнулась и мама. Аля ждала, как вывернется Маша.
Не верите? Да мы с нашим батей и не такого видали, ей-ей! Безземельные мы были, вот батя и ездил на заработки в город. Мать упрашивает: вези деньги! Коровенку мечтание имела купить, детва с голоду пухла, мы, тоись, с Глахой. А он, враг, с пустыми карманами является, зато баул подарков, каждый раз все чуднее. Платочки радужные, рюмки с каемкой, куклы в кисейных платьях. А однова привез корсет в кружевах, велел матери примерить. Та приложила к себе, ни верх, ни низ не прикрывает, срамота. Отец обиделся: барыни носют, а баба деревенская нос воротит! Вся деревня, бывалыча, ждет нашего отца, как циркача какого. Вот и привез нам по кульку фунтовому шоколада, красивого. Сели мы в горнице на полу. Матери не до нас, убивается об деньгах, зря спущенных, и не встали, пока не умяли все до фигурочки. А там всякие зверьки были, мы зайца ам, за ним медведя Сильно животами маялись. Шоколад жирный, а мы всю дорогу постились семейно.
Корову-то купили? спросила мама.
Корову! Кота пушистого привез. У нас в деревне они страховитые, облезлые, а тут нате вам серый пушистый красавец! От него у всех в избах завелись красивенькие котятки. Маша повздыхала: Молока сроду не пивали, хлебом не наедались, оттого и вышли прикоренышами большеголовыми да кривоногими.
Не наговаривай на себя, ты пышечкой была, только теперь маленько поусохла, да ведь и как же иначе: война, и Нюрка пригорюнилась.
Примолкнув, все сидели вокруг стола и смотрели, как мелькают спицы в руках мамы, она теперь вечерами вязала теплые носки для фронтовиков, как и многие женщины. Собирались все вместе редко, сходились тогда возле Анастасии Павловны, как сегодня. А теперь и вовсе втроем останутся.
Кто-то по-хозяйски распахнул тяжелую входную дверь, обтер ноги о половичок и протопал в кухню. Все сидели как завороженные, ждали. Шаги направились к ним. В дверь забухали кулаком.
Войдите, пригласила мама с некоторым испугом и шепнула: Совсем одичали, от людей отвыкли.
Ага, как в первом номере, поддакнула Нюрка.
Вошел приземистый солдат, через крепкую шею перекинут ремень автомата, на нем тяжелые, темные ручищи кочегара.
Денис выдохнула Маша и, вскочив, припала к солдату.
Он обнял ее, неловко прижимая к автомату, спросил хрипло:
Глаша, а где Машенька?
Ой-ой-ой! завопила Маша. Война проклятущая! Всех перекорежила, всех поуродовала. Совсем я заплошала, совсем иссохла, одинешенька-а разлюбил муж, сухоребрую! Не узнал, не узнал-ал
Чш-ш Денис отстранил Машу, снял автомат, положил на мамину постель и обнял жену: Чш вы ж близнята, на одно лицо, война, недостаток, я ж понимаю, но это исправимо.
Глаша с Толяшей эвакуировались кошки разбежались без призору, я же на работе и на работе, бессвязно выкладывала свои новости Маша, обливаясь горькими слезами.
Пишет Глаша-то? Толяша здоров?
Пи-ишут редко все, говорят, у них по делу, Глаша на уборке, картох много уродилось, да пропадают в поле, людей нет, дак Толяша помогает в поле, такое малое, а уже работник Как они там на самом деле, заглазно не узнаешь.
Все возвернется, не давай горю залить себя, я подмогну, не будь в сомнении, утешал Денис, поверх головы жены разглядывая остальных. Здравствуйте, Настась Пална, Нюра, Алечка, вами всеми грелся и дышал эти тяжкие месяцы. Пойдем, Маша, приглашай всех через часок к нам
Приходите, ждем, обернула к свету зареванное, счастливое лицо Маша.
Засиделись у Маши с Денисом допоздна. Денис выставил бутылку водки, буханку черного хлеба и немного сала, мама принесла последние щепотки чаю, а Нюрка сахарин, словно порошок от головной боли, завернутый в вощеную бумажку.
Водка разогрела, расхрабрила, и Нюрка стала допытываться:
Кем же ты теперь, Денис, если не железнодорожником?
Кем надо.
Кочегарил бы, отмахивал версты на Дальний Восток, а он, на́ тебе, в солдата преобразился! Ну, умник.
То моя забота. Но выпитая водка подразвязала ему язык: Жена моя, женулечка, ты не думай, муж у тебя не промах. Больше такого с тобой не будет, расправишься, как пышный цветик, все добуду, одену, обую и накормлю.
Да уж ладно, я не помираю, сам-то живой-здоровый вернись, главная это моя печаль после разлуки с сестрицей и Толяшей.
Денис подпер рукой большую голову, блеснул в улыбке золотом и запел, зачастил:
На вокзале в третьем зале,
Безголовый труп нашли!
Пока голову искали
Ноги встали и пошли!
Эх, было времечко веселое, поесть, выпить, поплясать, заохала Нюрка, не сводя глаз с Дениса. Как там мой Федя?
Денис, не к месту такие попевки, унимала мужа Маша.
Женулечка, Машулечка, мы другую, успокаивающе выставил вперед ладони Денис и вдруг рявкнул:
Бродяга Байкал переплывает,
Навстречу родимая мать
Диня, тише, ты ж и так хриплый, вовсе голос сорвешь.
Ага, ша! мотнул он головой, соглашаясь. Настась Пална, Нюра, Алечка, у меня семья: жена Маша, своячница Глаша, племяшок Толяша. Так? А людям надо кучниться в такой момент. Так? А Америка, Настась Палн, чего делает в настоящий момент? Выключает радио, когда говорят о русских, им надоело! И жрет масло с апельсинами, а мы терпим всякие недостатки. У меня жена исхудалая, могу я так переносить?
Да, согласилась мама, не без труда уловив смысл сказанного Денисом. Америке бы поторопиться с обещанной помощью, но выжидает: кто сильнее покажется, тому и деньги, ей прибыль главное.
Так. Вы меня понимаете, Насс Палл Спасибо. Бла-адарю. А Гитлера расколошматим, слово Дениса Совы! и ударил себя в грудь рукой с зажатым стаканом, водка плеснула ему в красное лицо, он утерся свободной рукой: Это освежает
Мама поднялась, поблагодарила хозяев и увела Алю с Нюркой. В кухне сказала:
Запьянел, а ему бы выспаться.
Нюрка неохотно пошла к себе.
В комнате на маминой белой постели Денис в суматохе оставил автомат. Лежит черной нелепой корягой. Аля взяла в руки, тяжелый. Мама строго велела:
Отнеси немедленно, хватится, голову потеряет, за оружие в военное время очень строго: трибунал.
Постучав к Маше, Аля не услыхала ответа. Приоткрыла дверь, а там довоенная картина: Денис уронил голову на распластанные по столу руки, Маша похрапывает, привалившись к горе подушек на высокой кровати. Показалось: как после праздника у близняшек если бы не этот автомат в ее, Алиных, руках.
22
Отъезд на трудфронт задержался, отправились провожать явившуюся Натку.
Санитарный состав оказался таким солидным, вагоны новые, с красными крестами на зеленых боках, в окна видны подвесные койки, весь персонал в белых халатах, и Натка тоже. Ей к лицу белое, такая славная, розовощекая, глаза ласковые.
Повлюбляются в тебя и врачи и раненые, предрекла Аля.
Стоявший рядом очкарик в белом халате внимательно посмотрел на Натку и стал торопливо поправлять сползающие очки, покраснел, но не отвернулся и не ушел. Аля шепнула:
Вот твоя первая жертва
Расцеловалась Натка со всеми. Славик вспыхнул от ее поцелуя, а маленькая Люська, которую привезла на вокзал Мачаня, обняла Натку, залепетала:
Я тебя буду ждать, плявда, плявда.
Жди, приеду, мы ж туда-сюда кататься будем, спустила Натка девчушку на перрон. Все ждите!
И меня ждите, попросил очкарик.
Дружно крикнули:
Бу-дем жда-ать!
Натка ловко вскочила на подножку вагона, за нею очкарик, машут руками, улыбаются. Ушел санитарный поезд, Зина рыдала:
Сколько можно провожать?! Когда же встречать-то начнем, милые мои?
Взяв за руку Люську, Мачаня строго сказала:
Надо быть сдержаннее. Пойдем, доченька.
Остальным было с ними не по пути. Подхватив ватное одеяло и большую сумку, Зина сказала:
Ей что, у нее сердце самолюбное, хоть все провались.
В центре пересели на другой трамвай, в метро было не с руки, и покатили на свой трудфронт. Почти и не опаздывали, если там начало работ с девяти А Зина все шмыгала коротким носиком, не могла успокоиться:
Это ж надо, и Наточка сегодня, и Денис средь ночи убег с Машей, да она не провожать, а, как Настась Пална с Нюрой, на работу, и мы покатили обороняться. Все, разом. В доме, считай, пусто, Пашутка да Люська сторожевать Мачаню остались.
Хватит, Зин, тоску нагонять, тихо попросил Славик, и пошел к старику вагоновожатому.
Аля тоже подошла к ним. Славик упрашивал:
Дайте порулить, а?
Это ж не велосипед, вагон центровать надо Сам еле владею, с пенсии сняли на подмогу, а все из-за Гитлера, чтоб его вывернуло наизнанку.
Наизнанку? Это интересно бы посмотреть, подлаживался к деду Славик, но все напрасно.
Зина сидела понуро, обняв одеяло и сумку, Аля знала, что нянька-тетка ехала теперь с виноватым сердцем. Дала телеграмму родителям Славика, чтоб разрешили ему работать на трудфронте, а ответа не дождалась, вот и покатила со своим любимцем. Хотела одна отправиться, а как его оставить? Он может и на фронт убежать, с него станется, шустрый. Толку от него на фронте ноль, а убьют?
Благополучно «доцентровав» свой трамвай до конечной остановки, старик вагоновожатый сказал своим пассажирам:
Вы окопы рыть? Идите на КПП.
А это что? спросила Зина.
Контрольно-пропускной пункт. Без него никак, положение осадное. Там вас на попутку посадят.
Спасибо.
Шофер попутки притормозил у самого места назначения, возле двухэтажного здания темного кирпича, стоящего одиноко на необозримом поле, и крикнул тонконогому носатому мужчине:
Яша, принимай пополнение!
Яша поерошил свою стоячую шевелюру длинными пальцами и, оглядев их пожитки, быстро перебирая тонкими ногами в хромовых сапогах, пошел за дом, поманив их за собой. Вышли в чисто поле! Шли, шли Увидели маленький, в два окошечка, домик. Возле него рыла землю всего одна женщина в ватнике, старых бурках и военной ушанке. Яша подлетел к ней:
Паночка, как обещал, привел тебе хороших ребят, командуй! Вот им на неделю талоны в столовую. И, отдав ей талоны, повернулся к «хорошим ребятам»: После ужина подойдете ко мне, определю на жительство, это самый трудный вопрос. Успеха вам! и застриг тонкими ногами обратно, к едва видному кирпичному дому.
Разбирай лопаты! крикнула Пана так, будто их было не трое, а сотня.
Лопаты лежали тут же, вместе с колышками, скрепленными бечевками. Разглядели они и прорытый контур прямоугольника, длинного и широкого.
Эта траншея наша сегодняшняя норма, при глубине в человеческий рост не меньше моего, а то нароете солдатам по колено.
Рыть так рыть. И, взяв лопаты, они стали ковырять плотную землю.
Так не пойдет, сердито нахмурила светлые брови Пана. Ты, былинка, кивнула она на Алю, становись с подругой в тот конец, а кавалер со мной и навстречу па-ашли-и!
Сбросив жакетку, Аля тыкала тяжелую лопату в крепко сплетенные корешки жухлых трав и никак не могла одолеть их, добраться, как остальные, до земли. Лопата вязла, а не резала корни. Стало жарко от усилий и стыда, приспособились же Зина со Славиком, сняли этот верхний слой, уже землю помаленьку выбирают.
Совсем иссякнув, она опустилась на жакетку, Славик плюхнулся рядом:
Зин, дай пожевать, и пить охота.
Зина достала из сумки узелок с хлебом и вяленую рыбину, Аля добавила к этому свои «запасы», все разделили на четыре части и, пригласив Пану, стали есть, поочередно запивая чаем из бутылки Зины.
А вы люди, поев, сказала Пана. Спасибо. Я осоавиахимовка, послана сюда по заданию, многозначительно посмотрела она на новых друзей. Вас-то я сразу определила: школьники и нянька.
Зина обиженно поджала маленький рот, а Славик возразил:
Мы почти правильно, школьники, но работали на заводе, а это моя мама Зина.
Пана снисходительно улыбнулась, а у Зины кровь бросилась в лицо, оно стало смугло-кирпичным, а глаза засияли, как у молоденькой.
Ладно, мне все едино, теперь за дело, фашист не станет ждать, когда мы все подготовим для встречи. Ты, былинка, возьми обычную лопату, совковая после нужна будет.
Аля смутилась. Как это ее угораздило схватить совковую лопату? От всех этих встреч-расставаний расстроилась, соображать перестала? Взяла обычную штыковую лопату, и дело пошло.
В просторе гулял ветерок, обдувал разгоряченные работой лица, а где-то недалеко поухивали выстрелы пушек. Небо в облаках, высоких, белесых, не пропускающих солнца. Казались они тут сиротливой кучкой забытых людей
Обедать не пойдем, сказала, распрямляясь, Пана. Закусили неплохо, нечего время терять на хождение, покрепче поужинаем, шабашить, как стемнеет. И сожалеюще вздохнула: Рано темнеет.
Работая, Аля чувствовала в руках силенку. А все завод. Копала почти наравне с Зиной, но Пана со Славиком шли лучше, у нее опыт, а он все же парень, покрепче Али, хотя и моложе. Крепышка Зина оказалась сноровистой, не жаловалась, рыла и рыла.
С детства огороды копать приучена, а тут огород в глубину, и осталась довольна своей шуткой.
Намаялись все же крепко, возвращались почти в полной темноте, еле волоча ноги. В столовой их встретил Яша.
Позже всех! Садитесь, ешьте, мои золотые.
На свежевыструганных столах неубранные миски и ложки, кружки Много же здесь людей, а они никого не видели. Освободили край одного из столов, уселись на лавки, и Аля почувствовала, что не поднимется, вся налита свинцом-усталостью. А еду подали такую, что и не мечталось: вареная картошка с куском мяса каждому, и хлеб, белый хлеб! Чай, а к нему сахар. Но есть не хотелось, Аля только вздохнула: маме бы такой ужин. Пана приказала:
Ешь, завтра вовсе обессилеешь.
После ужина Аля, как старушка, оперлась обеими руками о стол и с трудом подняла себя. Яша распорядился:
Ты, Паночка, возьми с собой эту клушу с цыпленком, и кивнул на Зину, обнимающую одеяло. Я определю девочку до завтра, а после обеда партия уедет, и вы будете все вместе. Пошли, дорогушечка, позвал он Алю.
Вышли на улицу. Аля брела по слуху, четко отбиваемые шаги Яши все время были впереди. Скрипнула дверь, под ногами уже доски. Потом еще дверь. Вспыхнул свет, они стояли в небольшой комнате. На окне ватное одеяло, слева кровать, на ней пружинный полосатый матрац, справа диванчик. Больше тут ничего не было.