Устраивайся, где пожелаешь, сказал Яша и ушел.
Выбрав диванчик, Аля поискала выключатель, но его не оказалось. Наверное в коридоре, но там может быть незанавешенное окно Легла при свете. Подложила под голову свою новую красную беретку, укрылась жакеткой, лыжных ботинок не сняла. Вспомнив бедствия Игоря с сапогами, сказала себе: «Ну, сравнила». И все же вдруг тревога, погаснет свет? Где и когда искать ботинки? А жакетку сразу на себя
Хотелось спать, но больно все тело. Все искала удобное положение. Наконец умостилась и заснула. И приснился ей буксующий грузовик. Мотор взрыкивает, колеса вертятся, а машина ни с места! Грузовик трясется, из радиатора пар Она проснулась, а мотор все на буксовке: ррыр, ррыр, рр Огляделась, на кровати, прямо на полосатом матраце, тонкие ноги в хромовых сапогах! Яша! На лице газета накинута, отдувается могучим храпом. Аля со стоном повернулась лицом к спинке диванчика, успела подумать: как-то спят Славик с Зиной, была ли в Москве воздушная тревога и как там мама? И опять заснула.
23
Под грубыми балками потолка две неяркие лампы с плоскими абажурчиками напоминали цех. Доехал ли Дима на Урал? Неужели под открытым небом устанавливают станки? Урал не Москва, там уже совсем холодно.
Все окна закрыты светомаскировкой, и не понять: день или ночь за стенами дома. Аля приподняла голову и увидела множество кроватных спинок из тонкого прутка с облезлой зеленой краской. Она уже знала, кроватей тут сорок. Две из них, у стены, подальше от окон, Зина сдвинула, и теперь они втроем лежат тут. Слева Аля, потом Зина, на правом боку, лицом к Славику, как привыкла, чтобы ребенок был всегда перед глазами.
Лежать было неплохо. Зина свернула свое ватное одеяло валиком под головы, свободный конец под бока, а обутые ноги прямо на полосках железа, матрасов нет. Укрывались верхней одеждой.
Шевеля руками и ногами, Аля убеждалась: ничего, отдохнула.
Сама проснулась? села в постели Зина. Славочка, пора, открывай глазки.
Тот недовольно буркнул:
Что я, маленький? Глазки
Вся казарма загудела. Просыпались люди трудно, усталость и свежий воздух делали сон долгим и крепким.
Ополаскивая лицо над длинной, со множеством кранов, мойкой, Славик крякнул:
Ух-хо-кри-и-хо, хорошо! Да, Аль?
Угу! Я всегда ледяной водой умываюсь, сон отлично снимает и лицо такое тугое делается.
Завтракали с аппетитом. Уминая сардельку с пюре, Зина приговаривала:
От такой еды силы на тысячу окопов
У дверей столовой их ждала Пана, разговаривая с Яшей.
Первым приходит, последний уходит, как капитан на корабле, похвалила его Пана ласково.
А я и есть капитан, товарищ боцман. Привет, матросики, и его узкое, носатое лицо зацвело улыбкой.
Шли в густой предрассветной темноте спокойно, как раз успевали к началу работы, а она здесь световой день, ни больше, ни меньше.
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед
У Славика голос красивый, альт, слух верный.
Ну, соловейка мой голос показал, оклемался здесь, успокоенно сама себе сказала Зина.
Славик пел с раннего детства. И вообще в их дворе на Малой Бронной петь любили. Пели взрослые, каждая семья по-своему, в основном по праздникам. Женщины пели за домашней работой. Мама мурлыкала русские, из репертуара Ольги Ковалевой:
Платок белый, сини коймы,
Расставаться сердцу больно
Близняшки предпочитали частушки:
Мой миленок, как теленок,
Только разница одна
Мой миленок хлещет водку,
А теленок никогда!
Нюрка присоединялась то к маме, то к близняшкам. Барин любил душещипательные романсы, а вот Нинка совсем не пела: ни голоса, ни слуха. Зато ребята под вечер, устав гонять по церковке, как они звали церковный двор, забирались на чердак, свешивали ноги из окна на крышу и выкрикивали:
Никто пути пройденного
У нас не отберет,
Конница Буденного,
Дивизия, вперед!
Разгалделись, как галки перед дождем, ворчала Семеновна, разметая двор старой метлой.
Маленький Славик через вечно расхристанную дверь второго номера пробирался на чердак к старшим ребятам, втискивался между Алей и Игорем и сейчас становился солистом. Он вел мелодию точно и уверенно, а остальные, став хором, вторили. Пашка тоже приплетался к черному ходу второго номера и слушал, не поднимая глаз, мурлыча себе под нос их мелодию. Горька являлся позже и изображал то, что ребята пели: скакал конем, махал саблей, жеманился красной девицей
Когда подошли к домику в поле, Славик вдруг побежал, раскинув руки к рассвету, заливаясь:
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля-а
Потом, спрыгнув в готовую траншею, схватил лопату, выставив ее наружу, затарахтел:
Тра-тат-та-та-та! Тра-та-та
Дите, умилилась Зина. Ему б играть, а тут серьезная задача.
Они копали, когда пришел угрюмый человек в ботинках с обмотками, которые им были видны на нем лучше всего из их траншеи. Он принес два лома, неодобрительно покосился на результат их усилий, взял колышки с бечевкой, натянул и прорыл в траве новый контур, слабо проступивший из-за почти одинакового цвета почерневшей от ночных морозцев травы и сухой бурой земли. Бросив колышки на прежнее место, человек ушел, так ни слова и не обмолвившись.
Кто это? спросил Славик.
Старшина, отвечает за наш участок, пояснила Пана.
Она с Зиной взялась за ломы, да так, что Аля со Славиком едва успевали выбирать за ними землю. Траншея быстро углублялась. Так заработались, что не заметили время обеда. Славик взмолился:
Пошли есть! Или уморить хотите бедного ребенка?
Столовая была чуть поодаль от казармы, просто низкий барак, хорошо видный днем. А за ним еще домик, неказистый, но кирпичный.
Уж не баня ли там? с надеждой вглядывалась Зина.
Кухня это, а о бане не мечтай, разбомбило ее.
Когда?
До вас. По ошибке.
После обеда Зина, не выпускавшая из рук лома, вдруг села на бугор земли у окопа и заплакала:
Не могу больше терпеть, помираю
Где болит? подошла к ней Пана, отирая высокий взмокший лоб.
Ой, весь бок и живот в колотье
От этой «ломовой» работы, авторитетно заявил Славик, беря у Зины лом.
Пана побежала к казарме. Славик с Алей уложили Зину на свои одежды, надели на нее жакет, повязали платок. Слезы так и лились из-под прикрытых век Зины.
Подкатила полуторка, с подножек спрыгнули Яша и Пана.
Присев около Зины на корточки, Яша определил:
Аппендицит. Поехали, роднуша, спасаться. И, обхватив ее за талию, повел к машине. Вскочил в кузов, крикнул Пане:
Без происшествий чтобы! Ждите.
Славик, стоя у кабины, говорил:
Зин, я с тобой
Нет, нет, нет! Паночка, ты положительная, пригляди за моими.
У Али мурашки по спине, вспомнила, как ей стало плохо от крошечного разрезика на ладошке, а тут операция! Вот и у Славика глаза испуганные. Но никому ни слова. Поднял Зинин лом и стал отламывать землю у стенки окопа.
Часа через полтора вернулся Яша, да не один, а с модно одетой, красивой молодой женщиной.
Паночка, деточка, вот вам Инга, красавица дама, помогите освоиться.
А Зина? в один голос закричали все трое.
Когда уезжал, ее посадили в ванну, греться. И подмигнул: А серьезно, так аппендицита нет, почечная колика.
Это не страшно, небрежно заметила Инга, и ей поверили, уж очень боялись плохого и жалели Зину.
Новенькая копала в лайковых перчатках, расстегнув беличью шубку, сдвинув на затылок голубой пуховый берет.
Шубка и берет напоминали Але довоенную зиму, улицу Горького, в ярком вечернем освещении которой проплывали женщины в черных и серых шубках и вот таких пуховых беретах, голубых, белых, розовых. Эти береты сноровистые ребята сдергивали крючками на леске, а то и рукой. Воришек иногда ловили, но никто особенно не возмущался, кроме обладательницы беретов. Такую шубку и берет задешево не купишь, а у обычных людей больших денег не водилось. Во дворе на Малой Бронной дамочек в таких шубках ребята не видели, пределом шика было пальто Мачани, бостоновое, с воротником из выдры.
Побросав землю минут пятнадцать, Инга обернулась к Славику:
Ясноглазик, отвернись, а тебе понадобится, я отвернусь, мы же не куклы, правда?
Нечего устраивать тут отхожее место, иди за дом, там есть.
Славик покраснел, а Инга вдруг чмокнула его прямо в губы:
Ты милашка, и убежала за дом.
Когда, вернувшись, Инга спрыгнула в окоп, Пана шагнула к ней и, глядя в упор, сказала:
Тебе под тридцать, а ему шестнадцати нет, не вздумай мутить парня.
У меня муж есть. И вообще не твое дело! И, достав папиросы и спички, она закурила.
Мое, переведу в другую бригаду.
Инга выбралась наверх, уселась на край окопа, демонстративно покуривая.
У Паны запылали щеки.
Кто не работает, тот не ест! Не дам талоны на жратву.
Ничего, у Яши попрошу, он рад будет услужить моему мужу.
Ты куда и зачем приехала? закричала Пана. Бери лопату, шкура беличья.
Ха-ха не страшно.
Фашисты не страшны? А трибунал? Пана не спускала с Инги зло сверкающих глаз, и та струхнула, отбросила папиросу, взяла лопату.
В полном молчании работали дотемна. Вырыли траншею, точно по контуру старшины.
После ужина, когда Аля со Славиком уже улеглись, появилась Инга. Пошепталась с соседкой Славика. Та было засобиралась, и Славик, поняв, что Инга меняется местом, привстал и зашипел ей в лицо:
Уйди отсюда
Дурашка, легко смирилась Инга с поражением и ушла.
Заснули ребята не скоро, шептались о Зине, что это за колика такая? И наверное, дома есть письма
Утром без Зины проспали.
Слава! Аля! Слава! кричала Пана и ходила по огромной казарме от койки к койке.
Чего ты? Мы же рядом, не кричи, смутился Славик, что проспал и об этом знает теперь вся казарма.
Я ваш опекун, выполняю приказ Зины, поднимайтесь, зайчата.
Только не обзываться, пробубнил Славик, отвергая чужую ласку, на которую имела право только Зина.
24
После завтрака пошли к своему участку, но молча. Инга рядом, как ни в чем не бывало. Работая, она капризно мямлила:
Издевательство не каждый человек приспособлен к земляным работам
А к войне? рассердилась Аля, и без Инги тошно из-за Зины, что там с нею? А тут еще началась канонада, и гораздо ближе, чем раньше
Жить захочет, приспособится ко всему, сказала Пана так, будто Инги здесь нет.
Пришел старшина. Аля оказалась не в траншее, а наверху и рассмотрела его угрюмое лицо: глаза темные, озабоченные. Он опять молчал. Отмерил, прорыл отметину, бросил колышки с бечевкой на обычное место. К старшине подошла Пана, тихо что-то спросила. Он только махнул рукой и ушел, крепко ставя ноги в грубых ботинках.
Эй, работнички, поднажать надо! крикнула Пана, да так сурово, что Инга спрятала свои папиросы, не успев закурить.
Ну, мы не курим, а старшину-то могла бы угостить! смерила Пана презрительным взглядом Ингу, от беретки, до фетровых ботиков. Он умотался до последних сил, вся линия на нем.
Я не догадалась, виновато потупилась Инга.
Позже Аля спросила у Паны:
А что за линия на старшине?
Наша линия обороны.
Девочки, миленькие, кухня из строя вышла Яша, встав на одно колено, наклонил голову к окопу.
Значит, голодовка? спросила Инга, поправляя берет, чтобы не упал, так задрала голову к Яше.
Что вы, роднуши, просто сухой паек выдадим. Так без паники.
Перетерпим, и Пана вонзила лом в дно окопа.
А ты очень недовольна, малышка? спросил он у Али.
Та подняла голову и увидела скошенный на нее черный ласковый глаз, второй, матово-безжизненный, неподвижно уставился вперед. Да он же у Яши стеклянный! Яша прижал длинный палец к губам, поняв ее испуг и этой безмолвной шуткой стараясь сгладить неловкость. Аля от стыда наклонилась и стала торопливо подбирать землю лопатой.
Кто из вас больше устал? спросил Яша, распрямляясь.
Конечно же, я! заявила Инга.
Идите отдыхать, дорогая, я поковыряю землицу. И Яша спрыгнул к ним.
Инга передумала:
Пусть ясноглазик отдохнет, он у нас самый маленький.
Разозлившись на «маленького» и от приставаний Инги, Славик царапнул ее:
Что вы придумали, тетя Инга?
Инга закатилась смехом:
У котика характер!
Тогда Яша взял лопату у Али. Копая, спросил:
Прижилась в казарме? Я вам, золотые, сегодня такой каравай принесу, аж горячий!
Побросав землю с полчаса, Яша вздохнул:
Надо посмотреть, как там печь чинят.
Как же это она у вас сломалась? спросила Инга, опираясь на лопату для отдыха.
Прямым попаданием.
Все перестали работать, смотрели на Яшу с испугом:
Когда же?
Ночью. Скинул зажигалку, одна угодила в трубу, вспыхнула, полезли тушить, да перестарались. Он выбрался из траншеи, помахал рукой: Нажимайте, родненькие, этот окопчик может понадобиться, хотя я против.
Аля выпустила из рук лопату. Она смотрела на горизонт, бледный, почти бесцветный, с едва заметной розовой дымкой у земли, которая, поворачивая к югу и юго-западу, расширялась. Обернувшись, Аля увидела молочно-желтый шар затянутое туманом солнце, оно было невысоко и силилось растопить дымку. Неужели там, перед солнцем, враг? Фашисты. Немцы. И почему так тихо? Или перед наступлением всегда затишье? Что-то нереальное в этой тишине, угрожающее. Придвигается фронт. Какой он? Люди, танки, огонь сплошной лавиной? А ведь Игорь опять на фронте. Сердце сжалось от тревоги и бессилия. Мучительное, почти реальное видение: Игорь раненый, один вот в таком чисто-полюшке, и ни души кругом. Ранен в бою. Но что такое бой? Как тогда у него, лицом к лицу с врагом? Но он уже не на бронепоезде, он артиллерист. У него батарея, при выпуске он считал себя командиром батареи. Сколько пушек в батарее? Ничего она не знает и спросить не у кого. Видела вблизи только зенитную установку на крыше соседней с домом школы, но не удосужилась даже стволы посчитать. Когда стреляли зенитки во вражеские самолеты, по асфальту двора и Малой Бронной шпокали осколочки разорвавшихся зенитных снарядов. А в затишье на крыше девичьи голоса: «Тоня! Аня!» и смех.
Аля вылезла на поверхность, пошла к домику. Дверь была с обратной от окопа стороны, и никто не видел, как она зашла в дом.
Всего кухонька и одна комната. Посредине комнаты лавка, узкая, короткая, сесть двоим, не больше. Она села. Надо прийти в себя, а то остальные заметят ее смятение, тоже заволнуются.
Фронт не Малая Бронная. Он похож на огромного Змея Горыныча, длинный, на многие километры, весь клокочет огнем и дымом, а люди такие маленькие, беспомощные Идут, а на них снаряды, пули, штыки. Смогла бы она сама быть в этом страшном месиве огня, металла, боли? Но почему Игорь должен погибать, а она отсиживаться? Сразу после трудфронта они со Славиком разыщут подходящие краткосрочные курсы, выучатся, а уж тогда никто из военкомата не посмеет завернуть их обратно. С таким решением Аля вернулась к работе.
Яша не обманул. Подкатил на зеленой легковушке, и вприпрыжку к ним, в одной руке сверток, в другой каравай. Следом за ним из машины вышел пожилой мужчина в зеленом реглане с меховым воротником и такой же шапке. Увидев голубой пушистый берет на уровне земли, сердито крикнул:
Инга!
Инга поднялась на цыпочки, посмотрела, скривилась и со вздохом стала вылезать:
Иду, иду, котик!
Целый котище, старый и облезлый, уточнила Пана, но Инга будто и не слышала.
Она сдернула с рук лайковые перчатки, бросила в сторону, застегнула беличью шубку и медленной, разбитой походкой направилась к машине.
Еле нашел тебя, брюзжал старик. Быстрее! Что тебе здесь понадобилось? Мы сегодня уезжаем.
Инга обернулась, хотела попрощаться, махнула рукой, но старик втолкнул ее в машину, сел сам, и только выхлопной газ взвился клубочками за укатившей машиной.
Умотала Инга-дрынга, без сожаления констатировала Пана, садясь рядом с Яшей. Давай есть, кормилец.
Ей захотелось остаться, ради справедливости заметила Аля. А дед проститься даже не дал.
Почему она его котиком назвала? недоумевал Славик.
А он ее муж и строгий начальник, сказал Яша.
Му-уж?! вытаращился Славик. Этот дед?!