Яша, вы в Москву? спросила Аля. У меня мама не знает, что я остаюсь, а у нее сердце
Где живешь, миленькая?
Мы все трое с Малой Бронной.
Так это рукой подать от Садово-Кудринской, заеду, давай твою сумку, а тебе вот талоны на сегодня.
Ой, спасибо!
Все расскажу твоей маме, погрозил он пальцем. А ты, Паночка, поговори с людьми, надо человек десять еще, на пару дней.
Будет сделано!
Вышли все вместе. Яша сел в полуторку, держа в руках Алину противогазную сумку, набитую так туго, что у Али стало весело на сердце: вот мама обрадуется! Ну, Яша, ну, добряк! А добряк останавливал машину, подбирал уезжающих в Москву оборонцев.
Я бы их подвезла, черта лысого, ругалась Пана. Обождите здесь, сказала она и пошла к дверям казармы.
Там она останавливала уезжающих. Когда их набралось человек десять, громко прокричала:
Товарищи! В виду оборонной необходимости вас оставляют на рытье окопов еще на три дня. Это приказ! Вернитесь, оставьте вещи и на свои участки.
И все десятеро вернулись. Но Пане и этого было мало, она проследила, как они без вещей отправились в поле.
Ну ты и командир! восхитилась Зина.
Раз Яша велел, смеялась Пана. Уговаривать не умею.
А если Яша заругается?
Да он не умеет ругаться. Пошли.
Смотрели на изгибы траншей и не верили, что сделали это они, четверо.
Мы хорошие. И, сняв шапку, Славик погладил себя по светлым кудряшкам. Не зря нас Яша любит.
Трава, пожухлая, коричневая от побившего ее ночного мороза, лежала как расчесанная, в одну сторону, ветер постарался. Холодок хватал невидимыми пальцами за лицо и руки, стоять невозможно. И они дружно взялись отваливать ломами куски земли, подбирать на лопаты рассыпчатую землю. Споро, весело. Напрактиковались.
И тут Але подумалось: мамы же может не оказаться дома! Если только Яша поспеет ко времени обеда Но он такой сообразительный! И все же она знала, что не успокоится, пока Яша не вернется. У мамы, конечно, холодно. Надо бы что-то придумать
Пана, как думаешь, где взять печку?
Домой? На базаре, где ж еще?
А сколько она может стоить?
Говорят, три буханки.
Всего рубль? Не может быть.
И не может, подтвердила Зина. Продают только за хлеб или талоны. А буханка, белая, тридцатку стоит. На рынке.
Наработавшись, присели отдохнуть в домике. Пана сказала:
Поедим, сухой паек есть, на всех хватит, ты, Аля, не бегай в столовку.
Ели хлеб с маслом, Зина и Пана пили сырые яички, а Славик с Алей управлялись с колбасой. Зина, оказывается, захватила бутылку воды. Пана размечталась:
Сейчас бы на русскую печку Расстелить ряднушку, лечь и семечки лузгать.
У нас на Малой Бронной во всех квартирах печки-голландки, белого кафеля, хорошо сложены, теплые, похвалилась Зина.
В Москве у меня так же, сказала Пана, только выросла я в деревне, на печке с детства привыкла. Вот кончится война, возьму вас всех и отвезу к маме, гостить.
Это куда ты зовешь? поинтересовался Славик.
Туда, лицо Паны дрогнуло, поскучнело. Ничего, отобьем, и не иначе. Отгоняя тяжелое, заговорила: Я из-под Нового Оскола. Городок вовсе не велик, на один фонарь меньше Москвы Но такой интересный! Вроде полуостровка, огибает его речка Оскол, неширокая, неглубокая, тихая, приветливая.
Пана поднялась, надела ушанку, махнула рукой, зовя на работу, а сама все говорила:
В городе одна главная улица, от нее в бока остальные. Так если от станции идти, то налево мосток через Оскол, дальше горушка, бока белые, а остальное, до макушки, лесок. Проехать у подошвы горы и дальше, дальше. Через поля, лесок, далеконько наше Немцово, вот такое название Если на него посмотреть весной! На горушках село, повыше, пониже, так и идет. Зацветают яблоневые сады, и не село, а букет! А уж пахнет! Картинное место. Но далеко от станции, вот и думаю, фрицы туда не сунутся. Надеюсь. Там мама, сестричка меньшая. А братики на войне.
Они уже работали, а Пана не успокаивалась:
Тетка меня оттуда взяла в Москву, сама померла, а я москвичкой осталась.
Ой же горечко, мама под немцами, да и с девчатками, сочувствовала Зина. Я тоже из деревни, но там уж никого не осталось, и приехала в Москву давно, как Славику народиться, его маме я дальняя тетка.
Как это дальняя? с интересом спросила Аля.
И не знаю, мамы ее троюродная племянница.
Нашему сараю двоюродный плетень, рассмеялась Пана.
Все же не совсем чужая Славику, удовлетворенно сказала Зина.
Ужинать решили в казарме. Аля сбегала в столовую, но не только за ужином, главное повидать Яшу. Он, увидев Алю, разулыбался:
У тебя мама красавица, ты вся в нее! Такая симпатичная, о тебе все расспросила и о Зине со Славиком. Меня чаем напоила.
Значит, дома все в порядке? А писем нет?
Увы Я тебе сам напишу, хорошо?
Можно я возьму чайник с чаем?
Своим? А чего же они не пришли ужинать?
Так у них сухой паек. И на меня хватило бы
С вами только коммунизм строить. Бери чайник, и на вот сахару кускового. Пейте на здоровье, мои бесценные. Да, а как это Паночка сумела уговорить людей остаться?
Аля рассказала. Он задумался.
У Паны энергии на руководство Москвой хватит, и все же остаться это дело добровольное.
В казарме Аля отдала чайник и сахар своим, присела отдохнуть. Все хорошо, кроме писем. А ждала и от Игоря, и от Натки с Соней, да весточку от Горьки тоже не мешает получить, он же не знает свою Мачаню, из нее не выжмешь ничего, кроме похвалы себе самой.
В казарме появились новенькие, их Аля сразу распознала по чистым волосам и одежде. Одна женщина в шубке из уже облезлого кролика спросила Алю:
Вы спали без матрацев?
Спали. И ничего, раз нужно, отрезала Пана, опередив Алю.
Да, да, конечно, отступила женщина, пристыженная.
Они смогли, а мы что, хуже? сказала девчонка вихрастому одногодку, и он солидно закивал головой, ставя рюкзак на койку.
А я что говорю?
Аля позавидовала их согласию, спросила:
Вы из одного двора?
Да, а как ты угадала? заморгала девчонка круглыми глазами.
В ответ Аля только грустно улыбнулась: вот бы ей так с Игорем быть, на фронте. И ничего не страшно, и песню вон запели:
Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали
Какое уж тут море, фрицы бушуют вблизи, поддел ребят Славик, желая познакомиться.
У Али на душе стало щемяще-сладко, потянуло в невозвратную прошлую даль, на милую сердцу Малую Бронную. Надо бы спросить, вдруг эти ребята тоже с Малой Бронной. Обернулась, а перед ней дядечка в шляпе, с пузатым портфелем в руках:
Простите, эта постель кровать свободна?
Свободна коечка, устраивайтесь, ответила Аля, ее почему-то раздражал вид этого дядечки, дорогое пальто, белейшие манжеты рубашки выглядывали из рукавов, пушистое кашне, прямо ревизор командированный. Таких она еще помнила по папиной работе, уезжая на задание, они иногда заходили к ним домой одолжить какие-нибудь справочники, с ними всегда было туго, а у папы целая библиотечка юридической литературы.
Благодарю, вежливо кивнул «командированный». А не подскажите, где получить постельные принадлежности?
И этот туда же! На обрюзгшем лице вопросительно приподняты кустики темных бровей. Неужели не понимает, что происходит в Москве, в стране?
Здесь не курорт, адресом ошиблись.
Раз мобилизовали, должны создать условия, спокойно ответил дядечка.
Фрицы вам, дедок, условия создадут, полный покой устроят, пообещал Славик, развлекаясь, но тут же пожалел опечаленного дядечку: У вас пальто большое, расстелите, на половину лягте, а другой укройтесь, портфель вместо подушки.
Подушечку мне жена положила. И, сев на койку, мужчина примолк, сгорбился, и Аля увидела, что он немолод и, видимо, нездоров, лицо отечно-желтое. И опять вспомнила маму Наверное, нужно быть с нею рядом. Не нужнее, а лучше, для них обеих. Не для оборонных работ.
27
За ночь возле казармы зенитчики «насыпали» полно осколков снарядов. Люди шли, отбрасывая их ногами со своей дороги. Славик поднял один. Вертел в пальцах покореженный темно-сизый, опаленный кусочек металла:
Мусор, ночью мог убить, задумчиво смотрел он на осколок.
Аля поежилась, вспомнив, как вырывалась от летчика из-под грибка, а по его крыше звенькали вот такие же осколки, и они же со свистом летели к земле, шпокаясь с такой силой, что даже подскакивали. И любой из них мог врезаться в нее смертельно. Смотрела на эти смертоносные еще ночью, а теперь такие безобидные кусочки железа и не имела ни малейшего желания брать их в руки.
Утром в темноте этого «мусора» не было видно, а в обед не захочешь, да увидишь. Хотя бы для того, чтобы не распороть подметку.
В казарме запаслись свежей водой и вернулись к своим траншеям. Пана и Зина по краям нового абриса траншеи орудовали ломами, Славик с Алей подгребали землю лопатами, скидывая ее на запад, чтобы в сторону врага окоп был повыше.
Этот бугорок, что мы с тобой набрасываем, бруствер называется по-военному.
Как бы он ни назывался, только бы мы его делали без надобности, вздохнула Зина.
Зря работать? Ну И Славик остановился, соображая. А ты, мам Зин, ведь права.
Матери в войну всегда правы, и Зина поправила на голове Славика сбившуюся набок шапку.
Появился мрачный старшина, к его угрюмости прибавилась еще и небритая щетина на подбородке и щеках. За ним тянулась кучка новеньких. Старшина отмерил им профиль окопа чуть в стороне и быстро ушел, твердо ставя ноги в ботинках с обмотками. Его спина под зеленым ватником горбилась. За ним затрусил один из новеньких, в шляпе, с пузатым портфелем в руке, не догнал, не докричался и повернул к староработающим. Подойдя, безошибочно определил старшего в этой маленькой бригаде и с одышкой спросил Пану:
Товарищ, а какая тут норма выработки земляных работ на человека?
Сколько сможет каждый, а если человек, то сверх того.
Учитывая, что враг под боком, надо растрястись, ввернул Славик, узнав утреннего знакомца.
Да, соседство не из приятных. Дядечка все не уходил. Но это же это же мы на фронте!
На трудовом фронте, уточнила Пана, поднимая обеими руками лом и вонзая острие в землю.
Тут не разделишь, покрутил толстой рукой дядечка. Ночью бомбили, а убежища нет. Фронт!
Мы с лопатами, а у фронтовиков оружие, с завистью протянул Славик слово «оружие», подгребая отколотую Паной землю.
И все держим оборону, не сдавался дядька.
Ага, особенно те, что в шляпах, рассердилась Пана. Чем стоять тут, шли бы работать, оборонец.
Посмотрел бы я, как бы вы стояли у меня в кабинете! обиделся дядечка, надвинул шляпу и пошел к своим.
Это ж он опыта набирался, не знает, что лом, а что лопата, смотрел, как работать, примиряюще улыбнулась Зина. А зеленая шляпа красиво, куплю Славику для форсу.
Посмеялись, и раздражение улеглось. Посматривали на соседей. Что им говорил дядечка в зеленой шляпе, слышно не было, зато как он махал короткими руками, командуя, видели все.
Соображает, похвалила Пана. Расставил людей точно по-нашему. Орудуют. Им всем сразу дали и ломы, и лопаты, небось потребовал обеспечить орудиями производства!
Но долго смотреть на копошащихся соседей некогда, опять взялись за работу.
А давайте их вызовем на соревнование, предложил Славик.
Ты что, родимый, куда ж дедам до нас угнаться? пожалела старых Зина. Хоть бы не рассыпались здесь от страха.
А все же интересно, что он за начальник? И Пана глянула в сторону мельтешащей зеленой шляпы. «У меня в кабинете»! Все, лом себе взял, солиднее выглядеть с ломом? Ой, умора, а поднять его как следует не может.
Замолчав, все увлеклись работой. Ломы отваливали куски земли, падая, они разбивались, и их подгребали лопатами Хорошо шли, траншея была уже по грудь самой из них высокой, Пане.
Вдали ухнул выстрел, другой, превращаясь в сплошняк гуда, а от едва видной казармы зачастили зенитки.
Дневной налет, божечка ж мой! охнула Зина, роняя лопату.
Совсем обнаглели, сволочи, высунулась из траншеи Пана.
За нею повыскакивали Славик с Алей. Все уставились в небо на западе.
Самолеты шли стороной, на Москву, по три, прерывисто урча.
Эх, прорываются! чуть не плача закричал Славик. Где же наши «ястребки»?!
Соседняя четверка новеньких во главе с зеленой шляпой поковыляла к казарме. Их удаляющиеся фигурки почему-то далеко разошлись, и стало видно, что тут собрались одни мужчины, а вернее, старики.
Это шляпа их рассредоточил, по всем правилам военной науки, посмеивался Славик.
Передний споткнулся, упал, зеленая шляпа откатилась. Попадали и остальные.
Дед споткнулся, а остальные решили, что он им пример подает, жалея, смотрела на старых Зина.
Сбегать поднять? и Славик рванул было, но увидел, что старик уже встал и подобрал свою шляпу.
Они сбились в кучку, оборачиваясь на группу Паны, размахивая руками, спорили.
В небе тройки фашистов смешались, их заворачивали «ястребки». У одного немца вспыхнуло крыло, с него огонь плеснулся к кабине, и, набирая скорость, самолет ринулся вниз. Через некоторое время от земли выбросилось пламя и ухнул взрыв, другой, третий
Одним гадом меньше, процедила Пана. И сам, и его бомбы повзрывались. Поработаем маленько, отогнали вроде.
Но тут гонимый одним из легких и вертких «ястребков» бомбардировщик, делая крюк, повернул на траншеи. Второй ястребок парил над ним, поливая почти невидимыми струями огня. Бомбардировщик пошел, тяжело переваливаясь, задели, видно, ястребки. Рыры, рыр, рыр кружилось над полем у казармы. Фашист маневрировал, но подбитому ему было слишком тяжело. И вот похожая на длинную тень капля отделилась от его брюха.
Бомбит озадаченно раскрыла рот Зина.
Чтобы уйти, разгружается, догадалась Аля.
Вторая капля, третья Ввжжиии-и, вжи-и-и, вжж Вой, грохот, сплошное месиво земли
Зина вцепилась в руку Паны:
Ты здесь давно, было такое?
Конечно. Вот там, и она махнула рукой в сторону от казармы.
Все посмотрели туда. Увидели сгрудившихся, припавших к земле дедов. И только тут Пана спохватилась, крикнула как могла громко:
Эй, граждане, бегите к окопам, вон тот ближе-е! И махала руками, показывая направление. И мы прыгаем. Она столкнула Зину, спрыгнула, увидела, что Аля стоит, смотрит в небо, дернула ее за ногу.
Зина высунулась, крича изо всех сил:
Славик, да Славик же!
Ну что ты? Раз слышно, как бомбы летят, значит, далеко.
Падая, Аля уже не слышала и не видела ничего: ни солнца, ни грохота, но крикнула Славику:
Давай к нам! И знала, что он прыгнет к ним, за нею, как в детстве, всегда и везде.
Она чувствовала, как ее тянет за ногу Пана, но помочь ей, сползти самой в траншею не давала рука, что-то ожгло ее в этой темной круговерти. Аля сжалась и покатилась на дно окопа, почувствовав упершийся в плечо ботинок Славика. И тут же земля обрушилась на них.
Это был последний взрыв, немец разгрузился и ушел. Все затихало. Ни урчания самолетов, ни зениток, только вдали одиночные выстрелы пушек. Но вот и они смолкли. Пропели легкими моторами возвращающиеся «ястребки» и тишина.
Как в могиле, боже ж мой, отряхивая землю, встала Зина и полезла из траншеи.
Ты куда? Еще же может остановила ее Пана.
Славика с нами нет один, где он там? И Зина вылезла в пыльную протемь поля.
Как там? удивилась Аля, шаря за собой одной рукой. Он же полз за мною?
Пана не выдержала, тоже полезла, легко вскидывая свое крепкое тело. Было слышно, как осыпается земля на стенках их траншеи, оседает поднятая взрывом земляная пыль.
Инстинктивно прижимая к себе левую руку, Аля поднялась на дне траншеи. Увидела только ноги Паны в кирзовых сапожках. Найдя опору ногам и цепляясь правой рукой за край траншеи, Аля выползла наверх. Встала, чувствуя, как левая рука становится тяжеленной и вроде бы мокрой. Повернулась туда, откуда ее сдернула в траншею Пана. Там она и стояла, Пана. Пыль осела, небо прояснилось и было видно, как грязно лицо Паны, а глаза опущены к земле. У ее ног на коленях стояла Зина, она не отряхнулась как следует, светлый пуховый платок стал асфальтового цвета.
Но чего это они такие странные. Аля сделала несколько шагов и встала рядом с Паной.