Смешно? Правда смешно? поднял он на девушку небольшие красноватые глаза с явной благодарностью.
Одутловатое лицо его расплылось в блаженной улыбке. Неудавшийся актер, став администратором театра, он не мог победить в себе тяги к игре и неустанно испытывал силу своего лицедейства на окружающих. Но верила ему только жена, он был для нее вечным Отелло:
Он на тебя смотрел, вы перемигивались с этим брюнетом! кричал Барин жене, вернувшись из гостей.
Маленький Олежка нырял под стол, а довольная Нинка лениво говорила:
Мой брюнет ты, и ерошила его жиденькую шевелюру.
Я русый, русый! Поняла, корова?
Сам ты осел, безразлично роняла Нинка.
Но теперь Барин оставил роль Отелло, ради новой тяжело больного страдающего человека. И не для устойчивости семейного очага, вполне благополучного из-за флегматичности жены, а для спасения от фронта. Поэтому после водки с валерианкой он загрустил, «украдкой» держась за правый бок.
На правах нужного человека кто ж еже будет приглядывать за сынком Барина дворничиха Семеновна прошамкала:
Чего за живот хватаешься, Барин? Отвык от жирненького, навалился на дармовщинку? А теперь, гляди, проймет русская болезнь «свистуха». И пьяненько подмигнула голым веком.
Не трогай его, Семеновна, громким шепотом попросила Нинка. Врачи предполагают рак
А он и помрет от рака, предрекла Семеновна. Пужливых в могилу загоняет самая злющая хвороба.
Типун тебе на язык, старая! крикнул суеверный Барин. Вон Машин Денис Сова тоже не на фронте.
Так Денис кочегарит на железной дороге, к фронту, может, катает, да не говорит, военная тайна, защитила мужа Маша.
Вздохнув, мама постаралась примирить всех:
Четырнадцатое июля надо запомнить, начало конца войны.
Вы уверены? встрепенулся Барин.
Надеюсь. Надежда всегда впереди нас, ею живем.
Только не я! вскричал Барин. Мой девиз: реальность.
В распахнутых дверях красновской комнаты Аля увидела миловидное лицо Натки и обрадованно выбежала к ней, поцеловала.
Ну что? Все сдала? Куда теперь?
Пойдем, Натка потянула Алю во двор.
Шли по Малой Бронной почему-то очень быстро. На Тверском Натка свернула в аллею, они сели на узенькую лавочку. И здесь Натка вдруг заплакала.
Ты что случилось?
Горьку взяли на фронт.
И никому не никто провожать не ходил?!
Ты что, не знаешь Мачаню? Повестку додержала до утра, все разошлись, и она одна, расхорошая мамочка, проводила любимого сынка. Еще, наверное, наговорила, что я не захотела его проводить, не родной же брат
Он не поверит, он же тебя знает. Аля обняла округлые плечи Натки, заглянула в глаза. Жди письма.
Так она мне его и покажет, злая, противная Мачаня.
Натка роняла тихие слезы, Аля прижимала ее к себе, не смея сказать, что Горька мог бы забежать во второй номер и оставить для Натки записку, да не такой он человек, истинный сынок своей мамочки. Да теперь он фронтовик, пошел на смерть, может быть и прежние мерки уже не годятся.
Уже пять лет жила Натка за фанерной перегородкой, которой Мачаня отделила падчерицу от родного сына. Из такой же, как у Маши с Глашей, квадратной комнаты в первом номере получилось две клетушки, с половиной окна каждая и одной створкой дверей. И Натка смотрела на пасынка своего отца как на чужого и все же близкого, горе-то у них похожее, у нее мама умерла, у него отец. А мачеха оказалась мачехой, за неласковость и скуповатость Натка звала ее Мачаней в глаза, чем, конечно, не улучшала их отношений. На увещевание соседок Натка упорно говорила:
Она же мне не мама. А Мачаня даже ласково.
Горьке понравилась такая независимость новоявленной «сестрички», и он сам стал называть свою маму Мачанечкой. Ему-то все прощалось.
Главное не во мне, наконец утерла слезы Натка. Ведь Мачаня не любит Горьку, единственного сына! Она его еще малышом отфутболивала то к сестре, то к деду. Я знаю материнскую любовь, до тринадцати лет прожила с мамочкой, а он понятия не имеет, какая бывает настоящая мама. Вырос бездомным, и ничего ему не дорого, никто не нужен. Учиться не хотел, бродяжил, то прораб, то арап сколько работ перепробовал!
Але вспомнился их разговор с Горькой после одного из его скитаний:
Не интересно, говоришь? А что интересно?
Новое.
И тюрьма почти для всех новое
А что, и там интересно, если недолго.
И однажды нашел это «новое». Влетел к Але в кожаном пальто деда, с букетом:
Пошли!
Куда?
В роддом.
Рано тебе еще туда, со смехом ткнула она пальцем ему в живот.
У меня дочка родилась.
Сочувствую, и пошла с ним, интересно же.
В Леонтьевском переулке остановились перед мрачноватым зданием, в котором родились все дети их двора. Горька вошел туда один и очень скоро вернулся без цветов.
Не вышло с дочкой ее с мамашей забрал законный папаша, и тут же повеселел: И хорошо! Детишки стали бы орать: папа, хлеба а я сам голодный! Правильно?
А толком не можешь?
Мачанечкина бывшая ученица рассорилась с мужем, и мне поручили проводить ее в инкубатор. Я исполнил и предложил ей руку и сердце, она хорошенькая. А мое благородство, как видишь, отвергли.
А если бы она согласилась?
Привел бы домой. Мачанечка любит все экстравагантное.
Вот и Горька укатил на фронт. И никто из ребят их двора не проводил его. Але тоже стало жаль этого балабола.
Успокоившись, Натка рассказала об экзаменах. Там все гладко.
Меня в Щербинку, под Москвой, распределили. Я на фронт просилась опыта, говорят, нет. А заведующей здравпунктом, даже без врача, можно без опыта?! Зато там есть комнатушка, прямо при здравпункте, хоть Мачаню не буду видеть.
А она ведь не обрадуется, сказала Аля задумчиво. Кто же без тебя станет убирать, стирать?
Уберет сама, а уж постирать приеду, жаль ее ручек, пианистка же.
Помолчали. Наступила темнота, а на бульваре ни одного огня Но людей много, шаги, шаги и даже смех: прогуливаются по вечерней прохладе.
Ты слыхала про взятие Жлобина?
Еще бы! Это недалеко от Чернигова, а там моя мамочка родилась Ты приедешь ко мне?
Как в ночную пойду, сразу явлюсь. Идем, мама будет волноваться, она такая нервная стала.
Медленно прошли по темному коридору Малой Бронной. И тут ни огонька, только шарканье подошв да перестук каблучков.
Темень как в старину, при царе Алексее Михайловиче, невесело пошутила Аля. Тогда фонарей не было.
А при Пушкине?
Тоже, верно, не было, улица маленькая. Представляешь, здесь шел Пушкин! Или ехал со своей невестой венчаться в церкви у Никитских ворот.
И Толстой ходил, да?
Наверное. А уж Горький, Маяковский обязательно. Они в дом Герцена, может, по Большой Бронной шли, в те ворота, что мы пролезали через щель под цепью на замке, раньше они были открыты, мама знает.
А как белую сирень рвали у синагоги? Помнишь?
Хотели посмотреть, что внутри, так не пустили, старик в черном сказал: женщинам нельзя.
Натка засмеялась. Значит, отлегло самое тяжелое, будет ждать письма как все.
6
Только второй номер успокоился и его обитатели улеглись спать, как людей поднял резкий, навинчивающийся вой сирены воздушной тревоги.
Мигом одевшись и подхватив ватное одеяло и подушечку, Аля помогла маме выйти из темной комнаты. В передней горел свет, и Барин орал на Нинку:
Все рушится, а ты губы красишь?! Для кого? И, вырвав у нее помаду, забросил в темноту кухни.
Это у нее нервное, сказала мама. Ты сам-то хоть бы брюки надел, в одном же плаще.
Без штанов мужчине помирать стыдобушка! взвизгнула смехом Маша и тут же набросилась на Толяшу, прижимавшего к своему животу котенка: Чем рыжий лучше остальных? Сказано: оставь.
А если Мурка сбежит? не сдавался мальчонка.
Твоя мать хоть раз за шесть лет сбегала? Вон стоит с узлом, за тебя, роженого, трясется. А Мурке рыженький сынок.
По Малой Бронной густая толпа двигалась в соседний большой дом в бомбоубежище. Небо исполосовано множеством прожекторных огней, в потемках красные строчки трассирующих пуль. И гул армады самолетов, даже не разберешь по звуку моторов, свои или чужие. Уханье артиллерии, хлопки зениток
Юбилей фашисты справляют, выкрикнула Нюрка зло, крепче прижимаясь к Федору. Ровно месяц с начала войны.
Такой страсти еще не бывало, согласилась Глаша.
Вдруг все остановились, впереди произошел какой-то затор. Толпа шарахнулась в сторону, и стал виден человек в распахнутом плаще и шляпе.
Шпиона поймали, прошептал Барин, машинально придерживая спящего Олежку.
Ленты света метались от неба к земле, и, попав в такой миг в световую полосу, пойманный «шпион» показался окружившим его людям мертвым: углы скул выпирали из-под полей шляпы, а губы, словно пленка, облепились так, что проступали контуры зубов.
В военкомат его!
В милицию!
А что он сделал?
Сигналил из окна светом.
Люди я нечаянно задел штору светомаскировки спешил, товарищи, я же взывал задержанный, и не пытаясь вырваться.
Нашел товарищей, вредитель!
Лица разъяренных, перепуганных спросонья, взбудораженных людей то появлялись в наплывающем свете, то пропадали в темноте. И тогда оставались только голоса, возбужденные, злые, на высоких нотах, и казалось, вопит, протестуя, сама страшная ночь под грохот и вой орудий
Настасья Павловна вдруг поднырнула под локти впереди стоящих, заслонила человека в шляпе, раскинув руки с узелком и бутылкой воды:
Вы ослепли?! Это же наш бухгалтер из домоуправления.
Может, был бухгалтером, да обернулся шпионом!
Мужик не старый, а не на фронте?
Так у него чахотка! выкрикнула, узнав его, Маша.
Ходят тут в шляпах
Бухгалтера бросили, и он, пошатываясь, побрел следом за бегущими, сняв шляпу и смахивая ею слезы.
Перепугался, сердешный, пожалела Маша.
Любой на его месте буркнул Барин, торопясь обогнать людей.
Устроив маму на одеяле, под синей лампочкой, недалеко от двери, глянув на усталое родное лицо, Аля поспешила обратно.
Сразу поднялась на чердак. Проем сетчатого окна распахнут, и в нем сидит Славик. Аля устроилась рядом, и сразу услыхала знакомое поскрипывание рассохшейся чердачной лестницы, шаг через ступеньку, и опять Натка! Она прижалась щекой к лицу Аси, щелкнула Славика по макушке:
Как дела, рабочий класс? Медицинская помощь требуется?
Перешучиваясь, все трое вылезли на крышу. В перекрестье голубого света, совсем невысоко, застыл самолет, его черный контур казался одновременно угрожающим и беспомощным.
Поймали! Ведут, ведут! восторженно подпрыгнул Славик, забыв, где он, но Натка уцепила его за куртку сзади.
Снизу, со двора, кто-то сказал:
Кабы разгружаться не вздумал, фашист клятый
Не посмеет, ответил дед Коля от своей двери. Ему, гаду, жить охота, а пробомбит, сразу к стенке.
И дед оказался прав. Фашист-бомбардировщик, как заколдованный, снижался, будто сползал по лучу прожектора на землю.
Пока они разевали рты на пойманного, другие, с высоты, бросали бомбы. По-крыше и мостовой отчетливо застучало: гук, гук, гук И вдали с оттяжкой гу-ук, гу-ук Во дворе вспыхнуло несколько костерков. На крыше что-то шипело. Обернулись катится огненный шар, другой зацепился у трубы.
Зажигалками сыпанул И Славик схватил лопату, поддел ею огненный шар и сбросил во двор.
А по крыше катились темные «дыньки» невзорвавшиеся бомбочки.
Дым и кисловато-горький запах ел глаза, но Аля подбиралась к трубе, скорее! Вот он, огонь, яркий, сам как сигнал для фашистского летчика. Сковырнула его и погнала к водостоку, там поднажала, и полетел шар, освещая асфальт двора, толстые подножья тополей. Вернулась к гребню крыши, хорошо, что не крутая, и снова взялась помогать Натке и Славику сбрасывать «дыньки» во двор. Там их подхватывали дед Коля с какими-то мужиками, сбивали огонь, если взрывались, совали в бочку с водой, и тогда пар, поднимаясь, клубясь, громко шипел. Остальные бомбы совали в песок Справились.
Ребята распрямились, посмотрели вокруг и замерли. В соседнем дворе за школой пылал сарайчик, и от него бежали гуси, такие странные, с огненными хвостами Загорелись, вырвались из сарая, а спасти некому. Аля видела в бомбоубежище их хозяина, соседского дворника, отца Музы, сидит рядом с ней, жена возле и младших двое. Надо помочь бедным птицам Но тут ухнуло, где-то близко врезалась большая бомба. И опять застучал по крыше бомбопад. Пришлось юркнуть на чердак, переждать и вновь чуть спустя катать «дыньки» по крыше, сбрасывая во двор, закидывать огонь песком.
Затихло. Световые перекрестья уходили куда-то за Тверской бульвар. Еще ухали орудия, щелкали осколки зенитных снарядов по мостовой, но все дальше, глуше
Спустились во двор, а там остался один дед Коля, подхватив две невзорвавшиеся бомбочки, хромал с ними к ящику с песком.
Дедунь, зачем же две в одну лопату? Взорвутся! испугалась Натка.
Не-е, это бомбы для слабонервных, грош им цена.
Побежали за школу. Никаких гусей Спасли или украли?
Пошли к нам до отбоя, предложила Аля.
Поставили на стол патефон, Славик лихо накрутил ручкой пружину, и вот уже сладкий тенорок упивается безнадежностью:
Мой милый друг, к чему все объясненья?
Слушая, Аля улыбнулась. В мае Барин привел ее на концерт в Парке культуры. Зашли куда-то сзади сцены в совершенно пустую комнату, посредине которой на единственном стуле в светлом костюме сидел обладатель сладкого тенорка, выводящего сейчас:
Мольбы и слезы не помогут
Вот моя протеже, сказал тогда Барин певцу, сделав шаг в сторону от Али, чтобы получше показать.
Очень приятно, улыбнулся певец.
Круто повернувшись, Аля вышла. Барин догнал ее у выхода.
Что за фортели?
Зачем он мне? Снизошел, улыбнуться, не поднявшись со стула Ах, радость!
Он не мог встать. Маленький, ниже тебя.
А зачем мне его рост?
Хэх-хэх-хэх давился Барин смехом. Он хотел тебе понравиться. Ты же знаешь какая?
Знаю, опередила она его. Злющая и тощая, как спичка.
Спичка зажигательная, и он приобнял Алю.
Обалдел! вывернулась от него Аля. Скажу Нинке, чтоб отвела тебя к психиатру.
Он присмирел. К ней у Барина особое отношение: Аля единственная из соседей признавала интересной его работу. Во втором номере он всем предлагал контрамарки, но
Ага, нашел дур время просеивать зазря, угрюмо отмахивалась Глаша, а Маша уже тряслась от смеха.
Что, по-вашему, в театр ходят только дураки? приуныл Барин: не видать ему почета в своей квартире, а значит, и во дворе.
Не захотела было остаться дурой Нюрка, пошла с Алей, да, как назло, шел балет. Смотрела Нюрка, крепилась, но к концу первого акта не выдержала:
Чего это девки такие дробненькие? Некормленые? Аля фыркнула, а Нюрка догадалась: Чтоб легче ногами дрыгать! Да и мужикам таскать нормальных руки оторвутся. И что их заставляет голодными крутиться? Смотреть на такое мытарство у главной вон все косточки наружу Уйду я.
И ушла, и больше в театр ни ногой.
Утешением Барина оставалась Аля, любившая театр. И теперь, слушая малорослого сладкопевца, Аля вспомнила историю появления Барина на Малой Бронной.
Приятель Алиного отца переслал с молодым мужчиной книги. Прожив у них неделю, будущий Барин прямо-таки влюбился в хозяина, в его авторитет и на работе, и в квартире, уверовал в его могущество, способность помочь новому знакомому И тут же, во втором номере, он обнаружил возможность перебраться в Москву из своей уральской глуши. Этой зацепкой оказалась племянница мамы, чуть ли не троюродная, которую взяли сюда, чтобы училась.
Нинка была толстая, неповоротливая, белобрысая молчунья. Найти путь к ее сердцу оказалось несложно: цветочки, ресторан, комплименты, все для Нинки было неожиданным чудом. Расписавшись с нею, Барин скоро заскучал и сбежал от новой жены на свой Урал. Нинка извелась, уже и ждать перестала, как вдруг он явился. И был потрясен: вместо бесцветной толстухи нашел тоненькую, иссохшую от любовной тоски кудрявую блондинку с черными ресницами и шнурочками бровей. И Барин смилостивился, стал ласков и заботлив.
Однако мечтам о карьере не суждено было стать реальностью: отец Али умер. А Барин прибился к знакомому берегу: стал работать в театре администратором. Вскоре родился Олежка, тихий наблюдатель, как определил его характер папаша.