Так чем же была эта улица? Кровеносным сосудиком, соединяющим две городские артерии: Садовое кольцо с бульварным, а точнее, Садовую с Тверским бульваром. Садовая вела жителей Малой Бронной к площадям Восстания и Маяковского, Тишинскому рынку. Но ближе для обитателей дома Али был Тверской бульвар с его рядами деревьев, цветами, широкой аллеей и узкими боковыми дорожками. Бульвар замыкался с двух концов памятниками, невыразительным, столбообразным Тимирязеву, и прекрасным, всеми любимым Пушкину. Бульвар охватывали с боков трамвайные линии, так помогающие людям добраться до работы, в центр, к друзьям, знакомым
А как много новоявленных жителей вносили на Малую Бронную из Леонтьевского переулка! Там они рождались. И вот росли на своей улице, шли в школу, новую, удобную, взрослели, жили, кто как мог, как хотел, как подсказывала жизнь. И наставал день, когда одного из жителей Малой Бронной увозили навсегда. Но это было не очень заметно для всей улицы, разве что свой дом печалился, а то и один подъезд. И улица опять смыкалась пестрым потоком бесконечного движения. Только по ночам, но это было так редко, Аля видела Малую Бронную пустой. Не блещущие архитектурой дома ее вбирали своих обитателей, постепенно гасло разноцветье окон, все стихало.
Но был на Малой Бронной час к неказистому дому с козырьком над застекленными дверями плотной массой начинал стекаться народ. Театр! Но Аля никогда в нем не была. Вот если бы Барин в нем работал
С годами улица ветшала, какой-то дом ломали, на его месте вырастал новый, но не в линию с остальными, глубже, во дворах. Перед новым домом ставили забор, оставляя Малую Бронную по-прежнему узкой и голой.
Медленно шла Аля, всматриваясь в свою родную улицу. Вот и их распахнутые ворота. С начала бомбежек дворничиха Семеновна их не закрывала, чтобы люди свободно выбегали к бомбоубежищам.
Черный ход первого номера не заперт. Почему? Дед Коля на заводе, теперь уже безвыездно, перевели на казарменное положение как специалиста высокого класса. Натка приехала? Сердце дрогнуло радостью, Аля тихонько вошла, потрогала двери клетушек Горьки и Натки заперто. Но что это? Музыка из комнаты Мачани.
Присев на ступеньке черного хода, глядя на толстенные стволы тополей напротив первого номера, Аля слушала. Чайковский. Тихо, как воспоминание, звучит проигрываемый на пианино первый акт «Евгения Онегина». Аля невольно тихонько подпела: «Я люблю вас, Ольга» Терраса дома Лариных, розовое платье Ольги, чернокудрый Ленский. И эта щедрая, светлая музыка. Каждый раз после оперы Аля чувствовала себя обновленной, приподнятой.
И такую чистоту, такое счастье дарил Але Барин, человек вульгарный и оперу не любящий. Но в нем, как, видимо, в каждом, была своя хорошая черточка: он любил доставлять людям радость. По мере сил, но искренне Где-то эта семейка? Ну, они не пропадут. Вот Глаша с Толяшей этим туго, верно, приходится.
Театр опера когда это было? Недавно и так давно, до войны. А Мачаня уже наигрывала печальное «Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?». И «Что день грядущий мне готовит?» тоже. От всех, кроме Пашки, ему уже ничего не будет в жизни ничего.
За умение играть на пианино жильцы двора прощали Мачане скуповатость, неискренность, умение заставить другого сделать необходимое ей.
Одна Нюрка, хоть и слушала, да не обманывалась:
Играет себе на пользу, счас чего-нито попросит.
И это было правдой, но та же Нюрка, расчувствовавшись как и все, исполняла просьбы Мачани; однажды даже беличью шубку привезла ей из поездки в сибирском направлении. Смущенная собственной податливостью, она оправдывалась:
Шубейка почти детская, она, музыкантша-то наша, недомерок.
Близняшки, до появления в первом номере Натки, справляли все домашние дела Мачани за весьма умеренную плату. Зато когда убирали или стирали в первом номере, Мачаня хоть ненадолго садилась за пианино, и Барин, не без ехидства, их подбадривал при случае:
За концерт надо платить, а она еще вам, глядишь, рублевку подкинет.
Сам он Мачаню никогда не слушал; и в театре хватало музыки. Ему самому страстно хотелось признания, пусть даже меньшего, чем у Мачани; но ему люди и этого не дарили, воспринимая с усмешками как человека несерьезного, легковесного.
Аля прошла через черный ход в кухню своего второго номера. Там гудело всего два примуса. На столе у Нюрки и у мамы, которая, помешивая в кастрюле, читала газету:
Только послушай! Летчик Виктор Талалихин протаранил немецкий самолет! Но это не все. Он остался жив и опять летает. С такими людьми, да не победить?!
Да, уж это подвиг согласилась Аля.
Подвиг самолетов у нас мало, надо побольше строить, денег не хватает. Да и как будет хватать? Фашисты оторвали Украину, юг, Прибалтику
После ужина, который состоял из жиденькой каши, мама достала из тумбочки старую сумочку с полуобсыпавшейся бисерной вышивкой и, вынув, разложила все свое богатство: обручальное кольцо, сережки и перстенек тоже золотые, с топазиками, цепочку, медальон.
Тебе бы носить, повертела мама перстенек. Как думаешь, на все это можно хоть половину крыла к самолету сделать? И смущенно засмеялась.
Если прибавить облигации, хватит. А кому отдавать?
Госбанку, утром перед работой забегу. И ласково посмотрела, как бы говоря: я довольна своей дочерью.
Только улеглись, радуясь, что нет воздушной тревоги, в окно забарабанили: «Выдь, Пална, дело есть!» Голос дворничихи Семеновны. Аля накинула халатик, открыла дверь сенец и попятилась. На нее шли два милиционера. За ними Семеновна.
Милиция? поразилась мама. Зачем я вам? Я человек мирный, и обернулась в комнату. Светомаскировка не в порядке?
Не волнуйтесь, гражданки, будете понятыми, и один из милиционеров застучал в дверь Красновых.
Открыла Нюрка, как ни странно, полностью одетая, даже причесанная. Федор сидел на диване, тоже готовый. Воздушного налета ждали?
Гражданин Краснов, предъявите все наличие продуктов, сдержанно сказал милиционер, но Федор не двинулся, точно одеревенел, смотрел в стену не мигая.
А Нюрка выволакивала из-под кровати фанерный ящик, тот самый, что тащила с Федором в день проводов Пашки. Открыла, а там консервы Из-под стола и шкапа появились кульки и свертки, мешочки и узелки
Целая «дядь Васина» палатка невольно вырвалось у Али, а Семеновна вдруг задребезжала смешком.
Нюрка перекрестилась и вдруг закричала вдогонку мужу:
Да за что тебя, сокол мой, в клетку! Осиротили меня-а Все глаза выплачу, ожидаючи-и
Причитала она очень похоже на Музу, но без правды в голосе, и глаза смотрели тревожно, но в их глубине появилось какое-то удовлетворение.
Медленно идя к дверям, Анастасия Павловна сказала строго:
Для кого кричишь? Мы же знаем правду. Чего добивалась, то и получила, и захлопнула за собой Нюркину дверь.
Опять легли, но не спалось, не каждый день увидишь такое
Мама, это же они сами Федора в тюрьму?
Сами, сами Тебя в помощницы чуть не взяли.
А зачем?
Федору на фронт не попасть, уцелеть чтобы.
Но в тюрьме страшно плохо, и это же позор.
Зато живехонек останется. Ах, людская накипь! Молодой паренек на таран пошел, о людях своих думал, не о себе, а этот в сорок за свою шкуру трясется.
Аля не могла вспомнить, чтобы мама вот так сердилась, ругала людей, даже испугалась, не станет ли ей плохо.
Посмотрев в мамино строгое лицо, Аля поежилась, но все же спросила:
А вдова соломенная это какая?
Фальшивая.
Вернувшись с завода, Аля первым делом поинтересовалась:
Как операция в госбанке?
Смеешься? улыбнулась мама. Что там мои колечки капля в море. Очередь пришлось отстоять, несут люди помощь стране, не жалеют. И знаешь, кого я там встретила?
Кого?
Отца Музы, соседского дома дворника.
У него гуси подожглись от немецкой зажигалки, вдруг вспомнила Аля. И что же он?
Дети, говорит, выросли, на своих ногах стоят, решил помочь самолеты строить. Удивительно, но все сдавая деньги и золото, говорили, что это на самолеты. Так вот, отец Музы говорит: «Чаевые сдаю, всю жизнь их копил, да так и не тронул, а получилось немало». Сколько, не сказал, но уж, наверное, так и есть. Ведь дворники каждый праздник обходили квартиры, поздравляли Это еще от старых времен осталось. Наша Семеновна денег не брала, а от рюмочки не отказывалась. А он только деньги брал, непьющий. И получилось, все его жильцы помогли государству мама засмеялась, настроение у нее было приподнятое.
Ты будто не отдала, а подарок получила.
Угадала, доченька. После Нюркиных с Федором пакостей я сегодня как живой воды напилась. Сама подумай: очередь сдавать деньги! Сдавать. Сколько хороших людей вот душе и весело.
12
Бомбят! Люди добрые! Бомбят! В убежище-е истошно вопя, рысила по центральному проходу цеха тетя Даша.
Аля не шелохнулась. И не одна она, Соня, токарята. Поеживались, но работали. А Дима так вообще не слыхал тревоги, залез по пояс в один из полуавтоматов и орудовал там, стуча, как дятел. Валька потянулся за женщинами в убежище.
Когда люди ушли, повыключив станки, стало слышно канонаду заградительного огня. Пушек, зениток вокруг этого заводского района хватало, но налетать сюда стали все чаще.
Дождавшись, когда кончится пруток, Аля выключила полуавтомат, взяла с ящика «дежурную» телогрейку и побежала на лестницу, ведущую к крыше цеха.
Поручни железной лестницы на выходе холодные, крыша опасная, застекленная, при каждом шаге надо нащупать переплет, чтобы не провалилась, не порезалась нога, и не обнаружился светом цех. Поначалу трудно было передвигаться, а зажигалки надо хватать чуть не на лету, иначе пробивали стекло, уже сколько заплат из фанеры и картона наставили Но приноровилась, пошире ногу поставишь, как раз на сплетение рамы попадешь. Теперь и вовсе привыкла, бегала с огромными щипцами по крыше, хватала ими гитлеровские «подарочки», совала в ящики с песком
Зина орудовала на крыше, и Аля, когда оказывалась рядом, слышала:
Божечка, помоги, спаси и помилуй, видишь же все
Нюрка по-прежнему мчалась своей тяжелой, но бесшумной рысью в убежище, норовя взять у Веры Петровны Пашутку:
Дай, Вер Петровна, я посильнее, тебе ж трудно.
Берите, Нюра, узел, он действительно тяжелый, а ребенка никому не доверю, ни-ко-му.
Сейчас там, на Малой Бронной, во дворе, кроме Славика, ни одного мужчины Аля стояла у вытяжной трубы, смотрела кругом, прислушивалась, вспоминала первую бомбежку в цехе Как и сегодня, первой закричала, заметалась тетя Даша. Начальник смены, коротышка Иванов, прытко бегал, выключая станки, и орал, пылая:
В убежище! Чего стоите? Мне за вас в тюрьму садиться?
Почему это в тюрьму? не поверила Аля.
Прямое попадание и вы трупы. А кто не загнал вас в убежище? Иванов, начальник смены, обязанный и, махнув рукой, он вскипал: В убежище! Все, все!!
Подбежала контролер Катя, улыбнулась ласково:
Иванов, миленький, не волнуйся, мы же вместе погибнем. И, наклонившись, поцеловала его в рыжие кудри.
Он отшатнулся, смотрел непонимающе: как могла шутить Катя в такой момент? Выключил полуавтомат Али и поспешил дальше, выкрикивая:
Приказ! Всем в убежище!
В цехе наступила тишина, с непривычки жуткая, и такой пустой без людей цех А тут еще свет вырубили, оставили только лампочки над выходом, чтобы люди видели, куда бежать.
Под бомбоубежище был оборудован громадный подвал. Стены и нары, окрашенные серой технической краской, едко пахли. Под самым потолком три сильных лампы, неспособные, однако, разогнать мрак в углах убежища.
Женщины их цеха сгрудились под одной из ламп:
У нас в конце улицы под разбомбленным домом всех придавило говорят, ни один не спасся.
Универмаг видали? Один скелет остался
Остов называется, скелет из костей, а не из кирпича.
В зоопарке-то звери воют страшенно в бомбежки.
А ты слыхала?
Она живет в Сокольниках, а зоопарк на Пресне, значит, слыхала, подсмеивалась Катя.
Соня, побледнев и глядя расширившимися глазами в темный угол, спросила всех и никого:
А если немцы сюда дойдут?.. Что с Москвой будет?
Нам с тобой заботиться не о чем, молодые, красивые, полюбит и немец, заживем не хуже, чем Миля с Шакиром, посмеивалась Катя.
Нехорошо говоришь, возмутилась чернокосая, смуглая Миля Фадиева. Позорно слушать, Шакир муж мне, а не немец поганый. Тьфу
Женщины засмеялись.
Я же шучу, а то вы застращались тут совсем.
Плохой шутка, я жена, мне немец не надо.
Посмеялись было, и опять тоска. Мужчины залегли в дальнем темном углу на нарах. Оттуда несся приглушенный смех, храп, тянуло табачным дымом.
Мужикам надо отдельный подвал, задушат табачищем, и храпят, спасения нет, ровно моторы в цеху.
Вот и надо оставаться в цехе, вредность одинаковая, а производительность нулевая, не унывала Катя.
Давайте, правда, больше не пойдем сюда? встрепенулась Аля, ей здесь было так плохо, словно в ловушке.
И в следующую тревогу не спустилась в убежище, осталась в цехе. Подкатился разъяренный Иванов, заорал:
Раз такая бесстрашная, марш дежурить на крышу!
Это знакомо, Аля спокойно пошла к лестнице.
Назад! Девчонка растерялся Иванов.
Я дома в дружине, всегда дежурю на крыше, и Аля полезла по железной лестнице.
С тех пор стала «штатной» дежурной. Соня предложила:
Давай по очереди. Сначала ты на крышу, я у станка, потом ты у станка, я на крышу.
Ты дома тоже на крыше дежуришь?
Что ты! Токарят полно, меня и близко не подпускают, дом-то пятиэтажный.
Вот и будем там, где от нас больше пользы, заявила Аля.
Так Соня начала работать при налетах. Постепенно многие привыкли и оставались у станков, будто и нет воздушной тревоги. Только самые слабодушные женщины уходили вниз, а с ними любитель поспать наладчик Валька:
Я законы и правила уважаю, говорил он, зевая после отбоя.
Небо потемнело, прожектора ушли куда-то за пределы видимости, поутих заградительный огонь Аля примостилась у трубы, кутая полами телогрейки поджатые ноги. На небе ни звездочки.
Такая же темень и над Игорем? Где-то он Вот так же смотрит в небо? И не знает, что он всегда с нею, здесь ли, на Малой Бронной, как воздух, его не замечаешь, но им живешь. А вдруг и она вот так же всегда и везде с ним Медленно, издалека, наплывали чудесные звуки трубы: та-та-та-тата-та-а-а Когда-то в соседнем доме жил трубач из театра, завораживающим, волшебным было медное звучание его трубы Та-та-тата-та-а-а Аля поплыла, плавно, медленно вслед за призывами трубы, дальше, глубже, в ночь кто-то сильный легко подхватил ее и понес туда, к призывам трубы Игорь?..
Резануло грохотом, светом, труба замолкла, все рассыпалось, она открыла глаза и увидела лицо Димы.
Что, невеста, притомилась? Однако ты у меня бесстрашная, на крыше спать не каждый сможет.
Она рванулась, выскользнула, оставляя ему телогрейку, и с запылавшим лицом бегом от дверей цеха к своему полуавтомату. Ничего себе дежурная!
На ящике, привалясь спиной к ее станку, удобно расположился Валька. При ее появлении он и не шелохнулся даже: отдыхает, посапывает! Хотела было прогнать его нечего у ее станка лоботрясничать, но кто-то сзади подошел и закрыл ей глаза рукой:
Тебе вредно смотреть на лентяев, рано плохому учиться, сказал Дима, смеясь вроде бы через силу неулыба. А ну, голубок, кыш-ш
Вставляя пруток, Аля шептала: все бессовестные, сама на крыше спала, Валька вечно прохлаждается, Дима со своей «невестой» никто не думает, каково людям на фронте.
За работой постепенно успокоилась. Но трудны ночные смены. Привычка спать ночью расслабляла, организм требовал покоя, а монотонность работы полуавтомата прямо убаюкивала, особенно вот в такое предрассветное время.
Мастер и начальник смены на девчат внимания не обращали, в эти часы каждый раз были возле токарят. Боялись за мальчишек покалечатся, да и детали запорют тоже мало радости. Иванов орал на них, обзывал сонями, детишками. От обиды они встряхивались. У Мухина свой прием, помягче, пошучивал, байки рассказывал, ребятишки даже смеялись. Вовсе сникших мастер подменял, отправив спать в убежище спальню. По-отцовски уговаривал:
Приляг, потом нагонишь, с новыми силами. Я в твои года тоже подремывал ночами. Эх, война, в трубу ее
Как-то Дима предложил подменить Алю. Она разозлилась:
Если на двоих наладчиков в цехе нет работы, один должен встать к станку! И не в качестве услуги даме сердца.
Какая ж ты дама? хмыкнул Дима. Девчонка. Ну, просто отдохни.
Давайте устроим перерыв на сон! А фронт подождет, там тоже перерыв устроят, да?