Сережка, умчавшийся на улицу, уже достал из сарая большие сани и маленькие, легкие, сделанные из детских лыж. Их сваял мой отец, прикрутив к полозьям неширокий, но длинный лист фанеры так, что на них могли легко усесться два человека. И в рыхлый снег не закопаешься, и не упадешь с них при всем желании. Сын, усадив Веронику на большие сани, вручил ей в руки маленькие, а себе на шапке укрепил яркий фонарик.
- Это чтобы видеть в овраге, куда едешь. - Объяснил он и поинтересовался нашей готовностью, скептически оглядывая Борину экипировку.
Мы дружно кивнули.
- Тогда за мной! - И, широко ставя ноги, он потащил санки с подругой на другой край деревни. Туда, откуда мы въезжали. Борис тут же подхватил веревку с другой стороны, а я пошла по следу полозьев.
Наша речка, делая за деревней широкую петлю, подходила к ней сначала с одного конца, а потом со второго. А в середине, от домов и до заросших берегов, тянулись длинные огороды. И вот в том самом месте, где мы съезжаем с шоссе, за самым крайним домом, начинался глубокий, широкий и длинный овраг, весной и летом заполняющийся речной водой. Дело в том, что рельеф в нашем районе холмистый, а деревеньки и села расползлись по нему разноцветными поясками, выстраиваясь то на вершинах, а то на пологих или крутых склонах. Наша деревенька прилепилась к одному из холмов ближе к подножию, но все-таки достаточно высоко для того, чтобы от нас было видно село на соседнем, более плоском холме. А между ними, в низине, протекала речка. Неширокая, метров пятнадцать, но с коварным, быстрым течением и холодными ключами. Она постепенно, из века в век подтачивала земную твердь, образуя заводи и овраги. Летом на одном из таких плесов мы купались, зимой - ловили рыбу. А по склонам оврага катались на санках. Горка получалась длинной и быстрой. Во времена моего детства ребятишки из крайнего дома топили в ведрах снег, а потом поливали теплой водой утрамбованный склон. Случалось, сани вылетали из извилистого оврага на речку, и тогда неосторожный катальщик на цыпочках, прислушиваясь к треску льда и отдуваясь от страха, медленно вылезал на берег обратно. Но горка получалась замечательной, словно трасса для бобслея: с поворотами, подъемами, резкими спусками и финальным насыпным сугробом. Ребята подстраховывались: проваливаться под лед не хотелось никому.
И вот мы в ночи стоим на краю темной пропасти. Снег, белый под ясным морозным небом, в овраге становился темно-серым, сливающимся единым пятном.
- Дядь Борь, самое главное, на поворотах притормаживать пятками. Иначе вылетите в сугроб. - Деловито объяснял Сережка, пристраиваясь впереди подруги. - Ну и скорость там приличная. Не боитесь? Может, фонарик дать?
В воздухе запахло провокацией.
- Ты спускайся. - Посоветовала я. - Иначе наедем на шею.
- Хо-о! - Заорал ребенок и, оттолкнувшись руками от снега, нырнул вниз.
Борис внимательно следил за несущейся и вопящей на два голоса черной точкой и брызгающим во все стороны лучиком света. И вот они, наконец, остановились.
- Как-то...Может, не надо? - Поинтересовался у меня Панкратов.
Я поставила на склон санки-лыжи. Неслись они не в пример резвее больших саней.
- Ты постой, посмотри. Это забавно. - Я уселась на фанерку и вытянула ноги вперед. - Впечатлений не меньше, чем при взгляде на труп. Зато эмоции - сплошь положительные!
- Двигайся! - Борис легонько подтолкнул меня в спину. - Рулить на этих американских горках будешь сама!
- Мам! Давай! - Закричал снизу, разгоняя тишину, ребенок.
- Еду! - Крикнула ему и почувствовала Борины коленки по бокам, и руки, крепко обхватившие мои плечи.
Резко оттолкнувшись, мы понеслись вниз. Это сверху ничего не видно, а внутри склона было намного светлее. Но скорость была такой, что я чисто интуитивно притормаживала то левой, то правой ногой. Крик замер где-то в глотке, пока я изо всех сил пыталась удержать легкие санки на трассе. Когда мы, наконец, ткнулись в сугроб, и Сережка порадовался тому, что мы доехали до конца, я поинтересовалась:
- Сын, что вы сотворили с горкой?
- А клево, да дядь Борь?
- Клево. - Задумчиво посмотрел на него запорошенный Борис. - А теперь я хочу прокатиться с тобой, Сережа. Но рулить буду я.
Накатавшись, наоравшись, замерзнув и оттаяв, мы с Борисом медленно возвращались домой. Сережка умчался вперед провожать Вероничку. Обещался недолго.
Я шла и смотрела на лунный серпик, едва пробивающийся сквозь неплотные тучки, и улыбалась. Как же здорово хоть на час вернуться в беззаботное детство, где нет дурацких взрослых масок, стен и выматывающих сердце проблем... В голове было совершенно пусто и очень хотелось спать.
- Лен, ты счастлива? - Вдруг спросил идущий сзади Борис.
- Да, здесь - да. Тут живой воздух, живая природа. Чувствуешь себя не винтиком в неизвестном механизме, а нормальным, адекватным человеком.
- Да, воздух, действительно, вкусный.
- Борь, здесь природа видит тебя, наблюдает за тобой. Разве ты не чувствуешь ее нежную усмешку?
- Я чувствую, что скоро свалюсь.
- Бо-орь! Сердце?
- Нет, - он улыбнулся моей озабоченности. - просто нормально устал. От движения, от твоего живого воздуха. Ты напоишь меня чаем?
- И даже уложу спать. Сил хватит даже рассказать на ночь сказку.
- О любви?
- Сложно рассказывать то, о чем не имеешь точного представления.
- А Сережкин отец?
- Это не любовь. Гормоны, мамины речи о том, что пора замуж... Вот и вся любовь.
Мы оставили санки прямо у крыльца, отряхнули друг друга веником и вошли в теплый дом.
- Дочка, - мама встретила меня шепотом, - папа уже заснул. Ты сама напои Борю и Сережу чаем. Боре я постелила в твоей комнате. Сережу положи к деду. Я - за печку. А сама ложись на диван. Боренька, раздевайтесь. Давайте возьму и развешу одежду. Ну все, я пошла спать. А вы пейте чай. В термосе он горячий!
Мы сидели у кухонного стола на лавочке и молча пили чай с тортиком. Ноги оттаяли и теперь горели. Щеки тоже.
- Ты такая юная... - Вдруг неожиданно заметил Борис. - Вот сейчас, глядя на тебя, ни за что не скажешь, что ты - мама взрослого ребенка.
- Просто на лице нет озабоченности, вечных мыслей 'правильно-неправильно'. А есть чистый снег, воздух, старый дом и тишина, от которой не хочется уезжать.
- Тяжело, наверное, принимать жизненно-важные решения не только за себя, но и за сына, за родителей?
- Мама с папой у меня самостоятельные. Они - моя опора и надежный тыл. И если что-то случается, они сначала ищут пути выхода из ситуации, и только потом устраивают разбор полетов. А Сережка... Он уже пытается что-то брать на свои плечи. Так что мне не одиноко и не тяжело. Нет, - улыбнулась я, - временами бывает, но я справляюсь.
- Где мне лечь? - Борис положил ложечку в чашку и встал. - Укатали сивку крутые горки!
Я хихикнула. Разве такого укатаешь? Первым, как ни странно, предложил идти домой Сережка...
Я встала и открыла маленькую дверку рядом с той, что вела на террасу. В комнатке горела лампочка, бросая яркий свет на искристый снег за окном. Мама постелила ему наглаженное, ослепительно-белое постельное белье. Не то что мои вечные пледы! На спинке кровати висело чистое полотенце и шерстяные носки.
- Борь, под утро трубы остывают, и бывает прохладно. Это все-таки деревня. Одеяло теплое - не замерзнешь. Но носки лучше надеть.
- Ты здесь обитаешь?
- Да, отец делал комнату для меня, чтобы приезжая в деревню, я могла отоспаться и отдохнуть. Они-то летом встают рано. А я, бывает, и до одиннадцати сплю.
- Хорошая комнатка. Не хватает только цветов на окне.
Я рассмеялась.
- Летом мама из квартиры вывозит сюда все свои цветы. Так что подоконник полностью заставлен белой и красной геранью.
- Как у Кая и Герды.
- Наверно. И так как в последнее время здесь проживает Кай, Герда просто приходит любоваться.
Я снова села к кухонному столу. На терраске хлопнула дверь, и вместе с морозным паром в дом вошел Сережка.
- Клево покатались! - Авторитетно заявил он, пристраивая свои варежки на батарею.
- Чай пить будешь?
- Не, я у Вероники попил. А мне куда ложиться? - правильно понял он приоткрытую дверь и умывающегося Бориса.
- На топчан в дедушкину комнату.
- А ты?
- В бабушкину на диван. Бабушка спит за печкой.
- А туалет? - поинтересовался Боря.
- Вот здесь. - Я приоткрыла дверь в душ и туалет. - Если пойдешь, надень верхнюю одежду. Там батареи нет.
Скоро затих весь дом. Я помыла посуду, умылась. Подумала про душ, но его надо было наливать, греть... То есть, еще минимум, на час. Ложиться чушкой было не совсем правильно, но меня тешила мысль, что завтра все кончится, и я, наконец, полежу в ванной... А потом посмотрю телевизор. Все подряд: иррациональные политические шоу и даже отечественную эстраду. После собственной новогодней свистопляски их счастливые подтянутые физиономии умиляли и говорили о том, что есть еще что-то незыблемое в нашем мире.
Все мои спали. Я потушила верхний свет и включила маленький настенный светильничек над столом. Потом, отыскав сумку, залезла в нее и вытащила тебя, мой любимый красненький дневник. Вот как чувствовала, что надо взять с собой! Устроившись поудобнее, я взяла ручку...
04.01. в 23.45
И почему в последнее время я всегда хочу спать? Может, в будни заглянуть к невропатологу, и он пропишет таблеточку? Ладно, мой хороший, к тебе этот вопрос совершенно не относится. Уже радует то, что мытарства сегодняшнего дня закончились, и я дома, в деревне. Отмыла себя под душем... Какое чудо! Включила телевизор и тут же выключила. Смотреть там не на кого, да и нечего. Тогда я легла в кровать и снова схватила мою любимую красную тетрадку. Малыш! Как мало осталось в тебе страниц! Но, думаю, повествование о безумном новогоднем празднике все же войдет сюда целиком... Ну, я постараюсь писать поубористей. И покороче. Начнем?
В половину десятого утра меня разбудил... телефон. На определителе было написано всего три буквы: 'шеф'. Удивившись, я нажала на прием.
- Леночка? Доброе утро! - Ворковал в трубке голос Александра Александровича. - А ты где?
- А что, мне сегодня на работу? - Поинтересовалась я.
- Нет, что ты... Просто хотелось узнать, чем занимаешься, где находишься...
- С сыном на даче. Каникулы!
- Ах, ну конечно! Ты случайно не в курсе, куда уехал мой брат? Никак не могу до него дозвониться.
- Нет, а что-то случилось еще?
- Типун тебе... - Испугался Сам Саныч. - Все хорошо, только он обещал приехать.
- Может, в дороге? А телефон разрядился...
- Точно. Но если случайно его увидишь, попроси перезвонить.
- Увижу... - Вздохнула я. Чего скрывать, ведь все равно за собой потащит. - Когда увижу, обязательно передам.
- Отдыхай, Леночка... Извини, разбудил, наверное?
Вот именно с этого все приличные люди и начинают: с извинений.
- Разбудили. Но все равно пора вставать. До встречи, Александр Александрович!
- До встречи, Леночка!
Я выползла из-под одеяла. В доме уже было тепло, и раздавались негромкие голоса мамы и Сережки. Мама шикала, а сын упрямо пытался повысить голос. По привычке, в одних носках добежав до окна, чтобы полюбоваться чистым снегом и солнечным утром, я увидела греющую душу картину: папа и Борис отгребали от дома снег и вывозили его в канаву за забором. Получается, нагло сплю я одна? Ну да, засиделась, записалась... Так потом будет о чем вспомнить, когда все закончится!
- Мам, Сереж, я проснулась. - Оповестила домочадцев и открыла дверь, с удовольствием принюхиваясь к запаху домашних блинчиков с мясом. Сережка уже заканчивал завтракать, и над его губами красовались длинные сметанные усы.
- Мамуль, привет, - махнул он вилкой. - Можно, я пойду к Вике? Мы хотели поехать на лыжах в лес. Хочешь с нами?
- Сынуль, мне надо с Борисом Александровичем в город. Заканчивать то, что еще не закончено.
- Но ты хоть вечером приедешь?
- Скорее, завтра. Все будет зависеть от обстоятельств.
Я подхватила на вилку один из немного остывших блинов и, обмакнув в стаканчик со сметаной, с удовольствием начала жевать.
- Вкусно! - Оценила я материны труды.
- Ты бы оделась. - Поморщилась мама. - В доме посторонний мужчина, а ты в майке и старых леггинсах. Не стыдно?
- Стыдно. - Согласилась я. - Только он не в доме, а на улице. Серый, а ты что отлыниваешь?
Кивнула в сторону окна.
- Твой Борис сам деда вытащил. Сказал, что пока ты спишь, надо размяться. Ну а дед увязался за компанию. Вот и разминаются!
- Баб, мам, я пошел! - Сын надел теплые штаны, лыжные ботинки и куртку. - Привезти ветку с шишками?
- Если висит над тропинкой, привези. Специально не рви. Телефон не забудь!
Дверь хлопнула.
- Интересно, надолго это у них? - Мама посмотрела в окно на убегающего с лыжами внука.
Вот Сережка вышел в калитку, бросил на дорогу лыжи и поставил палки. Потом пожал руку подошедшему Борису и кивнул деду. Застегнув крепления, он понесся к дому Вероники.
- Не знаю, - ответила я, прихватывая второй блин, - время покажет.
- Лучше бы оно тебе показало! Такой мужчина и без женщины! Штаны одень! И свитер.
- Может, стоит перед ним походить в неглиже? - Раздумчиво сказала я, поглядывая на маму. - Вдруг формы оценит?
- Неряху не спасут даже формы!
Тряпка, стукнувшая по моим нижним девяноста шести, заставила меня с хохотом умчаться в комнату. Ведь действительно, после завтрака мы снова поедем в город.
Я собрала сумку, надела джинсы и свитер.
- Борис Александрович! - Мама встретила вошедшего в дом Борю, как дорогого зятя. Мне даже стало как-то неловко. - А я душ налила! Водичка горячая! Идите скорей, пока не остыла!
- Марина Сергеевна, а Лена встала?
- Встала... Собирается.
- Доброе утро, Борис! - Выйдя в кухню, я засияла офисной улыбкой. - Как спалось на новом месте? Снились жениху невесты?
- Лена! - Покраснела мать.
- Отчего же не сниться, снились.
Борис снял телогрейку и свитер. А потом, совершенно не стесняясь, майку. Мысли, пришедшие нам с мамой в головы, в кои-то веки совпали.
- Боренька! - Всплеснула мама руками. - Какой ты худенький! Господи, и покормить мальчика некому! Вот если бы ты жил у нас, я бы тебя откормила!
Да... Мышцы и кости. И еще шрамы. На животе рубец спускался куда-то под пояс джинсов, а на груди, недалеко от сердца, собирался лучами.
Перехватив наши потрясенные взгляды, он вдруг покраснел и прикрылся майкой.
- Осколки. Война.
И быстро зашел в душ.
- Ты дура. - Тихо сказала мама. Потом подумала и добавила. - И он - дурак. Тянется и боится. Он хоть был женат?
- Был. Полуфиктивно.
- Как это? - удивилась она.
- У девушки был свой кавалер.
- А зачем ...?
- Мама захотела.
Тут в дверь вошел отец, и пришлось сменить тему.
Через полчаса мы сидели за столом и молча уплетали блинчики. Оказывается, в первой партии они были с творогом. Мама, сердобольно глядя на Панкратова, подкладывала ему то сметанки, то еще блин. Но все хорошее имеет свойство заканчиваться. Посмотрев на меня, Борис спросил:
- Готова?
Я вздохнула и кивнула.
- Не хочется уезжать? - Улыбнулся мужчина.
- Объелась. - Честно ответила я.
Мама довольно рассмеялась.
- А давайте я вам с собой остальные заверну? - Подскочила она.
- Мам, в городе - магазины и рестораны.
- Мариночка, действительно, - вмешался отец, - Сережка с Викусей из леса голодными приедут...
Борис развернул машину на выезд. Мама с отцом провожали нас у калитки.
- Спасибо за теплое гостеприимство. - Борис поцеловал маме ладошку, а отцу пожал руку. - Рад был познакомиться.
- Боренька, - мама даже прослезилась, - может, приедешь как-нибудь? Не к Лене, так хоть к нам...
- Марина... - Цыкнул отец. - Конечно, если будет в наших краях.
Борис улыбнулся и пожал плечами. Действительно, что тут можно сказать?
Я чмокнула в щеку маму и ткнулась носом в отца.
- Леночка, ты уж постарайся... - Мама, как всегда, легко принимала чужих людей в свое сердце.
Я кивнула и села на пассажирское место. Двери закрылись. Сказка кончилась.
- Что будем делать? - Нарушила я молчание, когда мы подъехали к городу. - Твой брат звонил. - Вспомнила я.
- Я видел. Пусть пока посидит дома. Что делать? Едем к Сашке, берем его и - к Татьяне Петровне. Было бы неплохо взять кого-то из ментов... Но, думаю, и сами справимся.
Шлагбаум закрытого поселка поднялся перед мордой мерседеса автоматически, а из будки вышел настоящий отец Людмилы. Панкратов затормозил и открыл окно.
- Ну как? - Спросил охранник.
- Думаю, сегодня все решится. Вы хорошо обо всем подумали?
- Да. Только боюсь, что ей, выросшей в богатстве, я буду не нужен...
- Как вас зовут?
- Константин Петрович Шостов. Запишите мой телефон, а то мне скоро меняться...
Мы вошли в подъезд. Александр, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения, ждал нас в дверях.