Второй немецпулеметчикбыл в офицерском мундире. Лейтенант. Он скорчился в коляске, словно пристроился поспать, ничего мертвого в его позе не было. И куда вошли пулине видать. Душа опять молчала. Я их воспринимаю не как только что живших людей, а как информацию, признал Залогин. Может бытьтак и надо на войне? Душа зажалась, чтобы не травмироваться но я не чувствую в ней ни малейшего стеснения. Значит, она просто не пускает в себя определенную эмоциональную информацию естественная реакция самосохранения.
Третий немец, которого Ромка сбросил с мотоцикла, успел так обгореть, что потребовалась бы специальная экспертиза для его идентификации. Надеюсь, у Высшего Судьи не возникнет таких проблем, подумал Залогин. Ведь Он судит не по паспорту, а по душе
Опятькак и всякий раз, когда Залогин натыкался на Бога, он вспомнил об отце, но сейчас возникший образ не успел развернуться в конкретное воспоминание, потому что сзади раздался голос Ромки:
О чем думаешь?
Надо бы их обыскать. Бинты нужны. У комода без перевязки могут воспалиться раны.
Так в чем же дело?
Залогин замялся.
Не могу Слова приходилось выдавливать. Понимаешь лазить по чужим карманам
Подумаешь! воскликнул Ромка. А если б ты обыскивал пленного? Тоже стал бы деликатничать? А вдруг у того пленного в кармане оказался бы пистолет или граната? Или финка за голенищем?..
Все правильно. Теперь нагнисьи сам осмотри карманы Ромка даже сделал движение в сторону убитого, но почувствовал внутреннее сопротивлениеи выпрямился. Что-то мешало. Это что-то нужно было в себе преодолеть, быть можетдаже сломать, а Ромка не хотел в себе ничего ломать. Он еще чуть помедлил, прислушиваясь к себе, решил: нет, не буду, и с таким видом, словно это его не касается, заглушил движок мотоцикла и открыл багажник коляски. И здесь было одеялошерстяное, заграничное, были два пакета НЗ, две банки консервированной колбасы, буханка хлеба, початая бутылка спиртного, термос вроде бы с кофе, а дальше насос, запасные камеры, инструменты, патроны, целое богатство. Но индивидуальных пакетов не было. И курева не было. Впрочем, кто же возит курево в багажнике
На золотисто-коричневой этикетке бутылки красовалась голова оленя. Ромка вытащил зубами пробку, обтер горлышко рукавом, чуть плеснул в ладонь, понюхал, удовлетворенно кивнул головой, продезинфицировал горлышко этой жидкостьюи лишь затем сделал глоток. Зажмурился.
Хороша штуковина! Протянул бутылку Залогину. Попробуй.
Не пью.
Да брось ты! Наркомовские тебе положены? Ежедневно! Это ж для расслабухи.
Не хочу.
Зря Ну, я твою долю сержанту отдам. Вместо лекарства. Он вернулся к Тимофею, присел перед ним на корточки. Услышав его, Тимофей разлепил веки. Заглотни. Только помалу.
Самогон?
Послабше будет. Но до санбата на этом газу ты продержишься.
Тимофей отпил. И правдасразу глаза открылись. Спросил:
Мы уже сколько времени здесь стоим?
Минуты три Ромка сказали только после этого прикинул. Ну, пять не больше.
Бензин из их мотоцикла перелить в наш забрать патроны мотоцикл сжечь. На все даю три минуты.
Он, Ромка кивнул в сторону Залогина, говорит, что тебе срочно нужно сделать перевязку.
Потерплю, отрезал Тимофей. Шевелись. Время пошло.
Ромка подъехал на своем мотоцикле вплотную к немецкому, заглянул в свой багажник, разгреб содержимое, нашел резиновую трубку, открыл оба бензобака, сунул трубку в отверстие, засосал его даже передернуло.
Ну и гадость! Он засунул второй конец трубки в свой бензобак, стал плеваться и вытирать язык рукавом гимнастерки. Пожаловался Залогину:Когда бензин чистыйеще куда ни шло. Но если в нем намешано масло
В одной руке Залогин держал черный кожаный бумажник лейтенанта, в другойфирменную фотографию: этот же лейтенант, только в парадном мундире, рядом полненькая блондинка, светлоглазая, в перманенте, а между ними совсем маленькая девчушка, вся в локонах и шелке.
Ромка глянул Залогину через плечо.
Вот ты мне скажи: если ему дома было так хорошона хрена он к нам поперся?
Залогин поднял на него глаза. Их выражение Ромке не понравилось. Сейчас он тот еще помощник, подумал Ромка, и спросил:
Курево при них было?
Залогин отрицательно качнул головой.
Ладно Помоги комоду добраться до мотоцикла.
Ромка вспомнил о еде, которая была в обоих багажниках, и даже застонал от внезапного приступа голода. Граждане хорошие! так ведь я уже не шамал Он попытался вспомнить, когда ел в последний рази сразу не смог, потому что столько всего было сегодня, и столько было вчера, а позавчера, лишенное содержания, едва различалось в далеком тумане Точно! это было позавчера. Тогда Ромка только чай попил с хлебом, причем и пил-то без удовольствия, потому что и чай, и пшенная каша, которые дежурный принес ему на гауптвахту, были уже холодными. Дежурный их оставил на тумбочкеи сразу ушел, чтобы не слушать, что Ромка о нем думает. Чай былкоричневая бурда, но сладкий; только потому Ромка его и выпил. С хлебом. А кашу есть не стал. Из протеста за нечеловеческое обхождение. Вот балда! Кабы знал, что предстоит поститься
Он снял с убитого водителя автомат, с лейтенантабинокль и «чезету» вместе с поясом и кобурой, забрал из багажника все патроны, одеяло и еду. Услышал (нетпочувствовал), что бензин уже не льется, проверил, так и есть, из трубки не лилось. Понятно: эти немцыпосле того, как пересекли границу, еще ни разу не заправляли свои мотоциклы. Ромка чертыхнулся, вытащил из коляски и оставил на дороге тело лейтенанта, откатил теперь уже ненужный мотоцикл вплотную к горящему, приткнул так, чтобы пламя без труда на него перебралось. Жалко хорошую вещь. Было бы хоть немножко времениприпрятал бы, а потомв самоволкегонял бы по всему району, барышень катал
Огонь не спешил перебираться на вторую машину. Ромка сообразили бросил несколько сухих, давно умерших тополевых ветвей поперек на оба мотоцикла. Огонь обрадовался новой пище, облизал, дегустируя, серое дерево, зацепилсяи стал его заглатывать. Вот теперь сгорит наверняка.
Ромка возвратился к своему мотоциклу, снял с руля и повесил через плечо автомат, указал Залогину на багажник: «поменяй магазин». Это ему напомнило, что надо бы проверить и свой автомат. Проверил. Патроны есть. Да и по весу чувствуется: магазин полный. Ромка для чего-то потянул носом воздух. Пахло только гарью. Зато ничего, кроме пламени, не слыхать. Нет погони. Поканет Тимофей сидел в коляске, укутавшись в одеяло. Глаза закрыты. Видать, крепко ему досталось.
Куда рулить, Тима?
6
Этого венгра знали все окрест. Он разводил хмель, держал несколько коров; был прижимист: у таких зимой снега не допросишься. Его давно бы следовало отселить, подозрительным личностям в этой зоне было не место, но граница только осваивалась; до хуторянина руки начальства так и не дошли.
Хутор стоял над речкой. Невысоко, но в самый раз: его не доставало половодьем, каменистый холм был всегда сухим. Крепкий дом, крепкие сараи и коровник, крепкая ограда. Все из камня. Далеко за камнем ездить не надо: нагнисьи бери. С севера, от реки, к хутору подступал ухоженный яблоневый сад. Сад охватывал хутор с трех сторон, оставляя открытой только южную, солнечную, где были виноградник и двор.
Если человек живет на землеона его формует. Ладит под себя. Большая удача, если ритм человека сочетается удачно с ритмом его земли. В таком случае он живет легко и мало болеет; жизнь у него получается. Если же ритмы не совпадают Если ритмы не совпадаютлучше бы этому человеку найти другое место. Но кто ему скажет об этом? Могла бы сказать душа, да кто ее слушает? Вот он и мучается. Его ломаета он даже не понимает этого. Его ломает, пока он не приспособится к земле, пока не станет таким, как она. Это не значит, что он станет плохим, но лучше б ему жить на земле, которая соответствует его природе.
Кто знает, каким был Шандор Барца прежде, до того, как оказался на этом каменистом холме. И каким стал бы, поселись он, скажем, на черноземе или на супеси, которая прежде счастливо сожительствовала с сосновым бором. Бесспорно одно: нынешний Барца сторонился людей. Не опасалсявот этого в нем точно не было; просто они были ему не нужны. Ни их внимание, ни их присутствие. Одинокая планета, летящая в пустоте. Согреваемая любовью к жене и дочерям. Может бытьлюбовью к этой земле, к этому дню, к Богу, который все-таки не оставил его без любви. Выбор такой судьбы требует отваги. Интересно было бы знатьиз чего выбирал он
Когда пограничники подкатили к воротам, хозяин уже встречал их. В английской тройке, в тирольской шляпе с короткими полями, в начищенных хромовых сапогах и с трубкой. Он слишком поздно разглядел, с кем имеет дело, сунул трубку под седые усы, сузил белесые глаза и ждал.
Здорово, дед! Ромка затормозил в последний момент, венгра обдало пылью; впрочем, он и не поморщился. Табачком поделишься?
А я-то думал, что вы уж стоите в очереди на Божий суд, сказал Барца, намеренно коверкая речь. Это была демонстрация. Каждый утверждается, как может.
Для нас повесток не хватило. Пока напечатаютпоживем.
Ну, одному-то повестку уже вручили. Барца пригляделся к узбеку. Не ваш?
Теперь все нашинаши, сказал Тимофей, выбираясь из коляски. Здравствуй, батя. Меня-то признаешь?
Сегодня тебя непросто признать, капрал, дай Бог тебе здоровья
Видел немцев?
Пока не видал. Но вчера мальчонка с соседнего хутора прибегал. От Крюгера, ты его должен знать. Там они стоят. Фуражная команда.
Не бойся, мы у тебя не задержимся начал Тимофей, но Барца его перебил:
А я уже давно ничего не боюсь.
Не петушись, Барца. Мы же понимаем: у тебя жена, дочки. В такую пору тебе нужно быть чистым и Тимофей попытался вспомнить слово «лояльным»и не смог. Это слово Тимофей слышал не рази понимал его смысл, но оно так и не нашло места в его словаре. Ничего не поделаешь: патрон другого калибра. Мы не навлечем на тебя беды. Даже если немцы появятсяздесь воевать с ними не будем.
Барца обвел их медленным взглядом. Что-то в нем смягчилось. Стальной стержень исчез.
Так в чем нужда?
В куреве! встрял Ромка.
Я хотел, чтобы ты поглядел мою спину, сказал Тимофей.
Покажи.
Тимофей повернулся спиной, пощупал пальцами бинты, еле слышно застоналпоказал место.
За сутки повязка разболталась, Барца легко приподнял бинты. Кожа его пальцев была гладкой, но твердой. Тимофей поневоле зажался, предчувствуя боль. Боли не было.
Не беда, сказал Барца, пуля застряла между ребрами. Пошли в дом. Взглянул на Залогина и Ромку. И вы заходите. Стефания накормит, чем Бог послал. А то своими голодными глазами всех немцев в округе распугаете.
Ромка не нашелся сразу, что ответить в этом же духе, да и перспектива подхарчиться домашним смягчила его сердце. Спросил:
Куда мотоцикл убрать?
За клуню. Если вас и станут искатьтуда никто не заглянет.
Тимофей уже бывал в этом доме; в нем ничего не изменилось. Чисто, светло. А почему в нем что-то должно меняться? Что Барце война? Мужик живет своей жизнью, растит дочек, ведет хозяйство. Его делосторона. Камень, который лежит на дне, а жизнь течет над ним
И Стефания не изменилась. Она и прежде встречала пограничников без улыбки, и теперьтолько кивнула. Губы сомкнуты. В теленапряг; в глазах Что у нее сейчас в душето и в глазах. Оно и понятно: женщина. Если в соседней комнате затаились три твоих дочки, а в дом вошли распаленные боем, увешанные оружием чужие мужики
Барца сказал Стефании что-то по-венгерски, взял стул и поставил в метре от окна. Сказал Тимофею: «Садись». Тимофей сел. «Да не так! сказал Барца, спиной к свету». Тимофей пересел. Барца достал из кармана пиджака большой складной нож с ручкой из козьего рога (не покупнойсамодел), и одним движением срезал повязку. Острая штука. Потрогал место, где засела пуля. Теперь боль возникла, но боль приятная.
Появилась Стефания. В одной рукебутыль с самогоном, в другойбинты и баночка с мазью. Налила полный стакан самогона и протянула Тимофею.
Не надо, сказал Тимофей, я потерплю.
Пей! велел Барца.
Самогон был яблочный. В голову не шибанул. После него во рту остался неожиданный терпкий привкус. Тимофей провел по небу языком. Так это же виноградные косточки! обрадовался он узнаванию. Во время кормежки обязательно приложусь еще разок. Правда, я командир, и моя голова должна быть светлой Да что сделается моей голове от пары глотков? Ничего ей не сделается. И рукаколи придется пострелятьбудет тверже.
Стефания достала из буфетаи протянула емудеревянную ложку. Тимофей взял ложку, оглянулся на Барцу. «Давай-давай, кивнул Барца, зажми в зубах»
Он полил лезвие ножа самогоном, поджег спичкой и подождал, пока огонек угомонится; взял у Стефании смоченную самогоном тряпицу, протер Тимофею под лопаткой; похлопал по плечу: «Расслабься, капрал, опусти плечи Вспомни что-нибудь доброе» Тимофей закрыл глаза, все тело пробило потом, даже темя взмокло. Но боль оказалась терпимой, почти никакой. Тимофей открыл глазаи в этот момент Барца поддел пулю
Сувенир, сказал Барца. Оставишь себе на память?
Тимофей отрицательно мотнул головой. Тупо взглянул на Стефанию, которая заняла место мужа. Она секунду помедлилаи вдруг одним коротким движением сорвала бинт, присохший к ранам на груди. Кровь только проступила, но не потекла. В пулевом ранении кровь была тяжелая, буро-лиловая; штыковая рана казалась вовсе безобидной. Тимофей увидел, что его кандидатский билет ВКП(б), проколотый штыком, приклеился к бинту. Как же я забыл о нем Мысль была тупая, медленная, без оценки и продолжения. Тимофей потянулся к билету, оторвал его от бинта, попытался открыть, но из этого ничего не вышло: склеился. Тимофей засунул билет в карман бриджей, положил руки на колени, подумал, как же хочется спать, взглянул на Стефаниюи неожиданно для себя отметил, что ведь красивая баба, а уж какая, должно быть, в молодости была Она поняла этот взгляд, в ее глазах засветились смешинки. Она взяла Тимофея за плечи (в этом не было нужды, но ей вдруг захотелось ощутить пальцами эластичность этой молодой, красивой кожи), слегка встряхнула: расслабься. Тимофей расслабился. Тогда она еще раз смочила тряпицу самогоном, протерла раны на груди и на спине, затем смазала их, макая палец в баночку с мазью. Вытерла палец передником и взяла иголку с ниткой. Тимофей опять зажался. Стефания потеребила его за плечо, засмеялась и что-то сказала мужу.
Тимофей разжал зубы, вынул черенок ложки изо рта.
Что она сказала?
Обычная бабская глупость. Барца закончил мыть нож под рукомойником, защелкнул его и положил в карман. Мол, любой мужик от одного только вида иголки с ниткой готов упасть в обморок. Но у нее легкая рука, это правда. Увидишь: все заживет, как на собаке.
Потом она обработала Тимофею раны на голове.
Потом взялась за Ромку. Он к этому не был готов, и когда ему протирали самогоном руки, вскрикивал и дергался от боли. «Почему мне не дали выпить? Сначала влейте, как в капрала»«Ты уже выпил сегодня столько, сынок, сказала Стефания на сносном русском, что еще от одного стакана прямо за столом и уснешь. А тебе этого нельзя. У тебя еще сегодня долгая дорога»
Потом они поели. Не спеша, но совсем немного: «Мы с собой прихватим», сказал Тимофей. Пока они ели, Барца принес нижнюю рубаху и пиджак из пожившего, но еще крепкого габардина. Рубаху Тимофей надел, а от пиджака отказался: «Я солдат». Барца снова вышели возвратился со свертком. Пока разворачивалгостиная наполнилась застоявшимся запахом полыни. Это была старая кавалерийская куртка, если уточнитьдрагунская, только Тимофей не знал таких тонкостей, возможнои слова такого никогда не слышал, да и все равно ему было.
Это военный мундир, сказал Барца.
Вижу
Мундир был старше Тимофея вдвое. Сразу видать: его не всегда хранили в шкафу. Местами сукно штопали, местами оно потерлось до основы, но тусклый, когда-то шикарный позумент уцелел весь, и пуговицы с орлами тоже.
Реликвия, сказал Залогин.
Всех немцев распугаешь, сказал Ромка.
Тимофей примерил мундир, пошевелил плечами. Оценил похвально:
Здоровый был мужик. Чья куртка?
Моя, сказал Барца.
Тимофей поглядел недоверчиво.
Да в ней двоих таких, как ты, спеленать можно
Дожил бы до моих летнебось, и ты бы усох
Не! У нас такой кореньвсе больше в толщину идем.
Должно быть, смешно выгляжу, подумал Тимофей, глянул по сторонам, но зеркала не нашел. Ну и ладно! Пока доберусь до своихсойдет. А тамчтобы не было вопросовопять натяну свою рвань.