Тимофей не хотел себе признаваться, но что-то в этом мундире было. Нечто особенное. Скрытое под карнавальностью. И это нечто передалось Тимофею, сняло груз пережитых часов войны и странным образом возвратило его душе уверенность и покой.
Беру.
Позвольсниму медали
Их было много.
Барца отстегивал медали неторопливо. Давно он их не видел Давно забыл о них Давно забылза что получал каждую Теперь что-то вспоминалось, но эти обрывки были не из сердцаиз головы. Можно было и оставить, как есть. Куда б их дел капралкакая разница? Уж точно бы не выбросил
А с чего ты решил, батя, что я не проживу с твое? спросил Тимофей.
Это была реакция на слова Барцы «дожил бы до моих лет». Все же не вытерпел капрал Барца усмехнулся, кивнул на Залогина и Ромку:
Если с этими рыцарями не поедешь, у меня останешься, может, и проживешь. Может, еще сто лет жить будешь.
А с ними, думаешь, убьют?
Это уж как Господь рассудит. Только куда ж вам таким уберечься
Тимофей застегнул мундир, аккуратно сложил и взял под мышку остатки своей гимнастерки. Опять шевельнул плечами; в спине была забытая за прошедшие сутки свобода и легкость.
Не могу, батя. Я за них в ответе. Если б еще пеши были Но тогда б и они никуда не ушли.
Твоя воля, капрал. Небось, германец меня не тронет. А ты на молочке как грибок бы поднялся
Сдаст он тебя, Тима, сказал Ромка, торопливо дожевывая борщ на старом сале. Это как дважды два. Сдаст, чтобы показать, что он свой. А можетв расчете, что немцы из благодарности прирежут пару соток к его огороду
Заткнись! резко оборвал Тимофей. Кончай хлебатьи марш к мотоциклу.
Это что же, обиделся Ромка, из-за того, что я назвал вещи своими именами, теперь я не имею права спокойно доесть последние три ложки?
Красноармеец Страшных!.. Ромка вскочил. Выполняй приказ!
Есть, выполнять приказ.
Страшных исчез.
Не обижайся на него, батя, сказал Тимофей. Он не злой. Это у него натура такая: сперва сделаетили скажети только потом думает: а что ж я такое сказал
Барца кивнул: понимаю. Но услышать слова Тимофея было ему приятно. Барца вспомнил свое первое впечатление о сержанте. Хотя и простой парень Ну и что же, что простой? Ведь подумалось же тогда: мне бы такого зятя
Барца похлопал Тимофея по плечу, рука скользнула по рукаву мундира, задержалась на нем Нет, прошлое не умерло. И хорошо, что не умерло. Только бы не мешало жить
Уже жалеешь, что отдал куртку? добродушно усмехнулся Тимофей. Могу снять. Нахлынувшее прошлое помешало Барце ответить, и он только отрицательно качнул головой. Да ты не тужи о ней! Верну.
Не понял Каким образом?
А ты посчитай сам. С такой дыркойкак у меняиз госпиталя быстро не выпишут. Уж неделю продержат наверняка. Сразу после этогопо их мнениюя пока в строевую не буду годиться. А наши уйдут уже далеков Польшу, в Венгрию; смотря по тому, как немец будет упираться. Для начальства проблема: куда меня деть? Ответ напрашивается: пока не восстановлюсьна место прежней службы, формировать мою родную заставу. Так что скоро жди меня в гости
Тимофей опять почувствовал слабость. Слабость была пока только в ногах, но Тимофей уже знал, что сейчас все тело станет ватным, и тогда не останется сил даже не то, чтобы держать глаза открытыми. Присесть нетлечь и закрыть глаза и отключиться хотя бы на несколько секунд
Я добро не забываю
Тимофей постарался произнести это как можно тверже, но язык плохо слушался, фраза растянулась; целиком она уже не вмещалась в сознании; возможно, последние буквы вообще куда-то делись
Барца внимательно смотрел ему в глаза.
Ты присядь, капрал, присядь на минутку
Барца крепко взял его за предплечья, подвел к стулу, усадил. Последнее, что Тимофей услышално уже не осмыслилбыли слова Барцы: «Держи его крепче, хлопец; да-да, под мышки»
Очнувшись, Тимофей не сразу сообразил, где он. Беленый потолок; давно не беленый: кое-где известка осыпалась до прежней желтизны, и в углу серовато от рваной паутины. Беленая стена. Выцветшая литография в латунной рамке. На литографии западный город: крутые черепичные крыши, высокие шпили. Польша? Похожено не Польша: у поляков все как бы мягче более живое
Теперь Тимофей понял, что лежит на лавке, и вспомнил, что он у Барцы. Повернул голову. Барца сидел рядом на стуле. Ни Залогина, ни Ромки
Где ребята?
Пошли за лопатами. Вашего товарища хоронить.
Задержи их.
Да ты не волнуйся, капрал. Похороняти вернутся.
Я не волнуюсь. Я должен быть при этом.
Барца неодобрительно покачал головой, тяжело поднялся, подошел к окну, толкнул его. Створки распахнулись. Очевидно, пограничники сразу обратили на это внимание, потому что Барца только махнул им рукоймол, зайдите, и возвратился на место. Сказал:
Твоя слабость не от раны, капрал. От потери крови.
Я знаю.
А дефицит крови ни за три дня, ни даже за неделю не восстановится. Это долгий процесс. По себе знаю: меня не раз дырявили.
Ты неплохо сохранился.
Если бы госпиталь был рядом Барца не скрывал, что колеблется, стоит ли быть откровенным. Наконец решился. Ты можешь спокойно выслушать мнение старого вояки?
Говори.
Ты всего лишь капрал; и воевал всего один день. А я гнил в окопах четыре года, дослужился до капитана, и мне видней, что такое война. Уточню: мне видней, что такое война Германии против России. Потому что я воевал на стороне германцев против вас, против русских.
Это понятно, спокойно сказал Тимофей.
Так вот, капрал: я знаю, что Россию победить невозможно. Только свое слово она скажет не завтра и может быть вообще не скоро У вас национальная традицияотступать до Москвы
Хватит, сказал Тимофей. Тебе повезло, что Ромка этого не слышал. Помоги подняться.
Пограничники вошли и стали возле двери. Каждое их движение и даже неподвижность была иной, чем час назад. Великое делонакормить мужика Ромка смолил здоровенную самокрутку. Сообразил, подошел к Тимофею: «Попробуй. Я такого табака еще не курил» Тимофей втянул чуть-чуть Дым был сладковатый; он мягко обволакивал полости рта и носа, и легкие заполнял неслышно, как пух. Тимофей втянул полной грудью нет, не то не продирает Но поймал выжидательный взгляд Барцыи поощрительно кивнул:Умеешь
Потом опять взглянул на своих ребят:
Где решили похоронить?
Я отсоветовал на цвинтаре, сказал Барца. Во-первых, там церковь, земля освящена, а он явно не христианин
Ему не обязательно на погост, жестко сказал Тимофей. Он воин.
Вот я и посоветовалвон там, на сходе, Барца показал рукой. Место хорошее, тихое. И земля легкая. Быть может знаешьна горбочке, возле двух старых груш. Было три, так одна усохла. Я прошлой зимой ее спилил.
Высота 41, - сказал Залогин.
Это на вашем участке, согласился Тимофей. Обвел комнату взглядом, словно хотел запомнить этот последний в предстоящей жизни островок мира и покоя, и только теперь заметил в углу большой «телефункен», накрытый вышитой салфеткой. Спросил у Барцы:Слушаешь?
Да уж вторые сутки почти не отхожу. Только к скотинеи назад.
Что наши говорят?
Как обычноничего конкретного. Немцы бомбили Киев, Минск, Севастополь. Упорные бои местного значения. Пулеметчик Иванов на окраине пункта Н, отражая атаку врага, уничтожил Барца обвел взглядом пограничников, усмехнулся. Вот насколько хватит вашей фантазиистолько фашистов он и уничтожил.
А немцы?
Торжествуют.
С чего это?
Барце не хотелось говорить, но пограничники ждали. Как такое расскажешь деликатно?
У них все получается по задуманному Танковые клинья в первый же день вонзились на десятки километров. Сообщают о сотнях уничтоженных самолетов Можетврут?
Мы это видели
Вообще-то они говорили о тысячах
Пограничники молча пошли из дома.
Ты уж приглядывай за могилкой, сказал Тимофей, втискиваясь в коляску. Барца кивнул. Прощай.
Место оказалосьсебе лучше не пожелаешь. Копалось легко; не заметили, как могила в метр глубиной была готова. Тело обложили свежим густым лапником и закопали на совесть, плотно, чтобы земля не сразу просела. На обрезке доски, прихваченном у Барцы, написали непривычно длинное и незнакомое имя и длинную фамилию солдата (они были в его медальоне), и простые хорошие слова. Пограничники еще никогда не видели, что пишут в таких случаях, но Залогин сложил эти слова так, что за душу брало. Не забудешь.
Потом посидели на сухой горячей земле. Покурили. Смотрели на речку, на лес, на далекие холмы. Говорить не хотелось. До этой минуты они были в непрерывном действии. Их несло. Нужно было нападать, спасаться, терпеть, стрелять; даже когда ничего не происходилосчет шел на мгновения. И только теперь все остановилось. Оказалось, что в этом мире есть места, где уцелел покой. С покоем ничего не случилось. Он был. И как всякий покойон был щедр. Он впустил их в себя, отгородил от остального мира, и молча, самим своим существованием давал понять, что они не беспомощные щепки в стремительном потоке, у них есть выбор. Можно выбрать этот мир, и тогда тот, страшный, доберется до них не скоро. А если постараться, да еще и повезет, не доберется до них никогда. Здесь можно дождаться, пока ужас умрет
Пора, сказал Тимофей.
Какой курс? спросил Ромка.
Мы же решилив райцентр
Тимофей понимал, что немцы, скорей всего, еще вчера добрались до этого игрушечного городка. Немцев было столько В который уже раз за эти сутки Тимофей вспомнил огромного червя, тело которого, пульсируя, выползало из-за леса, а голова была уже где-то в далеких холмах, в мареве, за неразличимым горизонтом. Червь не спешилуспеет; но эта неспешность была знаком, что все происходит как надо, по плану; что кто-то впереди червя (тоже неспешныйно стремительный!) прогрызает дыры, чтобы червь прополз нет, не сколько сможет, а сколько ему отмерено в высоком штабе. Такая сейчас война. Впрочемпочему «сейчас»? Наверное, такой она была во все времена. Но такой ей не долго быть. Вот как встретятся с нашими, с основными силами, как получат в лоб, тогда и поглядим, кто крепче стоит на ногах.
В исходе этого столкновения, причем в ближайшие дни, Тимофей не сомневался. Он видел в кино огромные массы наших танков. Их снимали сверху, с высоты птичьего полета, и все же объектив кинокамеры не смог вместить их все. Объектив плыл над стальным ковром, но так и не добрался до противоположного края. А сколько у нас боевых самолетов! В том же фильме были кадрывсе небо, от края и до края, в несколько этажей, как грозовой тучей, закрыто огромными ТБ, штурмовиками и плотными стаями ястребков. Правда, Тимофею (специфика пограничной службы) не пришлось участвовать ни в освобождении Западной Украины, ни даже в обычных полковых маневрах, поэтому он только однажды видел наши танки воочию. Танков было три, к ним даже близко не подпускали, да и что разглядишь под брезентом! «Это тридцатьчетверки, наше секретное оружие, шепнул Тимофею политрук. Ты на них не пялься, а то неприятностей не оберемся» Танки стояли на железнодорожных платформах, возле каждогочасовой. Тимофей был по природе не любопытен, но в тот раз он испытал такое острое желание заглянуть под серый брезент, увидать эту сталь, потрогать ее, чтоб от нее передалось На этом его мысли упирались в тупик. У Тимофея было чувство (оно и сейчас жило в нем, каким-то странным образом наполняя его силой и восторгом, именно таквосторгом, хотя он и осознавал нелепость ситуации: как можно восторгаться тем, чего не видишь), но не было слов, чтобы это чувство выразить. Впрочем, Тимофей и не искал их. Слов в его обиходе было не много, но все четкие, испытанные и многофункциональные. Если подходящего слова не оказывалось под рукой, он обходился междометиями, хотя и не знал об этом. Падежи, спряжения, междометия, это была информация из далекого прошлого, из его сельской семилетки. Потомвсе последующие годыон ни разу не встречался с этими словами, им не было места в его жизни, а если такзачем забивать мусором голову? Правильно учил Ван Ваныч: котомку, с которой идете по жизни, вы не должны ощущать за плечами. «Если вам понадобится узнать нечто, уже известное людям, вы это узнаете, для того вы и учитесь в школе, чтобы уметь находить уже известные знания. Если же вам понадобится информация, которой пока не знает никто Я буду счастлив, когда узнаю об этом. Я буду счастлив, что учил человека, который видит дальше других, человека, у которого есть потребность и отвага шагнуть в неведомое. Но это, знаете ли, избранничество; редкая судьба. Как говоритсятрудное счастье Не всякому такое пожелаешь, ведь кто-то и не поймет. Это ведь никакого воображения не хватит, чтобы осознать, что дорога к Богусамая трудная из дорог А пока вы должны запомнить главное: все истинноепросто; все действительно необходимоелегко доступно; а истинное счастьев согласии с собой, со своим сердцем»
Вряд ли мальчик Тима понимал, по какому тонкому льду ведет своих учеников Ван Ваныч, какая бездна таится под этим скрипучим, пружинящим покровом. Но он чувствовал, о чем идет речь, и на всю жизнь усвоил, что мир прост и ясен, и жизнь проста и ясна, а все сложностии в мире, и в отношениях между людьми, от искушения. Надо найти свое местотакое, чтобы нигде не давило, чтобы котомка была легкой, надо найти свое дело, такое, чтобы грело душу, чтобы утром с удовольствием вспоминать вчерашний день и вчерашний пот, тогда душа будет всегда здоровой, всегда защищенной от самого страшного вопроса: зачем живу? Просто и ясно. Потомуже в армиик этим двум точкам опоры Тимофей (самостоятельно! снайперская выучка подсказала) добавил третью: точность. Простота, ясность и точностьидеальный треугольник. Максимально возможная устойчивость. Спасибо, учитель
До райцентра было километров двадцать с гаком, места знакомые. Ромка вел мотоцикл осторожно. Гладких проселков не бывает, а тропинки и вовсе были изрезаны корнями: ехали, как по стиральной доске. Тимофей вздрагивал от каждого толчка, поэтому Ромка пере-ва-ли-вал через корни и колдобины; увымягко получалось далеко не всегда. Опять женемцы; на них можно было напороться за любым поворотом, а по Ромке сегодня уже столько стреляли Поймите: ведь не только у тела, но и у души есть пределы выносливости.
Все же доехали.
Сперва увидали серую маковку церкви, потом ее белые стены, потом черепичные крыши домов. Потом увидали немцев. Это была мотопехота. Бронетранспортеры и тупорылые грузовики выстроились аккуратной шеренгой на обочине, задом к шоссе; десятки солнц, отраженных от стекол кабин, слепили мертвым огнем; а солдаты отдыхали на лугу, плескались в речке. Их было как муравьев уж не меньше тысячи! Без навыка и не определишь. Разве что посчитать грузовики, да прикинуть, сколько размещалось в каждом. Если сейчас выскочить из кустови метров с двухсот сыпануть из МГ, сколько есть патроноввсе выплеснуть, все, все! до последнего Риск минимальный. Пока охранение опомнится (четыре мотоцикла с пулеметами по периметру), можно накрошить столько!.. после этого, считай, каждый из нихи Тимофей, и Ромка, и Залогин, свою войну с немцами уже выиграл. Хотя для большего кайфа, для красоты, для чистоты поступка лучше б и не спешить. Спокойно выехать из кустов, спокойно подкатить на дистанцию прямого огня, и с холодным сердцем (нет! получая наслаждение от каждого выстрела, от каждой ударившей в цель пули) расстрелять эту сволочь
Господи! ну почему же они все без оружия?! Почему Ты позволил им оставить свои винтовки и автоматы в грузовиках?..
Ромка поглядел через плечо на Залогина:
Отпусти плечи. Мясо вырвешь.
Залогин опомнился. Но его пальцы вцепились в Ромкины плечи так, что им потребовалась особая команда, чтобы они расслабились, и только затем Залогин смог убрать свои руки.
Ромка взглянул на Тимофея, почти бесшумно развернул мотоцикл и вернулся на лесную тропу. Заглушил движок. Здесь немцев не было слышно. Здесь вообще не было слышно ни звука, потому что, оказывается, ветер утих, и птицы, должно быть, отдыхали после утренней погони за летающей и ползающей живностью. Но ощущения покоя не было. Того покоя, который они пережили на холме под двумя старыми грушами, его здесь не было. Удивительно: немцев не видать и не слыхать, до них несколько сотен метров, но такое чувство, что они рядом, вокруг.
Что будем делать?
С лица Тимофея медленно стекла чернота, обнажив прежнюю болезненную бледность. Ромка только теперь обратил внимание, что от загара комода остался лишь слабый оттенок. Вспомнил его заскорузлую от крови гимнастерку, вспомнил, с каким любопытством разглядывал рану комода, когда ее обрабатывала Стефания. Такая маленькая дырочка, а вот поди ж тычерез нее жизнь Тимы только чудом не вытекла. Счастье, что пуля не разорвала какую-нибудь артерию или вену, или еще какой жизненно важный орган