Тимофей взглянул на Ромку:
Как у них с боезапасом?
Полный комплект, сказал Ромка. Я в двух проверил. Вот в этом «КВ»мне всегда хотелось посмотреть, что внутри такой громадины, и вон в той «тридцатьчетверке». Снаряды, патронывсе на месте. А горючего нет.
Так вот она какая«тридцатьчетверка»
Мысль возникла, но не нашла в душе Тимофея отзвука. «Тридцатьчетверка»из теперь такого далекого прошлогона железнодорожной платформе, под брезентом, охраняемая часовымбыла сгустком мощи; даже сквозь брезент она транслировала свою энергию, пробуждая в душе волнение. Незримаяона была незабываема, она оставила впечатление на всю жизнь. А эта Эта «тридцатьчетверка» была просто фактом, просто информацией, бесполезной конструкцией, на изготовление которой ушло Тимофей прикинул да уж двадцать-тридцать тонн стали на нее израсходовали. Тимофей не знал, на каком заводе клепали все эти танки, предположимна харьковском. Сколько же стали для этого понадобилось! тысячи людей вложили в них свой труд! А сколько времени (не недельмесяцев!) огромный завод работал, чтобы выполнить это задание партии!.. И еще не забудь: сколько училищ готовили танкистов, чтобы эта сталь стала несокрушимым щитом и мечом Родины
А онивсе вместене выпустили по врагу ни одного снаряда
Считай: танкистовтех, кто привел сюда эти танки, их ведь было больше тысячи! А если с пехотойтак и не одна тысяча. Это ведь какая силища! И что ж им помешало выбраться на шоссе, занять круговую оборонуи биться до последнего снаряда, до последнего патрона?..
Ладно, до шоссе не добрались Но ведь могли послать за горючим взвод или даже роту, а самипусть не на шоссе, пусть хотя бы здесьзаняли бы круговую оборону. Если вкопать танки в землюих же никакой силой не выковыряешь!..
В этом рассуждении оставалось сделать последний шаг, назвать случившееся своим именем; это слово было рядом, для его материализации не нужно было усилия, оно готово было само выкатитьсяи поставить точку. Но Тимофей не дал ему ходу, не впустил ни в душу, ни в мозг. Я чего-то не знаю, подумал он. Что-то случилось такоечего я не знаю. Поэтому не буду судить Тимофей знал, что это самообманно иначе не мог. Иначекак жить с этим?..
Это длилось несколько мгновений. Тимофей барахтался в мыслях, и вдруг осознал, что не думает, а именно барахтается. Бессмысленно. И опасно: на грани паники. Господи, как он устал!..
Но это была не прежняя усталость, не усталость тела, изнемогла душа.
Он ощутил себя бесконечно одиноким
Душа так устала, что уже не чувствовала присутствия его товарищей. Они стояли рядомРомка и Залогин, Тимофей видел их и знал, что они есть, вот они, каждого можно потрогать рукой, но при этом они быликак бы это поточнее сказатьв другом измерении. И броня, на которую Тимофей опирался, была всего лишь краем, границей другого мира. Прикоснулсяона есть; убрал рукуи оказывается, что прикасался к фантому
Узкая лесная дорога, зажатая с обеих сторон зеленой сталью, улетала в бездну. Повернуться и уйти В этом спасение. Вернуться в реальный, привычный мир; в мир, в котором все просто и понятно. Уйти, чтобы остаться самим собой и жить прежней жизнью. Повернуться и уйти Хорошоуйду. Но разве я смогу забыть вот это?..
Уйтии забыть
Тимофей повернулся. И почувствовал, как то, что было теперь за спиной, придавило его Значит, его судьбаносить это всю жизнь?..
Открыл глаза (Оказывается, все время, пока он стоял возле «тридцатьчетверки», его глаза были закрыты; от усталостиот чего же еще; или просто не было сил, чтобы смотреть?) Он открыл глазаопять перед ним были танки. Они были вокруг. Они были везде
Ситуация требовала от Тимофея колоссальной работы мысли, к чему он не привык. Единственным выходом былокак всегда он это делалдовериться чувству. Поверить себеи сделать так, как хочется. А чего он сейчас хотел? Если честнокакой-то внутренний голос зудел еле слышно: пройди! пройди этот строй. Пройди весь. От и до Разум не видел в этом смысла, но чувство подсказывало: там, только там, в конце этого строя ты сможешь сбросить груз со своих плеч. Только там ты сможешь опять быть свободным. Опять станешь самим собой. Но сначала ты должен пронести этот груз до последней черты. Принять на себя то, что здесь произошло. Правда, память (вот пример, что от хорошей памяти больше проблем, чем пользы) тут же среагировала на слово «принять»и напомнила еще одну сентенцию Ван Ваныча: принятьзначит, полюбить. Следует признаться, что хотя Тимофей эту сентенцию помнил, она так и не нашла места в его мировоззрении. Очевидно, не подошла по размеру. С другими мыслями таких проблем не возникало. Они сразу становились своими. А эта так и осталась у порога, и даже не стучала в дверь. Что-то с ней было не то. Вероятно, если бы школьник Тима был постарше (напомним, что он учился у Ван Ваныча еще до ремесленного), он бы обдумал эту мысль, постарался ее переварить. Но в ту пору такого навыка у Тимы не было; он или брал напрямуюили не брал совсем. Впрочем, таким он был и теперь. Короче говоря, все прошедшие годы эта мысль лежала в памяти без применения, а тут вдруг всплылаи пришлась к месту. Нельзя сказать, что Тимофей ее понял, но он ясно почувствовал, что именно в ней ответ.
И подумал: как же я смогу полюбить это?..
Слова «искупление» не было в его лексиконе, но ведь не обязательно знать, как называется то, что ты должен сделать. Не обязательно помнить, что был когда-то еще один, который принял на себя всю грязь человеческую, и нынешнюю, и прошлую, и будущую. Возможнои Он был не первым. А уж после Него-то их было и было. А теперь твой черед.
Тимофей опять взглянул на бесконечный строй танков. Как далеко!.. Ничего. Осилю.
Он отделился от танка и пошел.
Он уже знал, что первые шаги будут самыми тяжелыми, так и оказалось. Хорошо, что до следующего танка было всего три, нет, четыре шага. Ромка и Залогин бросились, чтобы помочь, но Тимофей движением руки остановил их: не надо; сам. Он не глядел на танкинезачем, да и не было на это сил. Он видел только очередное место той брони, на которую сейчас обопрется. Броня была не такой жесткой, какой казалась со стороны: слои краски смягчили ее. Вот она-то и горит, эта краска, когда снаряд попадает в танк, отчего-то подумал Тимофей. Горит не только горючее и смазка. Если бы я был при танках, мои солдатикипрежде, чем подкрашивать, сперва бы зачищали это место.
Чудно!.. Чем только ни занимают себя мозги от бессилия
Он и вправду разошелся, и одолев несколько десятков шагов стал даже поднимать голову, посматривать вперед. Но не для того, чтобы прикинуть, сколько еще осталось идти, и не для того, чтобы все-таки поглядеть на танки. Нет. Просто он реально ощутил, что с каждым шагом груз становится легче. Не на какие-то граммы, ведь груз несла душа, а не тело. Но ощущение было физическим. С каждым шагом становилось легче дышать, открывались глаза, возвращался слух. Правда, ноги были такими же тяжелыми, да что ноги!..
И тут он услышал необычный звук. Слабый, прерывистый. Не лесной. Человеческий.
Кто-то всхлипывал.
Тимофей взглянул на товарищей. Они уже замерли, обратились в слух. Автоматы на изготовке. Поглядывают на Тимофея: ждут команду. Все по уставу. Инициативаэто когда обстоятельства требуют действий, а командира рядом нет. А если командир на местешаг влево, шаг вправо
Тимофей кивнул Ромке.
Ромка по-кошачьи, легко и стремительно, словно не касаясь земли, скользнул по дороге. Не человек, а бесплотный дух (как потом бы сказали: голограмма). Впрочем, развлекаться ему пришлось недолго. Возле огромного, как дом, КВ-2 он остановился, выпрямился, вновь обрел плоть. Махнул рукой: «Давайте сюда, ребята»
Так они встретили Чапу.
Чапа сидел на земле, рядом лежали солдатский вещмешок, скатка и ППШ. Скатка была прострелена и испачкана кровью. Но на самом Чапе не было следов ранения.
Появление пограничников не произвело на него впечатления. Он не стеснялся своих слез; возможно, стеснительность была ему вообще не свойственна, для самостоятельных людейобычное дело. Неторопливо оглядев Ромку, Залогина и Тимофея, он словно между прочим поднял ППШ и положил себе на колени. Тоже разумно: на этих трех парнях не написано, какой они веры.
Как тебя звать-то? спросил Тимофей.
Стирая слезы, Чапа провел рукавом по лицу.
Чапа.
Это что ж за собачья кличка?
Такого Чапа не ждал. Его лицо напряглосьи все же он заставил себя улыбнуться.
Насправдi мое iмья Ничипор. Но потiм вы все одно додумаетесь до Чапывсi додумуються; то я экономлю ваш мыслительный процесс.
Ага. Но ты ведь не просто Чапа, мягко сказал Тимофей. Судя по твоей одеждеты ведь еще и красноармеец?
Логично рассуждаешь, согласился Чапа.
Тогда почему, уже своим обычным сержантским голосом произнес Тимофей, ты сидя разговариваешь со старшим по званию?
Такой голос убедительней любого документа, но Чапа не хотел продешевить, показав, как он счастлив. Багажом первого впечатления, которое ты произведешь, потом будешь жить ох как долго!..
Шо на тобi мундирто я бачу, сказал Чапа. Но мне интересно: якоi армии ты генерал?
Тимофею это понравилось. Он стянул с плеч свою торбу, связанную узлами из немецкого одеяла, достал и развернул свою гимнастерку, так, чтобы были видны петлицы.
Чапа поднялся.
Виноват, товарыш сержант.
Ничего, сказал Тимофей. Все правильно.
У такому разi можу задать вопрос?
Говори.
Чапа мотнул головой в сторону танков.
От скажить, товарыш сержант, шо ж цэ таке?
Тимофей подумал.
Тебе правду? Или соврать?
Та кому ж вона нужнаотая правда? рассудил Чапа. Кому вiд неi хоч раз було добре?
Да ты мудрец! усмехнулся Тимофей. Не переживай: все будет хорошо.
Отак?! Ну и слава Богу. А то я сумлевався.
Ладно, ладно сомневаться вредно, сказал Тимофей. От этого голова болит. Ты как здесь оказался?
Та потерявся ж я!
А если подробней?
Ну, послав мэнэ командыр у село з особым поручениемчетверть самогону добыть. Поки я выбырав, у кого кращийтам и впав. А вранцi прыбiг до своиха вже нiкого нема. Зато кругом нiмцi.
А чего ж именно тебя послали вот такого?
Та я ж денщик!
По-нашемужополиз, сказал Ромка.
Ты мэнэ не чипай, сказал ему Чапа, бо наступного разу за такi слова морду лыця начищу.
Неужто сможешь? развеселился Ромка.
Можети не зможу. Но постараюсь.
Сейчас они совсем, как два щенка, подумал Тимофей. Обнюхиваются, чтобы понять, у кого какая будет роль. Ромка никому не уступит первый номер, а Чапасразу видатьникогда первым номером и не был. Но и вторым Как-то трудно его представить вторым. Можетон вообще штучный, только не хочет, чтоб об этом узнали?..
Когда ел последний раз? спросил Тимофей.
Та вже й не памьятаю, соврал Чапа.
А в танках искал?
Та хто ж еду оставит? искренне удивился вопросу Чапа. Та ще й на войне
История его была простая.
Конечнопро самогон он соврал. С самогоном была на самом деле такая история, ну, не совсем такая, попроще и покороче. И случилось это не с ним, и еще до войны. Позже, в хорошей компании, чтобы потешить публику, Чапа развил банальную информацию до байки, оснастив свой рассказ натуралистическими деталями. Сейчас детали не понадобились, сейчас нужен был ответ простой и достоверный. Ответили закрыл тему. А если бы стал рассказывать, что с ним случилось на самом деле
Служил он в стрелковом полку вестовым командира роты. Каким он был вестовымне суть важно; чувство юмора и здравый смысл делали его жизнь в казарме вполне сносной; хотя из-за своего простодушия он то и дело попадал в истории. Последняя случилась в первый же день войны. Естественно, пострадавшим оказался его лейтенант. Выяснилось это не сразу, когда полк подняли ночью по тревоге, а несколько погодя, когда после десятичасового непрерывного марша полк одолел чуть ли не полсотни километров, вышел на исходный рубеж и стал окапываться. Только тут подоспел лейтенант, догнал-таки свою роту, и в первую же минуту обнаружил Чапину оплошность.
Этот лейтенант был личностью своеобразной, вернеепозволял себе быть таковым. Когда-то, еще в начале службы в полку, ему случилось отличиться неким оригинальным способом, каким именно, впрочем, никто уже не помнил, но репутация сохранилась. Даже командир полка и начштаба, когда речь заходила о лейтенанте, всегда говорили: «Ах, это тот, который ну как же, помню, помню», следовательно, ко всему прочему создавалось впечатление, что лейтенант на виду. И он позволял себе время от времени высказываться смело и нелицеприятно, чем еще больше укреплял свою репутацию командира неординарного. А «раз человек такойкакой с него спрос?»и ему зачастую сходило с рук то, за что крепко пострадали бы иные.
В ночь начала войны лейтенант пропадал невесть где. У него был очередной бурный роман в заречном селе, с кем именно романне знал никто из приятелей, тем болееЧапа. Ему лейтенант наказал раз и навсегда: «Ты не знаешь, куда я иду, внял? Ты не знаешь имен моих барышень, внял? А если прознаешь случайнотут же забудь от греха подальше» Это случилось после того, как Чапа, дважды подряд, проявив недюжинное упорство и смекалку, находил лейтенанта посреди ночиестественно, по делам службы. С тех пор лейтенант и темнил.
На этот раз судьба грозила лейтенанту немалыми карами. Диапазон был широк: от серьезной взбучкии до штрафбата. В любом случае его репутацииа значит и карьерепредстояло понести невосполнимый ущерб. Весь строй жизни ломался! Честолюбивые мечты о них можно забыть. Жизнь потеряла краски, стала серой. Догоняя свой полк, лейтенант так измучился мрачными мыслями, что, наконец оказавшись в траншее, которую копали его красноармейцы, понял, что явиться с докладом к командиру батальона пока не в силах. Вот почему очередное событие, которое в другое время он воспринял бы, как досадную неприятность, стало для него ударом в сердце.
Дело в том, что лейтенант был страстным коллекционером. Как сказал бы философ, он был человеком, который духовную нищету компенсирует искусственным интересом. Когда мы из конкретных предметов (обратите внимание: созданных другими) складываем некую целостность, у нас возникает иллюзия творчества, жизнь наполняется смыслом (меркантильный интерес мы здесь не рассматриваем). Потому коллекционирование очень приятно. Доступно каждому. И решает самую главную проблему: заполняет в душе (пусть и фиктивно) пустоту, с которой жить невозможно. Правда, есть и другие, более радикальные способы борьбы с пустотой души. Напримерпьянство и наркота. Они выручают многих. Но ведь не в армии! Тем болееесли в мечтах примеряешься к маршальским звездам. Успешные романы с барышнями неплохо служат самоутверждению, но пустоту ими не заполнишь. Вернее, пока роман пылаетза его пламенем не видишь пустоты, но едва он погас какой смысл вспоминать пепел? Значит, даже памятью о нем не прикроешь пустоты в душе
Лейтенант коллекционировал опасные бритвы.
Как выше было сказано, коллекционером он был страстным, поэтому, едва объявившись на позиции, первым делом пожелал узнать, где коробка с его коллекцией.
Ваше лiчное оружие, шинель и смена белья в ротной линейке, товарыш лейтенант, доложил Чапа.
Он не специально оставил в казарме коробку с бритвами. Забыл. Просто забыл. Да если б и не забыл, чего ради он должен был ее прихватывать? Нуподняли ночью по тревоге. Не впервой. Уж столько их былоэтих ночных учебных марш-бросков; разве хоть раз заходила речь, чтобы забирать с собой все личные вещи? Это уж потом, когда копали траншею, прослышали, да и то не наверное, что война.
Чапа не видел за собой вины.
Я тебя про коллекцию спросил. Про коллекцию. Внял?
Лейтенант говорил тихим голосом.
Беда не приходит одна, лейтенант это уже понял; он чувствовал, что надвигается очередной удар, и виновник всех его бедвот онбыл перед ним. Если бы лейтенант был злым богом, он зашвырнул бы Чапу в преисподнююпусть на себе испытает, что чувствуют люди, когда теряют самое дорогое. Но зашвырнул бы не сразу. Сперва решил бы проблему с коллекцией. Лейтенант глядел в непроницаемые, как у куклы, круглые Чапины глазаи пытался прочесть в них правду. Знал правду, конечно же знал, но это знание казалось ему таким ужасным, что лейтенант боялся дать ему всплыть. Он топил это знание, и, надеясь на чудо, ласково заглядывал в глаза вестового. Он бы молился, если б умел, но лейтенант не умел молиться, и потому бессознательно (чем значительно снижается доля его вины) поминал бога в душу мать