Почти никто не разговаривал. И этоКрасная Армия?.. Пусть всего лишь один ее кусочек, но ведь какова молекулатаково и целое, свойства одни и те же, это Тимофей еще со школы, с уроков химии помнил. Учитель естествознания, Ван Ваныч, известный на весь район мудрец, к которому за советом за полста верст приезжали, учил их, сельских ребятишек, в любой малости узнавать большое. «Если разбить огромное зеркало на множество мелких осколков, каждый из них сохранит свойство большого, в каждомповорачивая егоможно разглядеть весь мир»
Тимофей удивлялся простоте мироустройстваи физического, и духовного; удивлялся, отчего, если все в мире настолько просто и очевидно, отчего этого не видят отец и мать. «В том-то и дело, с улыбкой говорил Ван Ваныч (он улыбался всегда), что нужно не только смотреть, но и видеть. Нужно уметь видеть то, на что смотришь. И если что-то увиденное будит твою мысльнужно помочь этой мысли выбраться наружу. Не лениться. Не лениться думать. И тогда все откроется тебе, словно тыпервый человек, который это увидел»
Долгое время школьник Тима считал, что Ван Ваныч выделяет его, относится к нему более сердечно, чем к остальным. И только много позже, приехав на побывку из строительного училища, в разговоре с бывшими одноклассниками понял, что каждый из них считал себя если не любимцем Ван Ваныча, то во всяком случае наделенным особым вниманием. В армиине сразу, а когда стал командиром отделения, это припомнилось. Тимофей заметил, что если у него с красноармейцем не только служебный, но и человеческий контакт, его команды выполняются лучше: чуть-чуть быстрее, чуть-чуть качественней. Хотя дело даже не в этом. Может быть, так будет сказать точнее: команды выполнялись свободней, без внутреннего сопротивления. Оттого и получалось и быстрей, и лучше. Именно тогда, вспомнив манеру общения Ван Ваныча, Тимофей стал учиться искусству видеть людей. Это было интересно. И такое открывалось!.. Тимофей ни разу не злоупотребил доверием этих мальчишек, ни разу не воспользовался интимной информацией, как кнутом (ему это и в голову не приходило), и они тянулись к нему, готовы были за ним, как говорится, в огонь и воду. «Ты прирожденный лидер», говорили ему командиры. Тимофей не спорил. Армия нравилась ему тем, что спор исключался. Одни командовали, другие выполняли. До чего же просто! дисциплина снимала все вопросы и противоречия. Правда, среди командиров не было ни одного, кто бы напоминал ему Ван Ваныча, но ведь и в школе другого такого не было, и даже во всем районе.
Так что же произошло?
Отчего у целогоу Красной Армиибыла одна природа, а у осколкову этих красноармейцевона оказалась иной?
Что на это сказал бы Ван Ваныч?
Он бы сказал: смотри и думай.
А я бы ему ответил: смотрю и вижу, а в голову не приходит ничего.
Значит, у тебя мало информации, сказал бы Ван Ваныч.
Тимофей осторожно повернулся к соседу:
Этитвои?
Красноармеецкрепкий парень с круглой головой и грубо слепленным лицомкивнул.
Нужно отвечать «так точно», сказал Тимофей.
Красноармеец взглянул удивленно. Тимофей был готов к любому варианту: и к агрессивному «а не пошел бы ты», и к молчаливому отторжению: пожал плечамии отвернулся; но красноармеец предпочел примирительный тон:
Виноват, товарищ сержант. Так точно.
Как же так случилось?..
Обыкновенно, товарищ сержант. И винить-то особо некого. Ведь никто не ждали вдруг оказались в такой безнадеге
Их подняли на рассветеобычная тревога, уж сколько было таких: вырвут из постелии сходу марш-бросок с полной выкладкой на полста километров, да все по горам и колдобинам лесных дорог. Сколько уж так бывало, но в этот раз слух прошел: война. Действительно, стрельба вдалеке, «юнкерсы» проурчали стороной в направлении города. Только мало ли что бывает, сразу ведь в такое поверить непросто. Можетпровокация
Они не протопали и трех километров, как их окружили танки. Настоящего боя не получилось: их части ПТО шли во втором эшелоне, да еще и замешкались, похоже. Роты бросились в кюветы, но танки стали бить вдоль дороги из пулеметов и осколочными. Уже через минуту половины батальона не стало.
Все вместе они не успели убить ни одного врага
Их унизили столь внезапным и легким поражением. Сейчас в их сознании за каждым конвоиром стояла вся гитлеровская армия. Каждый немец был силен, ловок и неуязвим. Каждый мог поднять винтовкуи убить любого из них, просто так убить, из прихоти, только потому, что может это сделать
Рядом возник Залогин.
Живы, товарищ комод?
Живой Вот чего Тимофей не ждал: от появления этого парнишки у него сразу полегчало на душе. Ты где пропадал?
В бригаду подрядился. Окна забивали.
Ты везде успеваешь
А как же иначе, товарищ комод? Ищу свой шанс.
И нашел?
Это уж вам решать.
Не понял
Я так забивал гвоздис одной стороны нормально, а с другойнаискосок, только чтоб доска не сорвалась. Чуть толкнешьи путь свободен. И никакого шумаведь доска не упадет
Тимофей взглянул на далекую амбразуру окна.
Не смогу Сейчас, Залогин, я даже встать не смогу
Не проблема. Я сговорюсь с ребятами. Одни вас подсадяти перевалят через подоконник, другиепримут на той стороне
Ты вот что скажи они пить дают?
Поначалу разрешили. Один парень с ведром ходил; тут рядом и колодец, и скважина. Я успел влить в вас две пригоршни. Залогин сложил ладони ковшиком и показал Тимофею. А потом этот парень вдруг дал деру. Видать, заметил, что немцы на него перестали обращать вниманиеи рванул к овражку. Они открыли пальбу. Наверное, не подстрелили, потому что разозлились. Сказали, что до утра воды не будет.
Худо. Тимофей провел сухим языком по лопнувшим губам. Они были как чужие.
Выбора у нас нет, сказал Залогин. Надо бежать. Именно этой ночью. Пока здесь все на живую нитку, пока у них никто ни за что персонально не отвечает. Пока у них все спустя рукава
Мне бы пару дней отлежаться
Завтра будет поздно, товарищ комод Можети не совсем поздно, но куда сложней. Ведь это немцы. Завтра они начнут устанавливать свой ordnung, и тогда побег станет куда проблематичней
А можетперед тем, как линять, поперву подумаешь? Голос был жесткий, с подспудной злобой. Его обладатель сидел в проходе совсем близков метрах двух, не больше. В сгущавшихся сумерках был виден только темный профиль. Ты, пацан, своей инициативой на всех беду накличешь
Ничего особенного не сказал, но у Залогина словно глаза открылись. Только теперь он вдруг осознал, что каждый из сидящих в сгущающемся мраке людей оценивает положение, в котором они находятся, по-своему, и что некоторые из этих оценок не имеют ничего общего с его, залогинской. Ведь может быть, кто-то из нихуже потенциальный враг. Прежде он был скрытным врагом, а теперь решил, что пришло его времяи вылупливается
Еще минуту назад Залогин был среди своих. Все были свои. С одной судьбой. И побег Залогин представлял не только для себя с комодом. Бежать должна была группа, хотя бы потому, что комода нужно нести. Он не сомневался: сколько надо в помощьстолько и наберет. Ведь все онитоварищи по оружию!.. А за первой группой, глядишь, потянулись бы и остальные. Тогда открылась бы совсем иная перспектива. Не бежатьа перебить охрану. И уже с винтовками
Утром немцы увидят недостачутакой бемц устроят!.. Не получая отпора, оппонент окреп в голосе и теперь адресовался ко всем, кто был поблизости. Он явно не сомневался, что найдет единомышленников.
Да кто вас считал! обозлился Залогин. Пригнали, как стадо
А сам тычтоне стадный? Не с закомпостированными мозгами? Тебя под общую колодку сбивали, как табурет, а ты щеки раздуваешь: «я человек! это звучит гордо!..» Ты блоха! только блоха молодая, оттого и прыгучая без смыслу
Не встречая сопротивления, оппонент заводил себя. Это был осознанный сигнал тем, кто думал так же, как и он.
Одна паршивая овца все стадо загубит, как-то вяло подумал Тимофейи тут же возмутился собственной вялостью.
Помоги мне подняться, сказал он Залогину.
Рано, сказал Залогин. Нужно подождать, пока совсем стемнеет.
Не хочу ждать, сказал Тимофей. Я сверну ему башку сейчас.
Из темноты хрюкнул язвительный смешок:
А по дороге не усрешься?
Щелкнул нож.
Лежи, комод. Тимофей узнал голос круглоголового. Это мой клиент. У меня с ним давний незаконченный разговоря и разберусь.
Залогин дернулся следом, но Тимофей удержал:
Не мешай. Может, человек в самом деле мечтал об этой минуте.
Да ты что, кореш! перепугался оппонент и вскочил на ноги. Да ведь мы
Послышалось сопение, короткое ой! и (сквозь пальцы, зажимающие рот) угасающее о! о-о
Круглоголовый вернулся на место, щелчком закрыл нож. Сказал:
Даже не знаю, зачем я его забрал Ведь известно же: какой человектакой и нож. Он помолчал; может быть, ожидал какой-нибудь реплики, но вокруг не было ни звука. Одно скажу, добавил он, это я не от жадности. Это от бедности, от нищеты нашей. От трудного детства
Он улегся на бок, повернулся на другой. Сказал Залогину:
Слышь, парень? Если чтобуди. Подсоблю.
Залогин смотрел на звезду в просвете между досками, пытался думатьи не мог. Голова была пустой; сколько ни шарьни одной мысли. Жизнь была простой, и смерть была простой, и наверное никто бы не смог ему сказать, где заканчивается одна и начинается другая.
Если не знаешь, как быть, нужно либо ложиться спать, либо действовать, рассудил Залогин и поднялся. Ростом он не вышел; дотянуться до досок мог, но чтобы аккуратно выдавить их и выбраться наружупод ноги нужна была подпора. Либо чтобы кто-нибудь подсадил.
Далеко собрался? спросил Тимофей.
За водой, товарищ комод.
Отставить.
Вы можете не дожить до утра, товарищ комод.
Дотерплю.
Может быть, вы могли б дотерпеть и дольше, но жизни не хватит: кровь у вас сгустилась.
Тимофей задумался, но ничего вытащить из памяти не смог: Залогин использовал незнакомые ему понятия.
Это как же?
Когда я перевязывал вас в первый раз, еще на пригорке, я уже тогда заметил, что кровь у вас повредилась. Она была вязкой и почти не текла.
У меня всегда была отличная сворачиваемость.
Поэтому вы и живы, товарищ комод. Будь у вас сворачиваемость похужекровь бы вытекла вся за несколько минут. Но этого не случилосьрана успела схватиться. А густеть кровь стала уже потом.
Отчего?
Откуда мне знать? я не доктор.
Не доктор, а про сгущение рассуждаешь.
Так ведь я не слепой. Я чтоне видел, как кровь из ран течет?
Тимофей опять помолчал. Ему и самому не нравилось его состояние. Не физическое; ранение тяжелое, понятно, что телу худо; нетему не нравилось то, что происходило с его душой. Она стала как бы скованной. Из-за этой несвободы он утратил непосредственность, способность напрямую отвечать на внешние воздействия. Перед любой фразойи уж тем более поступкомон должен был сначала вспомнить, как бы поступил на его месте тот, прежний Тимофей Егоров, и только затем произносил эти слова, слова того Тимофея Егорова. Если сказать проще, он был плохой копией (плохим двойником) Тимофея Егороваи это ему не нравилось.
Это как жеты уже успел поменять мне повязку?
Так точно.
Я все время хотел что-то у него спросить, вспомнил Тимофей, вспомнил поверхностно и как бы обреченно, зная наперед, что вспомнить все равно не удастся, но вопрос открылся ему неожиданно легко.
Все хотел спросить: у меня сквозная рана?
Нет, товарищ комод. Пулю придется искать, когда доберемся до госпиталя.
Искать не придется, сказал Тимофей. Я знаю, где она.
Каким образом?
Я ее чувствую. Вот здесьв спине, между ребрами. Как ни повернешьсядавит. Тимофей вздохнул. Совсем перестал соображать. Такая простая мысль, все рядом
А как же решим насчет воды?
Никак. Дотерплю до утра.
Не дотерпите, товарищ комод. Это ведь природа. Динамику процесса силой воли не повернешь.
Ты меня не знаешь, Залогин. К твоему сведению, сейчас я чувствую себя куда лучше, чем когда очнулся.
Залогин замер. Это ведь подарок смерти: перед тем, как забрать человека, она дарит ему облегчение и покой. Говорят, объяснение этому простое: цепляясь за жизнь, телов инстинктивном усилиибросает на кон все силы, которые в нем остались, до последней капли. Досуха. И у него получается! Как Мюнхгаузен, который вырвал себя за волосы из смертоносной трясины, тело возносится до состояния, которое бывало у него в лучшие минуты жизни, когда не только ничего не болело, но тело было таким легчайшим, воздушным, словно вообще переставало существовать. Вот так костер, перед тем, как окончательно погаснуть, озаряет окружающее пространство неожиданной вспышкой, чтобы, как фотограф, запечатлеть его в памяти, и в следующее мгновение гаснет. Все. Тьма.
Есть альтернатива, товарищ комод. Может быть, вас удастся спасти, если вы будете пить мочу.
Не понял.
А чего тут непонятного? Помочитесь в фуражкуи выпьете. Хоть какая-то компенсация. И шанс, что плазма, которая находится в моче, своей энергетикой хоть на сколько-то стимульнет кровь.
Ты предлагаешь мне пить ссаки?
Не ссаки, а мочу. Специфическое выделение человеческого тела. Вашего тела, товарищ комод.
Залогин подождал, давая Тимофею возможность переварить это ошеломительное предложение, но никакой реакции не дождался. Ну что ж, по крайней мере, перед ним не поставили шлагбаума, и поэтому он решил продвинуться дальше.
Вы хоть представляете, товарищ комод, откуда берется ваша моча? Эта жидкостьчасть вас. Часть вашей крови. Ведь если бы пришлосьразве вы отказались выпить свою же кровь?
Тоже мнесравнил! Кровьи мочу
Но это действительно так! Судите сами, товарищ комод. Откуда берется моча? Из мочевого пузыря. А откуда она туда попадает? Из почек. А в почки поступает только кровь.
Гладко излагаешь
Каждый звук нужно было отрывать от зубов, от языка, от губ, выталкивать из горла. Все стало чужим. Тимофей прислушался к телу. И тело стало чужим, и может быть потому не болело. Он ничего не чувствовал, кроме холода. Плохо.
Если не секретоткуда такие познания?
От папы, обрадовался его голосу Залогин. Он профессор, крупный физиолог, заведующий кафедрой прикладной физиологии в 1-м меде.
Где-где?
В 1-м медицинском институте. В Москве.
Так ты москвич
Это было не звуком, а как бы толчком воздуха, родившим шелест. Залогин терпеливо ждал продолжения, но его не было. Быть может, комод в самом деле умер? Ведь не только его дыхания, но даже хрипов не стало слышно
Не боись, он покуда живой Это круглоголовый. Он говорил приглушенно, для одного Залогина. Но ты прав: без воды до утра не протянет. Круглоголовый потянулся так, что даже суставы хрустнули. Поразмяться, что ли? Зевнул. Как говорил тот парень из сказочки? что сделаю я для людей!.. Смешно, ей-богу.
Залогин услышал, как он поднялся к окну. С легким скрипом подалась доска, и, скребнув по стене, стукнулась обо что-то.
Залогин вскочил.
Я с тобой
Сам управлюсь.
Освобожденная амбразура окначерная на черномбыла вырезана в окружающем мраке: окно в бездну. И если глядеть не на какую-то конкретную звезду, взгляд улетал в пространство, падал в бездну, все дальше и глубже, все стремительней, пока не начинало казаться, что звездыфиксируемые периферическим зрениемпролетают слева и справаназад, мимои исчезают за твоей спиной, тщетно ожидая, что тыобернувшисьпродлишь своим вниманием хотя бы на несколько мгновений их эфемерную жизнь Залогин почему-то вспомнил «Черный квадрат», вспомнил, как стоял в тесном музейном запаснике перед картиной (отца часто пускали в такие места, куда мало кого пускали), чувствуя в душе какую-то непонятную притягательность и даже сродство, и отгонял любые мысли: голова услужливо пыталась предложить свои примитивные отмычки. Отец начал было объяснять смысл картины, но сын (он учился в 10-м классе) сказал «не надо», и отец одобрительно кивнул и улыбнулся Это воспоминание перебилось другим: как он смотрел в звездное небо через телескоп. Телескоп был любительский, но сильный; понятноцейссовский. Он был у соседей; Залогины жили с ними на одном этаже, дверь в дверь. Соседи были немцами из Гамбурга: глава семьи, его крепенькая жена, и двое мальчишек-близнецов. Глава семьи был видный антифашист. Они эмигрировали из гитлеровской Германии сложным маршрутом, через Швецию и еще какие-то две страны. В Москве папа-антифашист получил высокую должность во внешней разведке (Гера Залогин узнал это от своего отца несколько лет спустя; «Не болтай лишнего, сказал папа-Залогин. Людвигславный и порядочный мужик, но мало ли что»), вот почему их поселили не где-то, а в таком доме на улице Горького, в четырехкомнатной квартире. Гера дружил с близнецами. Он учил их разговаривать по-русски, они егопо-немецки. Они расписали дни неделичерез денькогда на каком языке говорить. Суббота была для этой семьи почему-то особым днем, поэтому она из расписания выпадала