Знаю. Коленчук поручил мне влить в его банду новую группу, если я смогу найти своих людей, которые за мной пойдут. Ты пойдешь?
Я зарекся проливать кровь. Ни за что.
Тут другое дело.
Не знаю Но поговорить с людьми, которыеДавыдов остановился на полуслове.
Настойчиво, без остановки зазвенел дверной звонок.
Французы так поздно по гостям не ходят, российская манера,недовольно пробурчал он, поднимаясь из-за стола.Хозяева, наверное, уж ночные колпаки надели
У кого ты снимаешь комнату?запоздало поинтересовался Лиханов.
Так, обыкновенные рантье,на ходу ответил Давыдов.
Комната Давыдова в большой, изрядно запущенной квартире была ближайшей от входной двери. Лиханов услышал приглушенный мужской голос. Говорили по-русски.
В коридоре Давыдов с удивлением глядел на смуглого человека в кепи парижского таксиста. Вроде бы многих знал из русских парижан, но этого видел впервые.
Извините,сказал человек, переступив порог и уверенным жестом прикрыв за собой дверь,я должен встретиться с Борисом Петровичем Лихановым
Борис не предупреждал, что кого-то ждет. Давыдов насторожился.
От кого вы?он сразу подумал о людях Коленчука.
От его варшавского друга.
Давыдов удивился еще большеБорис не говорил, что был в Варшаве.
Незнакомец повторил:
Я должен встретиться с Борисом Петровичем Лихановым. Если он здесь, передайте, что берлинские набойки на его сапогах совсем развалились, Яничек поставил новые. Я подожду здесь, если угодно.
Давыдов покосился на двери в комнаты хозяев. За ними вроде было тихо. Толкнул свою дверь и полушепотом позвал:
Борис, тут насчет твоих сапогусмехнулся, кажется, тут не без тайны, коль говорят загадками. Пароль, что ли? Ай да Борис!
В коридор вышел Лиханов.
Моя фамилия Фернандес,сказал незнакомец в кепи таксиста,Яничек поставил на ваши сапоги новые набойки, берлинские совсем истерлись.
Извини, Костя,Лиханов потянулся к вешалке, где висел его старый чесучовый пыльник,нам нужно поговорить
Ночь на дворе. Идите в комнату. Я посижу на кухне. Когда они остались вдвоем, Фернандес сказал:
Я привез, как сказал классик, пренеприятнейшее известие. В Париже объявился барон Крюндер, вы знаете его настоящую фамилию?
Лиханов молча глядел исподлобья. Крюндер, черт бы его побрал! Только этого не хватало! Что, теперь опять нужно задавать стрекача, чтобы по милости этой падали не попасть в Интерпол? Не за тем он оставил в Варшаве свой советский паспорт и билет до Москвы!
Фернандес продолжал:
Его настоящее имя Фриц Дост, он офицер службы безопасности рейха и в Париж приехал, чтобы найти Дорна.
Что же получается,зло отрезал Лиханов,я уже лишний?
Об этом нет речи. Есть приказ опередить Крюндера. Либо пойти по его следам и отбить Дорна.
Отбить Дорна? Пусть Крюндер еще найдет его.
Я целый день «водил» Крюндера,Фернандес покосился на стул,разрешите присесть? Вот письмо, которое мне удалось перехватить. Сработал не хуже заправского карманника с Лиговки,упоминание петроградского района навеяло на Лиханова щемящую тоску, ему сразу стал симпатичен смуглолицый со странной нерусской фамилией, но все же он признал в нем своего.Обратите внимание, письмо написано по-русски. Человек, писавший его, явно знал, что за штучка Крюндер-Дост. Этот человек мог знать его по Лондону, где Дост выдавал себя за русского эмигранта из Прибалтики. Вы не предполагаете, кто это мог быть? Никого не помните из лондонского окружения Крюндера? Кого-то, например, из школы фон Лампе?
Лиханов взял письмо и спохватился:
Послушайте, да вы поешьте Берите картошку,он кивнул на кастрюльку.Картошка местная, значит, сладкая, но вот огурцы настоящие, Давыдов сам солит, и капусту тоже квасит сам, по старым, так сказать, рецептам Закусите, да налейте себеи начал читать.
Нет,сказал, сложив листок,это не русский человек писал. «Советуем следить за фургоном «Хлеб из Нанта». Да таких фургонов в Париже сколько угодно! Послушайте, так Дорн у Коленчука?!наконец дошло до него главное содержание письма, он присвистнул.Я как раз вчера и сегодня был в том замке на Сене. Если Дорн там, надежды мало.
В любом случае,проговорил Фернандес, наслаждаясь сладковато-острым вкусом квашений,нужно иметь в виду, Крюндер письмо уже читал. Мне оно досталось распечатанным и измятым,причмокнул губами и потянулся за огурцом.
Лиханов понял, что сегодня этот человек не ел.
XVI
Генерал Гизевиус умышленно не стал останавливаться в отеле «Дрезден». Он снял номер в менее респектабельном «Кёльне». И подальше от глаз, и поближе к событиям. Небе, старый друг, в тридцать третьем они вместе, выдержав государственный экзамен по юриспруденции, были направлены на службу в полициюкак вполне благонадежные молодые члены «Стального шлема», позвонил сразу же, как только Чемберлен вышел от Гитлера, и сказал одно лишь слово: «Кончено». Это одно слово, произнесенное в доли секунды, зафиксировать не смогли бы, но значило оно многоеГитлер с Чемберленом не договорились. Дело идет к катастрофе.
Гизевиус даже не стал пить поданный денщиком кофетут же оделся и поехал к Шахту. К Ялмару Шахту, президенту Рейхсбанка. Задуманное Гизевиусом, его единомышленникамиГерделером, Остером, Небе, Витцлебеном, Беком, Браухичембыло бы неосуществимо без Шахта. Связь с американцами установилась только потому, что Шахт после назначения Гитлера канцлером сумел внушить послу США Додду, что, несмотря ни на что, находится в оппозиции к гитлеровскому режиму. Именно Шахт устанавливал связи, а потом отношения с Даллесом. Именно Шахт, зная, насколько тяжела для Гизевиуса служба в гестапо, перевел его в Объединенный штаб связи, осуществляющий общее руководство разведывательным аппаратом различных ведомств рейха, председателем которого был рейхсминистр Рудольф Гесс. Именно Шахт потом свел Гизевиуса с Герделером, поручив налаживать контакты с военными. В самом деле, считал Гизевиус, чего стоят их общие усилия, усилия нескольких разочаровавшихся чиновников, без поддержки военных? Гизевиус любил повторять про себя, что верность своему народу требует оппозиции Гитлеру. Но разве докажешь свою верность народу, если между ним и тобойгестапо с его жуткими методами? Каковы они, Гизевиус понял довольно быстро. По молодости в первые дни службы задал нелепый вопрос старшему коллеге, пришедшему в гестапо из веймарской полиции, этому человеку можно было доверять.
Скажите, я здесь в учреждении полиции или просто в разбойничьей пещере?
Вы в разбойничьей пещере и будьте готовы ко всему. Вам предстоит еще многое пережить,был ответ.
Гизевиус считал себя сильным человеком, он умел отгонять от себя все, что других лишало сна. Небе уже сейчас был на грани психического заболевания, после «ночи длинных ножей» у него явно появились признаки мании преследования, только он страшился сам себе признаться в этом, зная о программе Гесса «Эвтаназия»планомерном уничтожении в Германии всех официально зарегистрированных психических больных. Небе приходится теперь часто брать отпускякобы для лечения почеки уезжать за границу, как только он начинает чувствовать признаки приближающегося приступа. Вот и сейчас он собирается на воды в Бельгию. А что станется, если Бельгии не будет, но будет протекторат рейха?
Еще до тридцать седьмого года, считал Гизевиус, можно было добиться изменения положения в стране, сместив Гитлера большинством голосов в имперском кабинете. Сейчас остается одно: армейский путч, генеральский заговор, верхушечный переворот
Шахт снял особняк в предместье Бонна, но Гизевиус не заметил тех сорока минут, что он гнал машину от Годесберга по извилистой дороге вдоль реки. Особняк охранялся. Пришлось назвать свое имя эсэсману, который вежливо кивнул, попросил подождать, снял телефонную трубку аппарата, укрепленного прямо на решетке ограды, и медленно, членораздельно произнес:
Генерал Ганс Бернд Гизевиус
Эсэсман выслушал ответ и лишь после этого отворил калитку.
На старинном ларе в холле лежали форменное пальто и фуражка с генеральской кокардой. Доктор Шахт не один, понял Гизевиус. У Шахта был Витцлебен.
Хозяин дома сидел у горящего камина в темном сюртуке, стоячий накрахмаленный воротник манишки, напоминавший о дедовских временах, никак не вязался с поблескивающим на лацкане золотым значком НСДАП. Доктор Шахт получил его из рук фюрера. Казалось, он ведет с командующим первой армией неторопливую светскую беседу. Когда Шахт повернулся к вошедшему Гизевиусу, мягкие черты лица на миг заострила тревога:
С чем вы, генерал? С победой или поражением?
Витцлебен нахмурился:
Гитлер прервал переговоры? Он оскорбил британца?
Переговоры прервал Чемберлен.
Шахт облегченно вздохнул:
Вот это тот самый козырь, который играет последним. Ибо все ошиблись. Гитлер ошибочно, то есть преждевременно, возжелал европейской власти. Чемберлен, которому застит глаза лозунг борьбы с красными, слишком уж хочет немедленного союза с Гитлером. Самое же главное,Шахт сделал небольшую паузу и нарочито внятно сказал:И Чемберлен, и Даладье, и Бенешвсе ошибаются в оценке Гитлера!
Это абсолютное зло,мрачно уронил Витцлебен из глубины просторного турецкого дивана. Гизевиус видел в отсветах огня лишь блеск лакированных сапог и тень от чеканного профиля генерала.Мыслящие люди сознают сей факт. Чемберлен, Даладье, Бенешони не думают, они калькулируют. Бедные бухгалтеры!
Раздался телефонный звонок. Гизевиус понял, звонил эсэсман, потому что вскоре в комнату вошел еще один гость, человек лет сорока.
Познакомьтесь, Ганс,любезно проговорил Шахт,наш друг Рудольф фон Шелия Советник нашего посольства в Варшаве, в будущемкто знает!Шахт усмехнулся,министр иностранных дел Германии Очень способный дипломат. Генерал фон Витцлебен хорошо знает его отца.
Мы теряем время,резко сказал Витцлебен. Гизевиус вдруг испытал легкую зависть к этому человекупод шестьдесят, а энергичен, строен, как юноша. На ум опять пришел Небе и собственная прогрессирующая стенокардия.Мы теряем время, а оно сейчас не работает на нас. Шахт, как вы, умнейший и трезвейший политик, могли подтолкнуть к власти
Шахт не дал ему договорить, добродушно разведя руками:
Но и оставлять германский народ в руках прожженного шпиона Папена было бы подлостью. Ошибки должны исправляться. Гитлер перестал быть управляемым, вот что плохо. Мы где-то просчитались, оглушенные, видимо, некоторыми его полезными мыслями, например о прекращении классовой борьбы Мы, конечно, рискуем, господа. Но лично за себя я не боюсь. Мир большого бизнеса убережет меня от любых превратностей. А вы, господа, продумайте для себя гарантии.
Мы будем действовать наверняка,твердо сказал Гизевиус.
Я полагаю, все должно произойти в рамках законности.
Простите, доктор, в рамках какой законности?Гизевиус почувствовал, что Шахт вдруг начинает уводить разговор в сторонуГитлеровской? Веймарской?
Это ваш вопрос, юристов
«О эта сладкая стариковская улыбка добренького дедушки,раздраженно подумал Гизевиус,откуда она у этого крепкого прожженного политикана?»
Простите, я отвлекусь, камин гаснет,Шахт встал, нагнулся, низко опустив голову, высматривая среди березовых поленьев, сложенных на каминной решетке, посуше, покрепче. Резко разогнулся:
Я готов ко всему, если генералы уберут Гитлера.
Именно поэтому я буду предлагать на пост канцлера вашу кандидатуру, доктор Шахт,проговорил Витцлебен, пристально глядя на разгорающийся огонь.
Шахт опустил глаза:
Но я уж не молод. Вероятно, генерал Герделер был бы уместнее на этом посту, подумайте, Эрзин.
В таком случае я немедленно еду к Герделеру,ответил Витцлебен.Приказ у него. Доктор Шахт, я обращаюсь к вам!
Вряд ли есть смысл мне спешить к Герделерууклончиво ответил Шахт, снова повернувшись к камину.Вы с господином, Гизевиусом вполне управитесь. Но не забудьте, немецкий народнарод последовательный. Он может с неодобрением отнестись к новому лидеру, если он вдруг резко изменит политику. Именно в этом смысле я говорил, господа, что вы должны как-то продумать гарантии для себя. И потом, мудрее будет, сместив Гитлера, поставить временную переходную фигуруиз близких к нему. Но такую, которой мы могли бы управлять.
Гесс?отрывисто спросил Гизевиус.
Возможно, и Гесс. Когда вы соберетесь у Герделера, подумайте, посоветуйтесь
Вы остаетесь, фон Шелия?повернулся Витцлебен к дипломату.
Да.
Мы ждем тут кое-кого из моих американских друзей,пояснил Шахт.Барон хотел бы кое-чем поделиться с ними. Гизевиус, а где мы встретимся?
На вилле генерала Ольбрихта.
Гизевиуса удивила сухая церемонность, с которой Витцлебен прощался с Шахтом.
Витцлебен и Гизевиус прошли мимо эсэсманов у входате вытянулись перед двумя высшими чинами. Резкий порыв ветра вдруг набросил суконную полу шинели Витцлебена на кожу форменного пальто Гизевиуса. Витцлебен усмехнулся.
Не думал, что вы склонны к символике,сказал Гизевиус.Единым порывом вот так же переплетены наши судьбытакие разные
Витцлебен промолчал. Нет, их судьбы не переплетутся, хотя они оба будут стремиться к свержению и ликвидации гитлеровского режима. Витцлебен погибнет на виселицепосле неудачного взрыва бомбы, подложенной полковником Штауффенбергом. А Гизевиус будет выступать на Нюрнбергском процессе в качестве свидетеля. Только в качестве свидетеляне напрасно он уже тогда, в 1938 году, держался Даллеса и вашингтонских настроений.
Будьте осторожны с Шахтом,вдруг сказал фон Витцлебен, когда они отошли от ворот виллы достаточно далеко.Да, Ганс, будьте осторожны с Шахтом. Шахт в свое время предал демократов, на чьих плечах выбрался к политическим верхам, ввел нацистов в политические салоны. Теперь он предает нацистов. Может предать и нас. У него склонность к махинациям, как у всех голштинцев. Он патологический лжец. Прощайте. За углом меня ждет машина. Я не смогу вас подвезти. Прошу меня извинить. До скорой встречи.
Гизевиус поклонился первым и первым зашагал прочь.
XVII
Когда Чемберлен, прервав переговоры, направился к дверям, Гитлер действительно не мог встать. Начинался приступ бешенства, который сковывал движения. Внутри все клокотало, он готов был швырнуть в эту удаляющуюся к двери горделивую фигуру пресс-папье, подсвечник, бронзулетку с пасторальной сценкойвсе, что было под рукой.
За Чемберленом захлопнулась дверь, Гитлер дал себе волю. Опрокинул стол, бронзулетка, подсвечник, пресс-папье покатились на ковер. Гитлер выкрикивал нечто бессвязное Влетевший на крик Геринг ничего не мог понять: фюрер извивается по ковру, грызет ворс, треножник опрокинулся, ковер усеян осколками разбившейся хрустальной вазы.
«Только не хватало, чтобы он порезался о битый хрусталь!подумал Геринг.Это будет совсем некстати». Схватил фюрера в охапку и уложил на диван. Нужно обратить на него внимание врачейили поменять их. Пожалуй, следует посоветоваться с Гейдрихом, у него всегда на примете есть достойные, знающие в своей области люди.
Гитлер хрипел, с губ падала рыжеватая пена.
У вас насморк, мой фюрер,с мягкой улыбкой проговорил Геринг, протягивая платок.
Б-благодарю,зубы Гитлера отстукивали нервическую дробь.Я устал. Я устал и хочу пить. Распорядитесь, чтобы мне дали свежего морковного сока.
Геринг крякнул, на его взгляд, куда полезнее была бы хорошая рюмка коньяка.
Дверь широко раскрылась, и вошел Гесс. «Кажется,отметил Геринг,он все-таки проводил Чемберлена». Гесс холодно сказал:
Что ты делаешь, Адольф? Я имею в виду вовсе не это,он обвел разгромленную комнату тяжелым взглядом из-под бровей.Что ты делаешь? Ты что, возьмешь на себя смелость сейчас воевать с Англией?
Гитлер отмахнулся. Геринга уж и след простыл, он осторожничал, старался, чтобы все конфликты с фюрером его обходили.
Чемберлен стар и упрямя не выдержал, Руди
Ты слишком многого хочешь, Адольф, и тебе не хватает гибкости. Мы еще не заработали право решать все сами.
Ты оговорился, Рудольф. Мы еще не завоевали это право, но мы завоюемв глазах Гитлера промелькнул живой огонек, до этого они были, как у мертвой овчарки, остановившиеся и тусклые.