На кого же ты хотел учиться?
На врача. Я хотел стать врачом. Был просто помешан на медицине.
Но если ты не смог учиться, задумчиво произнес Пастернак, то почему же ты не занялся чем-то другим, полегче. Не стал коммерсантом или еще кем-то вроде этого. Он посмотрел на тщедушное тело Дитца. Чтобы быть каменщиком, нужно иметь побольше силенки.
Верно, мрачно согласился Дитц. Он вспомнил, как сильно уставал, возвращаясь с работы домой. Иногда он сразу валился на кровать и плакал от жуткой усталости. Когда я окончил школу, мой старик потерял работу. Я стал постоянно ходить на биржу труда, но без всякого успеха. Однажды я попытался устроиться в одну контору, но меня туда не захотели взять. И это несмотря на то, что я хорошо учился в школе и у меня были приличные оценки.
Пастернак сочувственно кивнул, и Дитц ответил ему благодарным взглядом.
Было тяжело, продолжил Дитц. Казалось, мне больше ничего не светит, но мой отец где-то услышал о работе на стройке. Я отправился туда и получил ее. Предполагалось, что это не надолго, пока не подвернется другая работа, но вышло наоборот, и я там порядочно задержался.
Так всегда бывает, поддержал его Пастернак. То же примерно произошло и со мной. После того как мой старик погиб в аварии, я начал трудиться на той же шахте и вкалывал до самого призыва на военную службу.
Неожиданно возникла пауза. Солдаты молча наблюдали за тем, как колышется на ветру камыш. Затем Дитц переключил внимание на жучка, ползавшего прямо перед ним. Когда он исчез в траве, юноша заговорил снова:
Знаешь, когда я вспоминаю эту работу, то не очень-то и рвусь домой. У нас был такой сволочной бригадир, что по сравнению с ним некоторые наши армейские начальникипросто добрые дядюшки. Здесь можно хотя бы иногда вздремнуть, а там, на гражданке, я даже и думать не смел о минутном перекуре. Он однажды даже бросил в меня кирпичом и угодил мне прямо в поясницу. Вполне мог бы убить меня. В глазах юного солдата блеснули слезы, и он сглотнул застрявший в горле комок.
Уроды повсюду есть, успокоил его Пастернак. Причем их очень много. Он покачал головой и вздохнул. Уроды, черт бы их побрал! с горечью повторил он.
Дитц печально улыбнулся.
Вот поэтому я и не беру в голову, сказал он. Дома они тебя достают, да и в армии тоже. Я даже не знаю, где хуже, здесь или на гражданке. Юноша подобрал с земли сухую ветку и разломил ее пополам. Да везде плохо, куда ни посмотри.
Пастернак лежал, безрадостно устремив взгляд в пространство. Солнце приятно припекало спину. Тишина и мерное покачивание камышей напоминали ему детство на берегу Одера. Отец часто брал его с собой купаться. Любая река теперь напоминала ему те далекие днисамые счастливые в его жизни.
Он рассеянно смотрел на мост и неожиданно заметил Керна. Бывший хозяин гостиницы медленно направлялся к мосту, опасливо поглядывая по сторонам. Дитц тоже заметил его и позвал по имени. Керн обернулся и, ускорив шаг, скоро подошел к ним.
Что ты тут делаешь? удивленно спросил его Дитц.
Керн смущенно поскреб подбородок и, стараясь не встречаться с ним взглядом, посмотрел в сторону домов.
Черт его знает, что-то случилось с моим желудком.
Часовые не смогли удержаться от улыбок. Еще раньше, находясь возле пулемета Крюгера, они видели, что Керн как безумный устремился в лес.
Штайнер тебя уже обыскался, сообщил Пастернак. Нельзя убегать вот так, чтобы тебя все искали.
Убегать? изобразил возмущение Керн. Что значит «убегать»? Я же сказал тебе, что со мной произошло! Ой! он притворно схватился за живот. Никогда еще меня так не пробирало. Даже стоять не могу. А что тут случилось? Вы-то здесь что делаете?
Мы в карауле, объяснил Дитц.
А русские?
Русские! рассмеялся Пастернак. Ты имеешь в виду баб?
Керн удивленно посмотрел на него:
Так вот тут в чем дело!
В домах полно женщин-военнослужащих из минометного батальона.
Керн побледнел, его челюсть безвольно отвисла. Штайнер теперь точно убьет меня, подумал он. Какой же я идиот! Совсем недавно он отбежал на несколько сотен метров в глубь леса и бросился на землю с ощущением невыразимого облегчения. Но минута шла за минутой, а он так и не услышал звуков боя. Это вызвало у него нешуточное беспокойство. Разрываясь между страхом и чувством долга, Керн все-таки заставил себя встать, а затем направился обратно. Когда он услышал какой-то шум в кустах, страх вернулся к нему с удвоенной силой. Обнаружив, что эти звуки издавало какое-то животное, он снова встал и отправился к мосту. Штайнер ни за что не поверит причинам его бегства, ведь даже Пастернак и Дитц не поверили. Их насмешливые лица усилили его опасения еще больше.
Пастернак зевнул и сказал:
Отправляйся к нашим и скажи, чтобы прислали чего-нибудь пожрать. У меня уже живот прилип к позвоночнику.
Керн замешкался.
Да не расстреляют же они тебя, заверил его Дитц.
Ты же знаешь Штайнера, мрачно произнес Керн и прикоснулся к обожженным губам.
Он больше не будет! рассмеялся Дитц.
Керн смущенно потоптался на месте, затем решительно расправил плечи.
Ладно, до скорого! проговорил он.
Переходя через мост, он увидел остальных. Солдаты толкали к мосту какую-то телегу и были поглощены своим занятием настолько, что даже не заметили его. Шнуррбарт тащил оглоблю и направлял телегу, а Голлербах и Штайнер, упершись в нее спинами, толкали и медленно шли задом наперед. Шнуррбарт поднял голову. Керн быстро приложил палец к губам в умоляющем жесте и быстро направился к ним. Приблизившись к телеге, он тоже уперся в нее спиной, помогая катить ее. Через секунду они подошли к мосту. Поскольку нужно было закатить телегу на ступеньку высотой около пятнадцати сантиметров, им пришлось остановиться. Штайнер еле слышно ругнулся и вытер пот со лба. Неожиданно он заметил стоящего рядом Керна. Голлербах, также увидевший его, воскликнул:
О боже!
Они какое-то время молча смотрели друг на друга.
Штайнер медленно приблизился к бывшему хозяину гостиницы.
Где ты был? тихо спросил он.
Керн вжал голову в плечи и ничего не ответил. Когда Штайнер повторил свой вопрос, он, заикаясь, произнес:
В лесу я это мой желудок суп не пошел мне впрок.
Понятно, отозвался Штайнер.
Керн еще сильнее сгорбился и опустил голову, как будто над ним пролетал снаряд. Шнуррбарт заметил, что он дрожит, и в очередной раз удивился тому, насколько велика власть Штайнера над другими людьми. Хотя Керн был на полголовы выше его и явно не относился к слабакам, в эту минуту он походил на школьника, ожидающего положенной взбучки. Побледневший, с опущенными плечами, он сейчас представлял собой олицетворение страха. Шнуррбарт неожиданно испытал к нему такое брезгливое отвращение, что едва ли не ощутил на языке его горький привкус. Нужно положить конец этой омерзительно сцене.
Оставь его в покое! сказал он, обращаясь к Штайнеру. Мы сами порядком струхнули, стоя перед той дверью. Не забывай, что Керн на фронте всего несколько дней. Такое может случиться с каждым. Он немного помедлил в нерешительности, но затем агрессивно выпятил подбородок. У тебя самого только что сдали нервы, резко добавил он.
Штайнер медленно повернулся к нему. Когда Шнуррбарт посмотрел взводному в глаза, ему стало страшно. Однако никакой вспышки ярости не последовало. Не сказав ни слова, Штайнер закинул на плечо автомат, засунул пару обойм за лямку ранца и зашагал к другой стороне моста. Вскоре он исчез в чаще леса. Шнуррбарт и Голлербах обменялись встревоженными взглядами.
Хреновое дело, пробормотал Керн.
Голлербах повернулся к Шнуррбарту:
Ты чего распустил язык? Нельзя говорить ему об этом! Ты же его знаешь!
Шнуррбарт все еще смотрел на то место, где только что скрылся Штайнер. Он чувствовал себя человеком, который случайно поджег собственный дом и теперь стоит возле дымящегося пепелища. Он молчал до тех пор, пока Голлербах не дернул его за плечо и не крикнул прямо в ухо:
Ступай за ним и приведи его обратно!
Бесполезно, ответил Шнуррбарт и, повернувшись к Керну, рявкнул:Это все из-за тебя, идиот!
Керн виновато взглянул на недовольные лица товарищей и ничего не ответил.
Вон идет Крюгер, сказал Голлербах. Все повернулись в сторону дома, возле которого появились Крюгер, Ансельм и пленный русский. Каждый из них вел в поводу по паре низкорослых лошадок. Крюгер, улыбаясь, помахал им рукой.
Мы нашли их! жизнерадостно крикнул он. Теперь можем поиграть в кавалеристов. Заметив угрюмые лица товарищей, он обратился к Ансельму:Привяжи лошадей. Пленного отведи в дом, приказал он и бегом направился к Голлербаху и остальным. Что случилось? спросил он.
Голлербах раздраженно пожал плечами.
Штайнер ушел.
Как ушел? требовательно спросил Крюгер.
Я тебе все скажу, ответил Голлербах и кивнул на Шнуррбарта, хмуро разглядывавшего поверхность воды.
Да что, черт побери, произошло? настаивал Крюгер. Давай, рассказывай!
С какой стати мне взвешивать каждое слово? разозлился Шнуррбарт и рассказал Крюгеру обо всем.
Не успел он закончить, как Крюгер повернулся к Керну:
Ты, урод! Вот только подожди!.. прорычал он.
Хватит! оборвал его Голлербах. Давайте лучше подумаем, что нам делать дальше.
Возникла неловкая пауза. Первым заговорил Шнуррбарт.
Нам остается только одно: выполнять план, предложенный Штайнером. Сначала сбросим в воду содержимое повозок. Потом каждый из нас возьмет по русскому автомату и запас патронов. После этого отправляемся в путь. Возможно, Штайнер уже ждет нас где-то впереди.
Да ты сам себе не веришь, проворчал Крюгер, чувствуя, что его захлестывает гнев. Тебе надо было попридержать язык!
Шнуррбарт собрался было ответить ему грубостью, но почувствовал, что Крюгер прав, и поэтому сдержался. Он понимал, что теперь, после размолвки со Штайнером, ответственность за судьбу взвода ложится на него. Он молча подошел к телеге и принялся скидывать в воду ящики с патронами. Какое-то время все молча наблюдали за его действиями. Затем Крюгер выругался и распустил ремень.
Хватит стоять тут и глазеть! Работать надо! бросил он и запрыгнул на телегу. Нагнувшись, поднял тяжелый ящик и швырнул его в реку. Остальные торопливо принялись помогать.
Перейдя через мост, Штайнер наткнулся на часовых. Услышав, как они окликнули его по имени, он почувствовал, что его мысли снова вернулись к солнечному апрельскому утру. Он остановился и посмотрел на Дитца, медленно приближающегося к нему.
Какие новости? спросил его юноша и дружелюбно, как-то по-детски улыбнулся ему. Ты не мог бы прислать нам какой-нибудь еды? Мы умираем от голода.
Штайнер помедлил с ответом. Сейчас, когда гнев немного отпустил его, он почувствовал неуверенность в правильности выбранного решения. Ему стало неловко, когда он увидел перед собой улыбающееся лицо Дитца.
Скоро поедите, пообещал он. Шнуррбарт пришлет вам еды или отправит кого-нибудь вам на смену.
Почему Шнуррбарт? удивился Пастернак, вступая в разговор. Ты разве не вернешься обратно?
Когда Штайнер не ответил, на лицах часовых появилось встревоженное выражение. Дитц принялся нервно теребить ремень винтовки.
Что-то случилось? поинтересовался он.
Штайнер отрицательно покачал головой. Он чувствовал, что не может признаться этим парням, что бросает взвод.
Я хотел немного осмотреться, наконец сказал он.
Дитц и Пастернак недоверчиво посмотрели на него.
Ты видел Керна? спросил Пастернак.
Штайнер кивнул. Возникла пауза.
Ты снова его ударил? полюбопытствовал Дитц.
Взводный усмехнулся:
Нет. С какой стати мне бить его?
Хорошо, облегченно вздохнул Дитц. Я тут думал о нем. Знаешь, Керн вообще-то неплохой парень. Он просто еще не привык к фронту.
Согласен, кивнул Штайнер. Но я боюсь, что он никогда не привыкнет к нему. Мне кажется, что он похож на того парня, который чувствует себя мужиком только тогда, когда залезает на бабу. Увидев, что Дитц залился краской смущения, он рассмеялся и хлопнул его по спине:Да ты еще настоящий ребенок.
Как ты думаешь, сумеем мы выбраться из этого дерьма? поинтересовался Пастернак.
Надеюсь на это.
Но ведь русские уже в Крымской.
Штайнер задумчиво рассматривал мыски сапог. Он испытывал неловкость от этого разговора, и ему захотелось поскорее закончить его.
Нам придется обходить город стороной, ответил он. Но мы бывали в худших переделках.
Ты нас выведешь, решительно произнес Дитц. Все будет нормально. В его голосе прозвучало такое доверие, что Штайнер смущенно отвел глаза в сторону. Затем развернулся и, сделав несколько шагов, скрылся в лесу. Дитц проводил его восхищенным взглядом.
Он нас вытащит отсюда, я тебе говорю, сказал он, обращаясь к Пастернаку. Обязательно вытащит.
Знаю, откликнулся Пастернак, и они вернулись на прежнее место.
Чем больше Штайнер удалялся от моста, тем менее уверенным становился его шаг. В его ушах все так же звенели последние слова Дитца. Они были чем-то вроде резинового бинта, привязанного к нему, который неумолимо тянул его обратно к мосту. Идти было тяжело, как будто он шагает по пояс в бурной реке, двигаясь против течения. Наконец он остановился и, обернувшись, посмотрел назад. В лесу было необычайно тихо. Тропинка петляла среди деревьев. Сквозь полог листвы пробивались лучи солнечного света, падая на землю крошечными пятнышками. Штайнер испытывал непривычную легкость, и физические ощущения казались ему какими-то нереальными. Он устало опустился на поваленное дерево и поставил автомат между ног. Наверное, нужно было взять с собой Пастернака и Дитца, подумал он, но тут же решительно встряхнул головой. Нельзя идти на компромиссы с собственной совестью. Затем ему вспомнился Дитц. Штайнер время от времени пытался разобраться в своем отношении к этому пареньку, но так никогда и не мог точно определить его для себя. Дитц был храбрым, но хрупким созданием с преданным сердцем и глазами доброй собаки. В остальномничем не примечательный юноша. И все-таки Штайнер чувствовал, что будет скучать по нему больше, чем по Шнуррбарту или по кому-либо еще. Может, тут дело в противоестественной тяге одного мужчины к другому? Может быть, Дитц открыл в самом себе потаенную склонность к мужеложству? Эта мысль встревожила Штайнера. Он закрыл глаза и задумался. Но как только он попытался нарисовать соответствующую мысленную картину, на его лице появилась брезгливо-презрительная улыбка. Нет, это совершенно исключено. Он слишком хорошо себя знает и не ошибается в собственном отношении к подобной мерзости. Глупо даже думать об этом.
Штайнер потянулся за сигаретами и закурил. Разглядывая прищуренными глазами тропинку, он задумался о том, как сложились его отношения с Дитцем. Он вспомнил, что часто проявлял к нему благосклонность таким образом, что другие солдаты этого не замечали. Впрочем, действительно ли не замечали? Утверждать это со стопроцентной уверенностью нельзя. Время от времени Шнуррбарт отпускал короткие замечания по этому поводу. Но это могло быть чистой случайностью. Да и кому какое дело до того, что говорил Шнуррбарт?
Испытав неожиданный прилив злости, Штайнер бросил недокуренную сигарету на землю. Вспомнился моментально забытый разговор на мосту. От кого другого он вытерпел бы подобное, но только не от Шнуррбарта. В ходе разговора с Дитцем и Пастернаком Штайнер почувствовал некое беспристрастное отношение к собственной уязвленной гордости, однако это не означает, что он готов простить Шнуррбарту его слова. Если тот отвел бы его в сторону и высказал все ему в глаза, то это не воспринималось бы как оскорбление. Но с публичным оскорблением мириться нельзя. Чем больше Штайнер думал об этом, тем проникался большей решимостью бросить взвод на произвол судьбы.
Он просидел еще несколько минут, затем быстро встал. Посмотрел на часы. Полдесятого. Больше нельзя терять ни минуты. Взвод скоро будет здесь. Выпрямившись, он снова вспомнил о Дитце и рассердился на самого себя за то, что так и не нашел подходящего объяснения. Тыидиот, сказал он себе. Если так дело пойдет и дальше, то ты превратишься в старую деву, испытывающую последние проявления материнского чувства и ложащуюся в постель с куклой, прижатой к иссохшей груди. Сравнение позабавило его настолько, что он зашелся в беззвучном смехе. Забрасывая на плечо автомат, он заметил какую-то огромную движущуюся тень.