Дункан смотрит на горизонт, а потом, подняв глаза еще выше, указывает на цистерну, которая стоит на самом верху их террасы.
Надеюсь, вам не мешает эта цистерна,говорит он.Они тут уже сколько недель с ней возятся, и конца-краю не видно.
Я обвожу взглядом балконный пол, замечаю целую груду инструментов и ящиков для инструментов, засунутых в угол неподалеку от дивана.
Цистерну переделывают. Она страшно древняя.
Говорят, Хоппер написал эту цистерну из своего дома на том берегу реки,добавляет Памела.
Мод пытается что-то сказать про Хоппера, но передумывает, тем более что в разговор встревает Марк.
А Хоппер живет на том берегу?спрашивает он с явным недоверием.
Нед так считает. Даже картины нам показывал.
Меня они не убедили,заявляет Дункан.
А меняда,говорит Памела.Впрочем, я же Неду мать.
В любом случае отличная история,говорит Марк и поворачивается к Мод, как будто извиняясь, что прервал ее.
Подумать только: мы сидим на балконе, который написал сам Хоппер!изумляется Габи.Немногим такое выпадает.
Дункану на Хоппера наплевать.
Устал от одних и тех же древних домишек в Труро, устал от одинаковых цистерн, устал от всех этих унылых пустолицых людей, которые таращатся из немытых окон.Он опирается о перила, устремляет взгляд на залитый светом город.И что, скажите, лучше,он поворачивается, в конце концов обращаясь к тем, кто сидит на диване,сидеть здесь в Бруклине и разглядывать небоскребы Манхэттена или сидеть на Манхэттене и таращиться на бруклинские цистерны?
Заявление наполовину шуточное, наполовинупризванное подчеркнуть чары свечения над Ист-Ривер, вида, который открывается из единственной точки в городе: с его террасы.
Ты прямо как один из этих докучных авторов, которые вечно пишут о том, что вот я нахожусь в одном месте, а хочу быть в другом,ворчит Клэр.А кроме того, мы, кажется, уже пришли к определенному мнению год назад, когда ты задал тот же самый вопрос.
Она права. Тот же разговор состоялся у нас ровно год назад: глядя, как небо одевается темным багрянцем, мы бессмысленно рассуждали о том, что значит находиться в одном месте и мечтать о другом. Так ни до чего и не договорились.
Мне, однако, понравилось это задиристое замечание. Клэр редко говорит так дерзко.
Найти бы местечко, где ночью светло, как днем,говорит Тамара, имея в виду Санкт-Петербург.Слишком уж я люблю жизнь.
С твоим-то к ней отношением?бормочет Диего, почти про себя.
Да, с моим отношением,бросает она. Он прикусывает язык.
Санкт-Петербургэто голая идея,заявляет Габи, возможно, в попытке пресечь их пикировку.Он стоит на болоте. Для большинства из насэто город, которого не существует, город, созданный для книг. Даже оказавшись там, мы не сможем до конца поверить в его реальность. Город, где рассвет не отличается от заката, где в любой момент можно столкнуться с Гоголем, Стравинским или Эйнштейном, не говоря уж о Раскольникове, князе Мышкине или самой Анне. Город невнятных, невысказанных желаний.Произнеся все это, Габи встает лицом к Манхэттену, подносит бокал к губам, изображая микрофон, и начинает петь первые строки песни про Невский проспекттам красноармейцы зажигают на холоде костры, чтобы отогнать волков, и все еще бродит Нижинский, в которого безнадежно влюблен Дягилев из «Русских сезонов»безнадежно влюблен, безнадежно влюблен.
Я бы никогда не сумел соотнести это спонтанное пение с тем мужчиной, который только что разговаривал с Мод за столом. Мне явился совсем другой человекголос у него куда моложе, и сам он куда моложе, одухотвореннее. Неудивительно, что он ей нравится. Мне он самому нравится. Он даже Диего нравится. Они разболтались по-итальянски. Ловлю себя на том, что хочу присоединиться.
Оставшись один, я обеими руками опираюсь о перила и думаю, что рядом мог бы быть Манфредон и я, локти соприкасаются, но через миг он меняет позу, обхватывает рукой мои плечи. «Ах, Манфред».
Ты ничего не ел,произносит Мод, подходя и садясь рядом на диван,в руке у нее чашка кофе.
Нет. Поиграл с едой, подвигал ее на тарелке, чтобы в глаза не бросалось. Я не голоден.
Почему?спрашивает она.
Настроение не очень, видимо.Я чувствую, что того и гляди выложу все, что у меня на душе с середины дня.
Я хочу кофе? Печенье? Или половинку печенья? Она сообразила, что на душе у меня гнусно, пытается сюсюкать.
Подходит Габи, в руке у него мобильник, он только что прочитал эсэмэску. Собирается закурить.Мне бы тоже,говорит Мод.
Он достает из тонкой сигаретницы крокодиловой кожи еще одну, берет обе в рот. Зажигает, одну передает ей. «Видел такое в кино и всегда хотел повторить»,поясняет он. Может ли быть очевиднее доказательство того, что они вместе? Мне он тоже предлагает сигарету, но я говорю, что бросил. «От одной ничего не будет»,парирует он своим игривым тоном. «Еще как будет»,вмешивается Мод, бросаясь мне на выручку. Мы с ней вновьодно. Мы втроем сидим тесной группой на полукруглом диване с видом на реку, Мод посередине, остальные гостипо сторонам. Наслаждаемся свежим вечерним бризом с океана. Мне всегда нравилось, как Мод вскидывает голову, приподнимает подбородок, выдыхает первое облачко дыма. Тут так мило и уютно. Габи отпускает шутку по поводу пары, у которой нелады с няней: мужтихоня, но внутренне кипит женоненавистничеством, а жена утверждает, что очень любит жизнь. «Бред свинячий,парирует Мод.Он такой же тихоня, как онажизнелюбка».«Мы тут им дали прозвище "Все непросто"»,замечаю я. «А как тебе ее сумка?»интересуется Мод. «Чемодан размером с целое купе».Габи громко хихикает. Мод шикает на него, но ей явно приятен этот ехидный выпад против сумки и ее владелицы. «Видимо, она там таскает подгузники, соски и пеленки на случай, если нянька позвонит».«Или скалку, чтобы мутузить папочку всякий раз, как он откроет рот и попросит бутербродик!» Мы хохочем, хохочем до упаду. «И сколько им еще осталось, по-вашему?»спрашивает Габи, опуская подробности. «Несколько месяцев»,отвечаю я. «Может, и так, и все же он ее любит»,заявляет Мод, вставая на защиту Диего.
Может, он ее и любит, а вот она его явно нет,возражаю я.
Повисает молчание.
Лично мне показалось наоборот,говорит Габи. -Она злится на него за то, что он ее не любит, потому что она его все еще любит, но ей надоели его бесстрастные ласки и этот суррогат нежности.
Откуда ты знаешь?спрашивает Мод.
Просто знаю.
Он размышляет, молчит, снова затягивается.
А где вы познакомились?интересуется Габи.
На теннисном корте. Все как-то внезапно вышло,говорю я.
То есть вы любите друг друга,говорит Габи, поворачиваясь сперва ко мне, а потом к Мод.
На самом деле это не вопрос, но звучит вопросом.
А почему ты спрашиваешь?осведомляется Мод. Он пожимает плечами.
Да так.
Видимо, Габи выпил больше, чем я думал. Но мне чем дальше, тем больше нравится его колючий юмор, его выпады, его ехидство. Набегают воспоминания о вечеринках в общагебудто бы мы втроем развалились на старом продавленном диване, глазеем, как другие приходят и уходят, отпускаем про всех шуточкискорее всего, только потому, что все трое на нервах и навеселе.
Тут меня вдруг жалит одна мысль. Если тут студенческая вечеринка, выходит, все мы просто добрые друзья: она уже не моя девушка, а его девушка, а я просто таскаюсь следом, потому что меня манят все люди и вещи, которые ему нравятся. Онипарочка. А мынет.
Следующая мысль еще страшнее: в какой момент нынешнего вечера один из нас потихоньку исчезнет? И чем, господи всемогущий, закончится этот вечер?
Является видение: мы вдвоем едем на такси домой, оба смущенные, уставшие, сонные, притихшие.
«Хочешь об этом поговорить?»
Она смотрит на меня своим всепонимающим взглядом, в котором читается: «Да в общем-то, нет». «А чего так?» «Говорить не о чем». Я отворачиваюсь, киваю, молчу. Она протягивает руку и берет мою. «Эй...» «Да?» «Спасибо».
Я выжидаю несколько секунд. «Не за что».
Вот только не испытываю я такого великодушия. Я злюсь. И уже не знаю почему. С одной стороны, чувствую, что лихорадка отхлынет, едва она обнадежит меня хоть самым малозаметным знаком, а с другойзнаю, что скопившийся в душе гнев не иссякнет, не выплеснувшись наружу. Меня не пугает это внезапное желание поступить с ней жестоко, даже не хочется, чтобы оно ослабло, ибо оно дает мне силу и ясностьтак ярость, бешенство, ненависть и злоба делали гомеровских бойцов смелее и безжалостнее. Мне по душе этот порыв, как будто часть меня уже готова проломить кулаком стену, чтобы показать ей, как это больно, поскольку ярость заполняет мои легкие, вызывает желание выпятить грудь и показать себя мужчинойя ведь показал себя мужчиной, когда в конце концов попросил Манфреда отойти с дороги, потому что хотел самолично погасить стратегическую свечку Харлана точным слэмом над головойто был мой звездный миг нынешнего полудня, дня, месяца, года, тем более что Манфред уперся руками в бока и, одобрительно кивнув, воскликнул: «Ого!» Это спонтанное восторженное «ого», произнесенное с такой галантностью его мягким певучим немецким голосом, исполнило меня невозможного блаженства, так что уже через несколько секунд я сказал: «Давай угощу тебя пивом».
Габи мне нравится все больше, мне тоже хочется ему понравиться. Вот он закинул руку за спинку ее сиденья, я не стану возражать, если он дотянется и до меня. Он будто бы подслушал мои мыслиа может, я, сам того не заметив, придвинулся к нему поближе, и ладонь его упала мне на плечо, а пальцы теперь поглаживают мне шею невнятными рассеянными движениями, возможно, поначалу он просто перепутал меня с мягкой спинкой дивана. Он будто бы пытается рассеять мои тревоги касательно Мод и одновременно разбередить во мне нечто иное, а я не могу понять, что именно, и это незнание мне приятно, я не хочу, чтобы он переставал, а потом наклоняю голову вперед, пусть погладит мне шею и выше, пусть рука остается там, сколько ей вздумается, пусть разгладятся все уплотнения, а я прикрою глаза, наслаждаясь успокаивающим массажем, про который я знаю, что он знает: это не просто массаж, хотя, может, и не что иное, как массаж. Даже не глядя, я понимаюона обо всем догадалась.
После кофе подают шнапс из разных стран, в крошечных рюмках для граппы, которые Пламы прошлым летом купили в Кастеллине. «Мы попросили нам отправить почтой двадцать четыре штуки, сама не знаю, о чем мы думали»,поясняет Памела. Мы, все трое, рассеянно пробуем один крепкий напиток за другим. Габикто бы сомневалсябольшой знаток, он разглядывает этикетки на бутылках, выискивая свою любимую водку, и никак не может найти. «В любом случае я завтра еще за это поплачусь»,заявляет Мод. «И я тоже»,подхватывает Габи. «Мы все поплатимся»,вступаю я. Улыбка Мод явственно говорит: повторюшка! Надя, пододвинувшая стул поближе к Габи, спрашивает, может ли она пригубить одну из его рюмок,перед ним на чайном столике стоят как минимум четыре крошечные емкости. Она никогда еще не пробовала шнапса, добавляет она, он какой на вкус? Он объясняет, она слушает, сыплются новые вопросы, потом он хватает рюмочку с «Пуар Вильяме» и предлагает ей попробовать. Она неуверенно берет ее, опасливо прикладывается. «Как, понравилось?»интересуется он таким тоном, каким говорят с детьми. «А знаешь, ничего. Можно допить?»«Да ради бога». Потом он встает, перегибается к нам с Мод и говорит: «Пора сматываться». Надя весь вечер пыталась вступить с ним в беседу и, судя по всему, просто так не отстанет. Он хмыкает, вслед за ним и Мод. «Если бы она только знала»,шепчет он. Мод смеется. Я уверен, что Надя заметила, хотя она с готовностью подхватывает наш смех. Я спрашиваю, попробует ли она мою граппу. Она мягко отталкивает рюмку и говорит, что не хочет завтра за это поплатиться, и смеетсявозможно, решив, что Габи и Мод хохотали именно по поводу завтрашнего похмелья. «Нам правда пора»,извиняющимся тоном говорит Мод. Она бросает прощальный длительный взгляд на вид с балкона, то же делает и Габи, и я. «Какой вид,повторяем мы в лифте,какой вид».
На улице возле дома воздух еще влажен, и я мгновенно начинаю тосковать по балкону с его постоянным сквозняком и дорогостоящим видом. Отчасти обидно, что мы ушли так рано. Мне было хорошо на диване, на освещенном свечами балконе, где столько спиртного, такое обществомне даже понравился замирающий застольный разговор, по ходу которого, если ток речи прерывался, только и нужно было, что посмотреть на вид из окна и порадоваться отдельным замечаниям Памелы или поглядеть, как пара, у которой все сложно, пикируется по очередному поводу. Даже обреченные попытки Нади открыть Габи душу были в своем роде неплохи. Может, мы зря ушли. И только тут я соображаю, что не попрощался с Клэр. Был один миг, когда, встав из-за стола, мы оказались совсем рядом и вместе смотрели на вид. Оба хотели что-то сказать, но ни один не нашел слов, поэтому оба промолчали, и Клэр, и я. Возможно, пропустив нужный момент. Она произнесла одно, да и то не сразу: «Кажется, Мод тебя звала».
Накрапывает дождь. Первая мысль: возможно, придется позвонить Манфреду и отменить завтрашнюю игру. Впрочем, если он такой же, как и я, он все равно придет, мы выпьем кофе и съедим что-нибудь под навесом теннисного павильона. Мне нравится мысль про завтрак, пока в парке шумит дождь, а немногочисленные завсегдатаи радуются обществу друг друга.
Если он как я, то сообразит, что я приду, несмотря на дождь. Дождь-то приятный. Он не льет потоками или водными простынями, которые обрушиваются вниз с такой силой, что хлещут по улицам, будто паруса в бурю. Сегодня дождь падает мирно, бесшумнокажется, отмахнешься ладонью, он и перестанет. Ему не хватает убедительности, напора. Не нужны вам зонтики,как бы говорит он. Я сейчас и сам перестану, не лежит у меня нынче душа.
Мы собирались распрощаться на углу, однако Габи проводил нас до перекрестка, где легче найти такси. Емув его гостиницу рядом с Уолл-стрит, намв сторону от центра. Обычные препирательства, кто кому уступит первое такси. Мы настаиваем. «Два против одного, Габи»,заявляет Мод. Он сдается и, открывая дверцу, целует Мод в обе щеки, обнимает меня по-итальянски и изображает рукой телефонто ли напоминая, чтобы мы не забыли ему позвонить, то ли сам обещая позвонить скоро. «Как всегда, я слишком много выпил»,произносит он, едва ли не извиняясь. Через несколько минут рядом притормаживает еще одно такси. Мы садимся и отъезжаем. Ехать далеко, мы решаем застегнуть ремни, в результате оказываемся чуть ли не в двух футах друг от друга. Хочется посмотреть на Бруклинский мост, тем более под дождем. Впрочем, мне делается не по себе, мост этот всегда меня пугал, я не люблю по нему ходить. Что-то меня гнетет, но мне все не ухватить, что именно. Я думаю про старого продавца-грека, про рак, про Габи, про «Ренцо и Лючию», Манфреда и теннисный павильон в Центральном парке, где по утрам в субботу идет дождь, а мир кажется уютным и довольным, и все это на одном дыхании, все навеяно выпитым. Я смотрю, как капли разбрызгиваются по пустой улице, и все не могу понять, что меня донимает. Вспоминаю слова Габи про многие жизни и разные «я», соображаю, что яеще одна Сицилия, растерянная, одинокая.
«Не лежит у меня нынче к этому душа, Мод. Не лежит душа».
Оба мы молчим.
Она дотрагивается до рукава моей рубашки.
Нравятся мне запонки,говорит она.Я рада, что их купила.
Мне тоже нравятся.
Те твои золотые мне поднадоели.
И мне тоже. И что ты о нем думаешь? Мы оба понимает, про какого «него» речь.
Да не знаю. Симпатичный. Умный, обаятельный, но вряд ли мы сможем дать ему то, что ему нужно. Уж точно не в этом году.
А ты с ним давно знакома?
Две недели. Он сложную штуку пишет, большая часть материала конфиденциальная, боюсь, его не устроит то немногое, что мы можем ему сообщить до испытаний и официального разрешения.
И?
Мне интереснее то, что он рассказывает про Сицилию, чем то, что он хочет знать об исследованиях рака.
Вы еще будете встречаться?
Вряд ли. Я сегодня уже провела с ним три часа. Довольно. Памела попросила с ним встретиться, я выполнила.
Мод хочет сбросить его со счетов. Потому что она его боится. А боится она его потому, что ее к нему тянет. Классический синдром.
Тем не менее вам сегодня было хорошо вместе.
Ну да, он симпатяга. Только пьет многовидел бы ты его за ланчем!
Да, я видел его за ланчем!
Мод произносит слова вяло, отрешенно, у нее тот самый слегка утомленный вид, который она принимает, чтобы свернуть болезненный разговор. Утомленность -ее беспроигрышное прикрытие, как истерика у Тамары. Она уклоняется, чувствуя, что я ищу болевые точки.
Впрочем, Мод, обмякшая на сиденье, действительно выглядит усталой. Темная губная помада придает ей отчетливо опасный вид, но теперь он истаял с ее лица.
Славные все-таки запонки,говорит она и тянется к моей руке.
Я их сегодня весь день носил.
Я очень рада, что они тебе понравились. Не была уверена, что понравятся, купила так, по наитию,добавляет она.
И тут мне приходит в голову: если и будет удобный момент, то вот он. Можно, конечно, притворяться, что ничего не было, но я все это время вел себя на диво хорошо, а теперь все-таки нужно спросить напрямую, даже если после этого прорвет плотину. Иначе не спать мне сегодня ночью. Я все смотрю на нее, и она так не похожа на ту женщину, которую я видел сегодня в ресторане. Тот ли передо мной человек, которым она всегда делается со мною наедине,вялый и утомленный? Подхожу ли я ей? Хватает ли ей меня?