Врожденный порок неудачницы, произнося эти слова, девушка зажмурила глаза, чтобы сдержать слезы, которые от такого давления, наоборот, выкатились из глаз. Одна из них разбилась о сосновую столешницу, а вторая впиталась прямо в цветоложе одного из подсолнухов на платье.
Я знал, что дело в учебе.
На лице бармена промелькнуло выражение торжества и застыло в самодовольной улыбке.
Не совсем, сказав это, Татьяна заплакала.
Зажмурив слезливые глаза, она вспомнила, как отец впервые поставил ее у станка. Она была тогда еще в том возрасте, когда воспоминания не сохранялись. Но это она помнила. Всего один эпизод: молодой отец улыбается, подводит ее к перекладине на двух ножках, похожей на маленькую вешалку, и показывает, как вставать в первую позицию. Ей больно и неудобно, и она плачет. Дальше она помнила себя уже лишь такой, которая легко могла вставать не только в первую, но и во вторую, и в третью позиции.
А сегодня она стояла у станка в экзаменационном зале, как та трехлетняя девочка. Ей было больно и неудобно, хотелось плакать. Но рядом был уже не отец, а пятеро малознакомых людей, суровых, ожидающих от нее великих свершений и превосходного мастерства, которым она не владела. Татьяна упала два раза, растеряла по дороге всю артистичность. Вставая после падения, услышала очень тихое замечание от Прохорова: «Кривоножка». В конце танца в глазах стояли слезы, а в горлеострый комок боли. По их опустошенным, потерявшим всякий интерес, даже экзаменаторский, к ее выступлению взглядам, она уже поняла, что не сдала, даже не на тройку. Дав ей все-таки закончить, Афанасий Семенович тяжело вздохнул, стараясь не смотреть на Татьяну, будто видеть ее больше не мог, и сухо попросил позвать следующего.
Алкоголь приглушал боль, горящую адским пламенем где-то на дне души, но этот же алкоголь развязывал ей язык, расслаблял нервы и выпускал эмоции наружу. Татьяна сама не понимала, что с ней происходит. Она ведь никогда до этого не была пьяна и не думала, что может так запросто взять и расплакаться перед незнакомцем в незнакомом месте, наполненном незнакомыми людьми.
Кто ему дал право называть меня «кривоножкой»? Да, я упала, но с кем ведь не бывает. Он же педагог, в конце концов! возмущенным тоном начала Татьяна, но постепенно скатилась на жалостливый писк и всхлипывания. Весь тот хоровод мыслей, что крутился в голове, теперь, почти неосознанно, вытекал наружу. А Муравьева спросила у меня потом, типа, может, балетэто не твое. Да какого черта?! Это не ей решать, мое это или нет. Но самое обидное, что она права. Это не я!
Девушка ударила ладонью о стол и разрыдалась.
Это все отец. Он хотел, чтобы я стала прима-балериной, раз у него не получилось. А я я его подвела Он делал все, чтобы я только занималась, он так в меня верил, единственный, кто верил в меня до последнего. Я разбила ему сердце. Он меня не простит. Я должна была лучше стараться. Но я не могла. Я и так из последних сил танцевала. Я, правда, я, правда, не могла Муравьевабалерина от бога, а я так Никчемность! Неужели все это было зря?! Столько сил! У меня ведь даже детства нормального не было. Только балет. Эти вечные тренировки, репетиции, спектакли. Жесткий график, жесткие диеты. И все только смеются над тобой. Даже подружки У меня и парня никогда не было. Из-за этого гребаного балета А теперь все напрасно. Надо же так! Провалиться на госе! Меня теперь не допустят к выпускному спектаклю. И восемь летв трубу!
Девушка рыдала в голос, грудь сильно раздувалась и сдувалась, слезы текли ручьями. Люди в баре оборачивались на них. Бармену стало неловко. Вид у него был потерянный и в то же время сочувствующий. Он достал из-под стойки бумажные салфетки и протянул Татьяне. Она их не видела, потому что глаза почти закрылись и затопились слезами. Тогда он помог ей вытереть их одной рукой. Девушка взяла салфетки и высморкалась.
Еще шот, сказала она, слегка успокоившись.
Парень убрал грязные салфетки и положил перед ней почти целую пачку чистых, а затем приготовил еще одну стопку текилы.
А ты? жалостливо спросила Татьяна, глядя на одинокий шот перед собой.
Бармен молча налил себе тоже. Так же молча они выпили. И потом еще какое-то время молчали. Парень смотрел на девушку с любопытством и эмпатией, а она отводила опухшие красные глаза. Ей стало стыдно и за то, что она неудачная балерина, и за то, что расплакалась перед ним, и за то, как сейчас выглядела. Она представляла себя размякшей помидориной, увлажненной рассолом из слез.
К ее счастью, бармена позвали две девушки с другой стороны стойки, теперь еле стоящие на ногах. От них исходил парони только что вернулись с танцпола. Щеки у обеих были красные, волосы растрепаны, юбки, и без того мини, задраны до неприличия. К ним тут же подошла пара парней, тоже пьяных, но более сообразительных. Они оплатили девушкам коктейли и начали о чем-то расспрашивать. Девушки кокетливо, хоть и не отчетливо, пытались отвечать, держась за барную стойку обеими руками и то наклоняясь, то отдаляясь от нее. Их заметно шатало.
Татьяна испугалась, что может довести себя до такого же состояния. Теперь ей ничто не казалось невозможным. Она осмотрелась по сторонам. Танцпол под завязку заполнился опьяневшей толпой, которая напомнила ей своими движениями банку с червями. Давно в детстве, еще до академии, дед возил ее с собой на рыбалку и просил копать червей для приманки рыб, хотя она всегда делала вид, что не находит их, чтобы они не умирали. Впрочем, это не помогало. Дед находил их сам и скидывал в кучу в тесную банку, где они извивались, ползая друг по другу. Люди в толпе также нелицеприятно извивались под плавную музыку, чуть ли не обвивая друг друга. Но на лицах под глянцевым слоем пота блестело удовольствие. Толпа заряжала весь бар своей энергетикой. Девушка заметила, что даже те, кто сидели за столами, тоже двигались в такт музыке: кто-то качал головой, кто-то топал ногами, кто-то махал руками, а кто-то и всем корпусом извивался вместе с танцующими.
Потихоньку плавная музыка, стягивающие движения, духота, куча смешанных в единый угарный газ запахов и больше всего алкоголь расплавили Татьянино сознание. Девушка легла головой на барную стойку. Теперь было плевать, что стало с ее любимой шляпой, и с сумочкой, и, наконец, с ней самой. Вдруг она почувствовала сзади объятие потных рук. Кто-то что-то говорил ей на ухо, наподобие «Привет, красотка! Отдыхаешь?». Потом она услышала знакомый, но едва узнаваемый за приступом гнева голос бармена. Руки тут же отлипли от нее. Где-то на заднем фоне девушка еще различала звуки музыки вперемешку с криками. Видимо, случилась небольшая перепалка. Потом сухие мягкие руки подняли ее голову, бармен что-то озадаченно говорил ей в лицо, но Татьяна уже не разбирала и отключилась.
Глава 3. Секс, кино и мозаика
Первым, что в ней проснулось, был желудок. Он заурчал вперед того, как Татьяна открыла глаза. А потом о себе дала знать голова, точнее расколотая на тысячи мелких кусков черепная коробка. Складывалось стойкое ощущение, что мозг весь вытек, и внутри образовался вакуум. Голова кружилась, как в невесомости. По крайней мере, она так себе невесомость представляла.
Девушка перевернулась на бок и только потом открыла тяжелые глаза, которые явно опухли. Постельное белье пахло кондиционером не лучшего качества. Она поморщила маленький носик и протерла глаза. Приподнявшись на локте и схватившись за голову, Татьяна осмотрелась.
Она лежала на раздвижном диване, стоящем вдоль стены напротив окна, зашторенного плотными портьерами шоколадного цвета. Светлые, с едва различимым геометрическим узором обои кое-где начали отклеиваться. Древесно-серый ламинат на полу изрядно протерся и покрылся слоем пыли и мелкой грязи. Сбоку от дивана стоял компьютерный стол из ДСП, цвета дешевого дерева, противно желто-коричневый с узором, имитирующим фактуру доски. Над ним висел плоский, но масштабный телевизор. Провода, как лианы, уходили вниз. Посредине стены стоял шкаф-купе с одним зеркалом. А за ним, по правую сторону окна, находился стеллаж с книгами, разными сувенирами, мятой бумагой и разбросанной канцелярией. С другой стороны окна стояла кровать, точнее кресло-кровать. И на ней кто-то спал. Девушка непроизвольно громко ахнула и тем самым разбудила его.
Парень вскочил на постели и в испуге огляделся по сторонам. Когда его взгляд поймал Татьянин силуэт, оба вскрикнули.
Это твой дом? спросила она, немного успокоившись, признав в незнакомце вчерашнего бармена.
Ага, кивнул он, немного ошеломленный. Казалось, он и сам забыл, что вчера произошло.
На секунду Татьяна успокоилась, но после запереживала: «О, черт, что случилось?». Первыми ей в голову пришли самые страшные версии развития событий, но, осознав, что лежат они на разных кроватях, девушка поняла, что ничего не могло быть. И тут же осмотрела себя: платье плотно обтягивало фигуру, по ощущениям бюстгальтер и трусы тоже, и колготки давили на живот. Видимо, ее никто и не пытался раздеть. Она с облегчением выдохнула.
Что я здесь делаю?
Ты меня узнаешь хоть? тряхнул головой парень.
Да. Ты бармен. Мы пили текилу.
Отлично, улыбнулся он. А потом ты внезапно вырубилась. К тебе пристал какой-то мерзкий тип. Я его отвадил, но не знал, что с тобой делать, не знал ведь твоего адреса или знакомых, телефон заблокирован, в общем, я и отвез тебя к себе. Только не подумай, я не распускал руки.
Он выставил ладони вперед и судорожно ими замахал, якобы подтверждая свою непричастность. Татьяну это позабавило. Парень тоже заулыбался. Его искренняя добродушная улыбка располагала к доверию. Глаза слегка щурились. В них читалась легкая растерянность и в то же время приятная расслабленность. Казалось, оба пришли в себя, но девушка резко вскрикнула:
О, черт, папа! Отец меня убьет!
У парня на мгновение сердце остановилось от такого резкого выпадавид был застывший.
Черт! Черт!! Черт!!! причитала Татьяна, рыская рукой по постели в поисках телефона.
Телефон в сумке. Сумка в прихожей, указал он спокойным голосом, что сильно разнилось с полубешеным состоянием девушки.
Она соскочила с дивана и побежала к двери. Перед ней открылся темный коридор, в конце которого в общую кучу смешались тумба, одежда и обувь. Все было черным либо темно-серым, поэтому найти ее белую сумочку не составило труда. Девушка дрожащими пальцами достала телефон. Он был разряжен. Зарядное устройство она с собой никогда не носила, потому что батареи с лихвой хватало на день, ведь некогда было пользоваться телефоном, а ночевала она всегда дома. Татьяна с прискорбием признала, что у нее не просто день был неудачный, а началась целая черная полоса.
Девушка там же в прихожей и плюхнулась на пол в полном непонимании, что делать дальше. Отец, наверняка, оставил тысячу пропущенных вызовов и полтора миллиона сообщений, обзвонил все больницы и морги, всех ее подружек, всех преподавателей, устроил скандал в полицейском участке и подал заявку в «Liza Alert», а сам бегал полночи по улицам, ища ее в каждой помойке, пока не свалился с ног от бессилия в каком-нибудь глухом переулке.
Татьне очень захотелось ему позвонить и все рассказать, но потом она одумалась. Отец ведь ее вообще в порошок сотрет, если узнает, что она, сбежав после проваленного экзамена в неизвестном направлении, напилась и переночевала у первого попавшегося парня. И отец точно не поверит, что она после такого девственница. Хотя девушку саму терзали сомнения на этот счет, но она хотела верить бармену. Было необходимо что-то срочно придумать. Она совсем забыла, где и с кем находится, пока пыталась напрячь больную голову сгенерировать хорошее оправдание всей этой ситуации. Но пропитанный спиртом мозг очень туго соображал.
Вскоре в коридоре показался парень с вопросительным выражением лица.
Все в порядке? говорил так, словно стеснялся.
Разумеется, нет! раздраженно ответила Татьяна, сидя на полу к нему спиной. Я не знаю, что сказать папе. Надо что-то придумать. У тебя есть зарядка?
Ну, для моего телефона есть, конечно. Не знаю, подойдет ли к твоему.
Он снова исчез в комнате и вернулся через минуту с белым блоком питания в руке. Татьяна взяла USB-провод и сравнила с выходом на своем телефоне. Было очевидно, что разъемы не подходят друг другу, но она все равно попыталась вставить провод в телефон. Ничего не вышло. Девушка разозлилась, больше на саму себя, чем на то, что разъемы не совпали, но пострадало именно зарядное устройство. В бессильной злобе она швырнула его на пол. Парень спокойно поднял блок с проводом, пробормотав что-то вроде «Аккуратнее, мне еще ей пользоваться». Но девушка не обратила на него внимания, будто это был голос ведущего утренней передачи про садоводство в телевизоре.
Татьяна делала вид, что сосредоточенно думает о важном. На самом деле, просто злилась и проклинала себя и весь белый свет за то, что с ней вчера случилось. Будто это не она упала во время экзамена, тем самым провалив его, будто не она сбежала от всех сразу после, будто не сама решила напиться в попутном баре. Она сидела спиной, но парень мог чувствовать разряды маленьких молний, испускаемых ее напряженным телом. Казалось, у нее даже волосы встали дыбом.
Я могу воспользоваться твоим телефоном? чуть менее раздраженно спросила девушка.
Парень молча протянул телефон. Она набрала номер отца и позвонила. Пока гудели гудки, сердце успело сжаться до размеров атома, отдаваясь в груди соответствующей болью. От страха оно словно боялось даже биться, но потом волнение взяло верх и пульс резко участился. Чем дольше гудели гудки, тем сильнее скакало сердце по грудной клетке, задевая легкие и сбивая дыхание. Наконец, Татьяна услышала знакомый голос. Он был встревожен.
Пап, это я.
Куколка, где ты?! завопил отец. Ты в порядке?!
Д-да, пап, все х-хорошо, она растерялась. Соображать срочно в стрессовой ситуации не было ее сильной стороной.
Ты понимаешь, что я уже все возможные телефонные номера обзвонил в поисках тебя! Где ты была, неблагодарная?! Ты хоть понимаешь, как я переживал? Я одновременно рад и очень-оочень-ооочень зол.
Девушка вся сжалась под его криками, хоть он и был всего лишь в телефонной трубке.
Паап я все объясню, виновато проговорила она. Но главное, со мной все хорошо. Ты не переживай.
Разумеется, с тобой все хорошо! А отцу вот плохо! Меня чуть инфаркт не хватил! На отца тебе совсем плевать? Сначала провалила экзамен, а потом пошла шляться где-то всю ночь и звонит сама невинность. Я, значит, улаживаю ее провал на экзамене, звонил тут Прохорову, унижался, лишь бы тебе тройку поставили. А с ней, видите ли, все хорошо! Раз у тебя такое отношение к отцу, не знаю, где ты и с кем, но домой можешь не возвращаться.
Раздались короткие гудки. Татьяна не сразу все осознала. Подошла к зеркалу, которое до этого не замечала в лоб. Лицо было опухшим, волосы растрепаны, где-то сильно примяты, почти прилизаны, где-то, наоборот, распушены во все стороны, глаза покраснели и набухли. В уголках глазниц засохли слезы вперемешку с тушью, превратившись в неприятные сухие черные корочки, которые тут же осыпались на щеки, когда девушка попыталась их стереть. Тональный крем расплылся по всему лицу, придав ему излишней неравномерной колоритности. Некогда алая губная помада побагровела и расползлась по щекам с обеих сторон, придав им неестественный румянец. Ей захотелось рыдать, и она заплакала.
Эй, ты чего? Не такая уж ты и страшнаяпопытался пошутить парень, для человека, который вчера набухался до беспамятства.
Девушка еще больше разревелась. Он обнял ее, не сильно прижимая к себе. Отец так орал в телефон, что каждое слово разносилось по прихожей отчетливо. Через несколько минут Татьяна успокоилась. Он показал, где ванная, и оставил ее там на добрых полчаса, чтобы она могла привести себя в порядок.
Холодная чистая вода благоприятно сказалась на лице и самочувствии в целом. Пухлость спадала, как и краснота. Сняв испорченный макияж, девушка ощутила, как задышала кожа. После горячего душа все ее тело расслабилось, ломота пропала, голова стала соображать быстрее. Бармен гостеприимно предложил надеть его футболку и шорты, которые были настолько широки, что просто спадали с худенькой талии. Зато футболка по длине сошла за платье, и она решила обойтись только ей. В объятиях просторного хлопка Татьяна почувствовала себя гораздо комфортнее, чем в облегающем ситце и синтетических колготках. Мыться пришлось гелем-шампунем два-в-одном, сильно отдающим мужским одеколоном, но она надеялась, запах быстро развеется. После всех этих, казалось бы, стандартных утренних процедур ее самочувствие и вместе с ним настроение улучшились. Из ванной она вышла снова изящной, красивой и спокойной.