Ладно, нашел время философию разводить! Давай шашлыки!
Сам понесешь?
Конечно, сам. Давай!
А Полушалкин и Кулек все считают и считают. Полушалкин слегка осоловел, но нить рассуждений не теряет.
А петрушка и сельдерей? говорит он с тем же азартом. Трава! Пустячок! Но тоже продукт труда!.. Прикинь-ка и на петрушку, Борис Семенович!
Вспотевший от усердия Кулек берет новую салфетку и снова множит и складывает.
Входит Караев с подносом, на котором стоит тарелка с шашлыком, золотисто-коричневые куски жирной баранины издают волнующий запах.
Поставь на стол и уходи! командует Полушалкин. Не мешай. Стой! Боржому подкинь бутылки две!
Наконец, все подсчитано, все съедено и выпито. Пора уходить. О том, что за выпитое и съеденное нужно заплатить, директору треста ресторанов и его плановику даже и в голову не приходит. Если бы Караев сейчас подал им счет, они бы даже не обиделись, а лишь несказанно удивились.
Но Караев счет не подает. Он деликатно появляется в «кормушке» в тот момент, когда начальство собирается уходить.
Полушалкин милостиво протягивает ему руку и говорит:
Ну, прощай, Караев. Получишь общий приказ по тресту, проработай его со своим народом! Обрати серьезное внимание.
А Борис Семенович Кулек хлопает его по плечу и шутит:
Хотели вас, Иван Георгиевич, в качестве отрицательного примера в приказе упомянуть, да пожалели! Зачем, думаем, обижать хорошего человека. Ну, пока!..
До свиданья! Всегда рады! бормочет довольный Караев, провожая высоких гостей до двери. Милости прошу, Никанор Ильич, на расстегайчики. Заходите!.. Ух, пронесло!..
На улице потеплело. Тротуарымокрые, с серого неба сыплется мелкая моросьбудто там, на небе, испортился душ, а починить некому. Прохожие ежатся, поднимают воротники пальто.
Куда теперь? спрашивает своего спутника Полушалкин, сдерживая сытую отрыжку.
Вы хотели зайти в «Маяк»? напоминает директору плановик. Помните, поступила жалоба на грубое обращение? Давайте заодно уж обследуем.
Что ты?! На полный желудок?.. Давай лучше в кафе-мороженое зайдем, как его?.. «Холодок». Посмотрим, как там Барабанов действует, обследуем. Да и остудиться не мешает после шашлычка.
Идея!
Плановик берет директора под руку, и они направляют свои стопы в подведомственное им кафе-мороженое «Холодок».
1953
Накачка
Максим Кондратьевич Боровков возвращался в город из поездки по колхозам, куда он был направлен, как говорится, «вправлять мозги» и «делать накачку».
Ехал Максим Кондратьевич не на своей «победе», и шофер еще при выезде из города ему не понравился. Неразговорчивый, даже угрюмый, лицо какое-то странноескуластое, с пышными, «чапаевскими» усами, на крупном хрящеватом носу очки в великолепной черепаховой оправе, а на голове старая фуражка с побуревшим танкистским околышем. От такого не дождешься соленого шоферского анекдотца, который так скрашивает дорожную скуку! Машину, впрочем, этот сумрачный человек (фамилия его была Пологаев) вел отлично.
Поездкой Боровков был вполне доволен. За деньшутка сказать! побывал в шести колхозах; в одном хорошо позавтракал, в другом неплохо пообедал, водчонки выпил в меру, а главное«вправлять мозги» никому не пришлось: цифры хлебопоставок были вполне удовлетворительными. Они приятно украсят доклад, который завтра утром он, Боровков, представит начальству. Ведь хорошая цифра в докладевсе равно что стерлядь в ухе.
Удобно развалившись на заднем сиденье, Боровков с наслаждением представлял себе, как приедет домой, умоется, переоденет белье, выпьет горячего чая и завалится спать в чистую постель. Уж кто-кто, а он-то заслужил покой и отдых!
Внезапно Пологаев затормозил и, обернувшись, сказал смущенно:
Беда! Бензина не хватит! Не рассчитал маленько
Максим Кондратьевич хотел было сделать шоферу соответствующую «накачку», но сдержался.
Что предлагаете?
Придется свернуть на проселок. Заедем в Пешкино, там раньше был колхоз «Первенец Октября», а теперь, после объединения, вторая бригада «Маяка революции». У них и заправимся.
Не прошло и двадцати минут, как «победа» въехала на широкую безлюдную улицу Пешкина. Было уже совсем темно. Посвежевший к ночи ветерок донес до ноздрей Максима Кондратьевича дразнящий запах свежеиспеченного хлеба и парного молока. В окнах изб гостеприимно светились огоньки.
Пологаев остановил машину и пошел искать знакомого кладовщика. Оказалось, все колхозники на собрании.
Подъехали к избе-читальне. Пологаев опять ушел и вернулся с бригадиром. Это был худощавый, длиннорукий парень лет двадцати семи, с большим толстым носом и маленькими умными глазками. Он назвал себя: «Максим Носков»и пригласил «товарища из области» побеседовать с колхозниками, пока шофер будет управляться со своим делом.
Ну что ж, охотно! бодро отозвался Максим Кондратьевич. Кстати, и я тоже Максим. Тезка тезку всегда выручит. Пошли!
О чем он будет беседовать с Пенжинскими колхозниками, Максим Кондратьевич еще не знал, но это обстоятельство его ничуть не смущало. Боровков принадлежал к тому довольно распространенному у нас типу людей, которых называют «водопроводными ораторами». Такому оратору трудно только начать, но стоит лишь открыть крани потечет, журча, словесная водичка, не горячая, но и не холодная, а так комнатной температуры. Все правильно, но почему-то у слушателей веки наливаются свинцом, лица деревенеют и тупеют и в глазах появляется выражение пыточной тоски.
Зал читальни был битком набит народом. В рядах зашушукались:
Кто такой? Вроде не из райкома!
Похоже, из области. Наши районные поподжаристей!
Бригадир провел гостя к столу президиума и сообщил собранию, что «товарищ из области» мимоездом заскочил в Пешкино, но желает побеседовать с народом.
Так что давайте послушаем. Отдельная просьба к женщинам с грудными, закончил он, будьте сознательны, товарищи матери: как заревет, выносите на воздух. Условились? Условились! ответил он сам себе и сел.
Пока бригадир представлял ею пешкинцам, Максим Кондратьевич успел обдумать тему своего выступления. Он встал, проникновенно поглядел на свежепобеленный потолок, потом на лица пешкинцев, смотревших на заезжего гостя с откровенным, простодушным любопытством, кашлянул и открыл кран.
О чем говорил Боровков пешкинским колхозникам, какие мысли проповедовал? Мысль собственно была одна: для того чтобы колхоз имел хорошие урожаи, надо изучать агротехнический опыт передовиков. Оспаривать, а тем более доказывать эту известную всем истину никому не пришло бы в голову. Но Боровков доказывал! Он даже спорил с другим, воображаемым Боровковым, усомнившимся, по-видимому, в том, что дважды двачетыре, выдвигал доводы «за» и контрдоводы «против».
Надо изучать опыт передовых колхозов! убеждал пешкинских колхозников Боровков. Надо изучать, товарищи!
Сделав многозначительную паузу, он повторил:
Нужно раз и навсегда запомнить, что изучать опыт передовых колхозов просто необходимо. Не-об-хо-ди-мо, товарищи!..
Снова пауза, еще более многозначительная. И опять:
Мы обязаны знать наших передовиков. Обязаны, товарищи! Не следует забывать, что если мы будем их забывать, то изучить опыт передовых как следует мы не сможем. Не сможем, товарищи!..
Первым не выдержал старик колхозник, сидевший на передней лавке.
Сначала он слушал Боровкова внимательно, ловя каждое его слово, потом стал исподтишка зевать, деликатно прикрывая рот темной, сморщенной ладонью; потом несколько раз зевнул уже открыто, громко, с жалобным причмокиванием; потом его голубые выцветшие глазки потускнели и покрылись белесой дымкой, как у только что зарезанного петуха. Бедный дед уронил на пол свою клюшку, опустил голову на грудь и тонко засвистел носом. Его растолкали. Он выпрямился, поерзал на лавке, громко сказал: «Извиняйте, проштрафился», и снова устремил на Боровкова напряженный, кроткий, мученический взгляд.
Вскоре в заднем ряду дурным голосом закричал ребенок. Мать заторопилась с ним к выходу, и кто-то не без ехидства произнес на весь читальный зал:
Иди, Дарья! Правильно! Разве может дите выдержать!..
Боровков понял, что ему пора «закрывать кран». Он сделал грациозный словесный пируэт, еще раз напомнил пешкинским колхозникам, что они должны не забывать про «необходимость изучения», и сел.
Бригадир-председатель предложил задавать вопросы.
Сейчас же поднялся здоровенный парень в клетчатой рубашке, с копной золотистых волос на давно не стриженной голове.
Кто это? шепотом спросил Максим Кондратьевич у бригадира.
Еремкин, тракторист, комсомолец, тоже шепотом ответил бригадир и громко произнес:Давай вопрос, Еремкин!
У меня вопрос такой, сказал Еремкин. В Зауралье, я слыхал, есть колхозник Мальцев, Герой Социалистического Труда. У него выработана своя агротехника, проверена на полях. Не можете ли вы, товарищ Боровков, рассказать, в чем там у Мальцева собака зарыта? Разъясните по силе возможности
Максим Кондратьевич о зауральском Мальцеве мельком слышал, что-то когда-то читал, однако толком ничего не знал. Но нельзя же так прямо и выложить: «Не знаю, извините!» Авторитет областного работника не позволяет.
Нахмурив лоб, Боровков сказал:
Вопрос товарища Еремкина лишний раз убеждает меня в том, как необходимо изучать опыт передовиков, товарищи! Ведь о работах Мальцева писали. Значит, надо читать, товарищи! Нужно раз и навсегда запомнить, что без чтения сельскохозяйственной литературы мы не сможем изучать опыт передовых. Не сможем, товарищи!
Кран был снова открыт
Есть еще вопросы? устало спросил бригадир-председатель, когда Максим Кондратьевич кончил отвечать Еремкину.
Есть вопрос! раздался в заднем ряду звонкий женский голос. Почему в «Волне революции», у Баранникова, урожаи вдвое выше наших? Земли-то одинаковыечто у них, что у нас! Пусть товарищ из области объяснит!
Глаза у «товарища из области» беспокойно забегали. Баранниковвидный передовик в области, о нем даже секретарь обкома говорил на пленуме. Но что он там делает у себя, в «Волне революции»?!
Максим Кондратьевич медленно, чтобы выиграть время, поднялся. Вся надежда была на то, что кран будет действовать автоматически. Но, увы, кран открылся, а вода не полилась. Изо рта Боровкова вылетали неопределенные звуки, напоминавшие именно то странное бормотание, какое издает водопроводный кран, когда в трубах нет воды. По рядам прошел смешок.
И в этот страшный миг Максим Кондратьевич увидел своего шофера. Тот стоял в дверях и делал какие-то знаки. Чувство благодарности к деликатному, находчивому Пологаеву теплой волной залило грудь Максима Кондратьевича. Выход был найден.
Я бы, товарищи, с удовольствием ответил на вопрос гражданки, сказал Боровков уже с обычной грацией, но вон шофер не разрешает. Время позднее, надо ехать, товарищи! Вопрос о Баранникове большой, ответить на него надо подробненько, не наспех Так что в следующий раз, товарищи!..
Максим Кондратьевич хотел было пожать на прощанье руку бригадиру-председателю и уже протянул ему свою пухлую ладошку, как вдруг произошло необъяснимое: Пологаев попросил слова. Оторопев, Боровков опустился на стул.
Выйдя к столу, Пологаев снял фуражку, расправил усы и сказал:
Дорога тут мне хорошо знакома, пусть товарищ уполномоченный не беспокоится, довезу быстро. А на вопрос гражданки надо ответить
И, вытащив из кармана тужурки пухлый блокнот, шофер стал рассказывать пешкинцам про славные дела Баранникова из. «Волны революции». Говорил он просто, легко, со знанием дела, что называется по существу.
Зал одобрительно гудел. Вопросы посыпались горохом. Пологаев отвечал. Даже дед с клюшкой приободрился и попросил рассказать про «баранниковский сад»: «Говорят, там белый налив не яблокоарбуз!..» Пологаев, заглянул в блокнот, рассказал и про сад.
Максим Кондратьевич, синий от злости, толкнул коленкой под столом бригадира-председателя. Тот встал и сказал, что время действительно позднее, так что, к сожалению, пора кончать. Комсомолец Еремкин с места дерзко выкрикнул:
Предлагаю объявить благодарность товарищу областному руководителю (тут Еремкин сделал паузу) автомашины за интересное сообщение!
Грохнули аплодисменты.
По проселку Максим Кондратьевич и Пологаев ехали молча, и лишь когда машина выскочила на шоссе, Боровков, сердито сопя, сказал:
Послушайте, где это вы так насобачились?
Много приходилось возить разных товарищей уполномоченных по колхозам, не оборачиваясь, ответил шофер, а я имею интерес к сельскому хозяйству. И с народом люблю поговорить. Так вот и набрался
На следующий день Максим Кондратьевич принес в учреждение, посылавшее его в поездку по колхозам, свой аккуратно перепечатанный доклад.
Сотрудник взял пухлую рукопись и вежливо осведомился:
Как съездили, Максим Кондратьевич?
Ничего в общем!
Пришлось мозги вправлять?
Пришлось, вздохнув, сказал Максим Кондратьевич. Была накачка! Крепенько досталось кое-кому!.. Ох, крепенько!..
1953
Встреча на станции
Жалобно взвизгнув, отворилась входная дверь, и в клубах морозного пара на пороге грязноватой станционной комнаты, гордо именуемой «залом ожидания», появился молодой парень с багровым от мороза лицом, одетый в крепкий овчинный полушубок и в старые аккуратно подшитые валенки.
Парень бегло взглянул на немногочисленных пассажиров, сидевших на лавках, подошел к буфетной стойке и, поставив на пол между ног свой фанерный чемодан, солидно поздоровался за руку с толстощеким и усатым буфетчиком, похожим на пожилого важного кота.
Куда это ты собрался, Тимофей? спросил буфетчик, глядя на парня сонными, темными, как вода в торфяном болотце, глазками.
В область! ответил тот хриплым тенором, застыл, пока доехал. Морозжуть! Налей-ка на дорожкусогреться, Василий Степаныч!..
Буфетчик нацедил в чайный стакан водки, налитый до половины стакан поставил на тарелку, положил туда же ломоть хлеба и кусок копченой селедки и подал парню.
Тимофей одним большим жадным глотком выпил водку, аппетитно крякнул и стал медленно разжевывать жесткую селедочную плоть.
В область еду! повторил он, и в голосе его прозвучала вызывающая хмельная нотка. К дядюшке своему, к Макару Ивановичу.
Передавай привет. На побывку, что ли?
Нет, насовсем! Прости-прощай, родная мама, пишите открытки. Вот так! И всеубито!..
Рыба ищет где глубже, а человек где лучше! сказал буфетчик таким глубокомысленно-назидательным тоном, как будто только что сам придумал эту старую пословицу.
Вот именногде лучше! подтвердил Тимофей многозначительно. Плесни еще, Василий Степанович, на половину нормы.
Он выпил еще водки и, блаженно щурясь, засмеялся, показывая крупные ровные, очень белые зубы.
Хлопот было, пока оформился, жуть! Но зато теперьполный порядок. Ни один жук не придерется. Всеубито!..
Что же мамаша не приехала тебя проводить?
Зачем? Только нюни распускать!
Дальние проводылишние слезы! сказал буфетчик с тем же глубокомыслием.
А чего мне тут сидеть, Василий Степаныч? наваливаясь на стойку грудью, заговорил Тимофей с таким жаром, будто спорил с кем-то. Толк какой, смысл? Нахлебался деревенской грязибудет! В городе-точистота, культура, «Пиво-воды» на каждом шагу, в кино картинки новые показывают, не то что у нас: привезут ленту, а она рвется, как ситец гнилой.
Жить где будешь?
Пока у дяди, все-таки он дворником работает, имеет жилплощадь. Может, и сам пока в дворники устроюсь на первое время, а там видно будет! Хорошо бы, конечно, в милицию, да боюсь не возьмут: у меня ступа плоская.
Плоскоступие попадает под параграф, заметил буфетчик, делая ударение на последнем слоге в слове параграф.
Ничего, с работой наладится! продолжал горячиться Тимофей. Мне дядя поможет. У него повсюду дружки! Главноеплощадь имеется, есть за что зацепиться. Я, как подумаю, Василий Степанович, что уезжаю в город, во мне каждая жилочка играет и поет. Третьего дня попадись мне навстречу Федьки Антонова мать. Идет с почты, несет письмо. Остановила меня, говорит: «Федюшка карточку прислал. На посмотри на своего дружочка». Я смотрю: Федька таким козырем снятне узнать! «Бобочка» на нем, галстучек, прическа по-городскому, чубчик махонький сбоку из-под кепки выглядывает. Такая меня досада взялааж зубами заскрипел. Разве у нас так приоденешься, как в городе?!