И в ответ отбой.
На меня глядят глаза, полные слез.
Брось, Лора, говорю я. Позвонишь позже, когда схлынет.
Нельзя! Лаврентий Степанович просил взять сегодня же, до обеда. Разве вы не знаете? У него путевки в Карловы Бары.
Как не знать, перебираю я паспорта и бумаги, оказавшиеся именными путевками.
Тут, как назло, возникает Ноговицына.
Вчера пришли в министерство продолжает Лора, но, увидев Ноговицыну, осекается.
Антонина Викторовна поймала ее на месте преступления. Выболтано то, что до поры до времени должно храниться в тайне.
Меня забавляет этот фарс. Уверен, что, кроме Димки и Лоры, тайну знают уже все остальные, от персонала до больных. Вместе с тем мне жаль Лору. Она растерялась, как девочка, разбившая самую лучшую чашку. Сейчас ей попадет. Я осведомляюсь:
С кем же уезжает, если не секрет? Не с Антониной ли Викторовной?
Понимаю, что вышло глупо, плоско. Но громоотвод сработал. Ноговицына вспыхивает возмущением. Лора принимает все за чистую монету.
Что вы! изумляется она. С Елизаветой Константиновной, конечно.
Это похуже, говорю я.
Постыдились бы девушки, шипит Ноговицына. Что ж, это в вашем духе!
Я не унимаюсь, точно бес попутал.
Но, Антонина Викторовна, вы так мечтаете поехать за границу.
Вечно я надурю, а потом жалею.
Лорочка, пропела она. Я хочу позвонить. И, зеленая от злости, устремляется к телефону.
И ей звонить в кассу, только в театральную: нужно сорок билетов на Акимова, сорок приличных билетов. Как нет? Что вы, о первом ярусе не может быть и речи! О галерке тем более. Бельэтаж куда ни шло
Лора вздыхает. А ей два мягких до Праги. Но ничего не попишешь, культпоход есть культпоход.
Итак, бельэтаж устроит, но непременно первые ряды
Я пересаживаюсь в кресло и достаю газету. На развороте подвал, обведенный красным карандашом, «Сильнее смерти». С первых же строк я забываю обо всем окружающем. Я больше не вижу Ноговицыну, не слышу, как она ушла, как из кабинета Бородая вышел уже перебравшийся туда Сокирко, приходили и уходили другие, как без перестану звонит Лора. Я глотаю
все началось в одной клинике. Ему вскрыли брюшную полость, заглянули во внутрь, покачали головами и зашили. Дело пошло далеко Но парень не сдался. В последний раз, под Новый год, он выпил, закусил, еще раз закусил и отрезал. С тех пор он не ел ничего. Полтора месяца один боржом: боржом утром, он же, боржом, днем и на ночь. Боржом и все. Первые дни есть хотелось зверски, голова ходила ходуном. Как ни странно, дальше полегчало, только ноги едва носили. И все же по пути с работы, он каждый вечер, для тренировки воли, исправно заходил в гастроном. Голодный, брел вдоль прилавков с колбасами, сыром, пирамидами сардин и глазел. Глазел и облизывался. Обойдя это великолепие, шел домой и пил свой боржом. На шестой неделе его снова хватил голод, теперь хватил не на шутку. С маху впился клещами и повалил с ног. Хочешь не хочешь, пришлось есть. Сначала он пил соки, отвар из риса, потом какая-то кашица И вот врачи развели руками опухоли как не бывало. Читаю еще раз. Еще и еще.
стал скелетом, вроде наглядного пособия по анатомии. А сейчас совсем здоров
Евгений Васильевич, слышу я, как во сне.
Но я сплю.
Евгений Васильевич, идите, тормошит меня Лора.
Я просыпаюсь. Из кабинета Лаврентия вышла Лошак. Не взглянув в мою сторону, проплыла в вестибюль.
Я прячу газету и отворяю дверь.
Лаврентий встречает меня саркастически:
Поздравляю, ваш Васильков провалился.
С треском, подтверждаю я. А что, уже донесли?
Положим, «донесли» не то слово.
Виноват, поправляюсь я. Информировали.
Так будет точнее. Но я звал вас не за тем.
Царским жестом он приглашает меня под сень пальмы, свисающей над круглым столиком.
Значит верно: все в наших внутренних ресурсах. Не получая питания извне, организм смог выжить. Не только выжить, но и победить болезнь.
Мы садимся.
Сегодня мне из-за вас влетело, заявляет Лаврентий.
От Лошак?
Да нет же, в министерстве, в нашем управлении.
И тянет, тянет паузу.
Старик явно на взводе. Он уже проехал Карпаты, Чоп и теперь мчится мимо Высоких Татр. Я все еще переживаю прочитанное.
Ну, не прямо из-за вас, впрочем по вашей милости.
Объясните, Лаврентий Степанович.
Сейчас объясню. Второй год у нас не растут научные кадры.
Я ничего не понимаю, но из солидарности делаю сочувственную мину. Кто-то стучится в дверь.
Прошу! басит Лаврентий.
Входит Димка.
Лаврентий Степанович, я принес.
И, кивнув мне, подает папку. Крупными литерами там выведено: «Отчет за 1-е полугодие». Лаврентий пробегает начало, в конце, посредине.
Про изотопы я расширил, наклоняется Димка. Вот тут и тут тоже. А вот о бензотефе.
Вижу, вижу, говорит Лаврентий. До отъезда непременно прочту.
Димка ладится к двери.
Погодите, Вадим Филиппович, останавливает его Лаврентий. Я пробираю вашего приятеля. Давайте навалимся вместе.
Димка остается. Без халата он и впрямь ослепителен. Точно сошел с журнала мод. Костюм как на него шит. По галстуку бегут голубые жилки.
Лаврентий осматривает его с головы до пят.
К делу, коллеги, возвращается он к прерванному. Когда у нас была последняя защита? То-то! С другими я еще поговорю, не только вы Весь план научной работы летит вверх тормашками. Они так и сказали в управлении полный застой.
Я резюмирую:
Следовательно, прогресс измеряется приростом кандидатов и докторов?
Он морщится.
«Приростом» Впрочем, не в словах суть. Да! А как же иначе? У нас это мерило. Вы не согласны?
Я не разберу: говорит он серьезно или шутит. Димка почесывает переносицу.
Поймите, друзья, не сводя глаз с его костюма, продолжает Лаврентий, мы живем в эпоху повальных измерений. Измеряется и учитывается все расстояние от Земли до Марса, наше кровяное давление, домашний расход электроэнергии. В науке новые кандидаты и доктора эталон роста Минутку
Он идет к телефону и набирает номер.
Начинается семейная идиллия:
Лизанька, это я. Не волнуйтесь, все будет окей. Конечно, конечно, нижние. Маленькая, у меня к вам просьба. Взгляните, пожалуйста, на мой серый костюм. Тот, японский. По-моему его нужно отдать в чистку. Я подожду.
Через несколько секунд следует продолжение:
Знаете, все же лучше освежить. Пусть Тимофеевна отнесет. И сегодня же, чтобы к отъезду был готов. Целую, птичка.
Птичка что-то щебечет. Лаврентий согласен:
Непременно сшейте. Лишь бы успели.
Он чмокает трубку, кладет ее на рычаг, а затем тиснет на сигнализацию. Димка чуть заметно подмигивает.
Появляется Лора.
Ну, что там, Лорочка?
Лаврентий Степанович, не могу дозвониться
Что звонить без толку! Берите Петю, садитесь в машину и поезжайте.
Лора кивает и пятится назад.
Захватите все, что надо, напутствует он, все путевки, паспорта А далее вдогонку: Доверенность не забудьте. И нижние, непременно нижние! Скажите там, для кого.
Лора исчезает за дверью, Лаврентий возвращается к нашему столику.
Итак, слушаю вас, Женя. Сегодня я просмотрел план. Все ваши сроки истекли!
Да, срок первое июля, подтверждаю я.
Положим первого января, дружок. До первого июля вам его продлили.
Но, Лаврентий Степанович запинаюсь я, у меня не готово Еще не готово.
Он взглянул на Димку.
Тогда довольно бить баклуши, беритесь за дело.
До сих пор, говорю я, мне казалось, что я делаю дело. Пусть малость.
Обиделся! Конечно, делаете, но именно малость. А речь о другом о плане научной работы и некоей диссертации в нем. Замечу: утвержденной нашим ученым советом. Знаете, по-дружески, у вас нет ясной цели, размаха. А размах, как себе хотите, это талант.
Довод сокрушительный. И с ходу старик поднимает меня на высоту.
Поэтому, продолжает он, установим последний срок. Слышите, последний. Тридцатого марта рукописи лежать здесь. Для убедительности он постучал пальцем по столу. А во втором квартале предварительная защита. Я обещал им сегодня.
Лаврентий Степанович, говорю я, вы же знаете, что у меня все изменилось. Теперь все по-другому.
Позвольте, что изменилось? И затем, вспомнив: Ах, да! Вы мне что-то говорили. Нет, нет, это не годится детский лепет. Есть серьезная, утвержденная тема, а посему извольте
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Выходит, все, над чем я корпел, побоку. Бросить и забыть!
Что ж, по рукам? улыбается Лаврентий.
Он смотрит на меня вопросительно.
Значит, в отчете новая кандидатская человекоединица, цежу я, и вместе со званием приложится талант.
У него вытягивается физиономия, рдеет румянец.
Включился Димка:
Чудило, подумай, что ты мелешь! Ведь другие мечтают об этом.
И впрямь, я чувствую себя неблагодарной свиньей.
Димка выдвигает гаубицы:
Ну, что тебе еще? Видишь же, сам видишь требуют, поддерживают. ВАК помаринует, помаринует и утвердит.
Я мну в кармане газету.
Вслед за артиллерией пошли танки:
И учти, в звонкой монете
Не разжигай мою алчность, мою корысть, говорю я.
Извините, не остроумно, роняет Лаврентий. Материальный стимул в наше время решает многое.
В голосе его звучит металл.
Неужели они думают, что я разыгрываю из себя кисейную барышню, которая не ест, не пьет, а лишь томится по высокому и прекрасному?
Лаврентий Степанович, говорю я, запинаясь, но почему же детский лепет? Скажите почему?
Потому, что наивно. Просто не годится, и все
Я вижу, что ему нечего сказать. Да и он это чувствует и поэтому начинает нервничать.
Ну, что там у вас! Хоть расскажите толком.
Я рассказывал ему дважды, и казалось тогда он соглашался. Сейчас хватаюсь за соломинку. Стараюсь излагать ясно, как на экзамене.
Начинаю издалека, с Капайгорода. Я насмотрелся на это еще там, а дальше у нас в отделении. Наверное, и он это заметил, не мог не заметить. Всякий раз, когда после операции мы вводим биогенные стимуляторы, происходит вспышка всех жизненных сил организма. Состояние больного улучшается, утихают боли, поднимается общий тонус. Нередко человек может вернуться к труду.
Старик барабанит пальцами по столу. Для него это заученная стенограмма.
Но через месяц-другой все катится вспять. Снова постель, болевые симптомы, а затем летальный исход, в мучениях.
Он приподнял брови:
Уж не биогенные ли стимуляторы виной?
Да, биогенные стимуляторы. И режим усиленного питания. Не мы, так родные закармливают больных, варварски закармливают.
Слышали? поворачивается он к Димке. Это открытие! Стало быть, вы хотите поведать миру о вреде биогенных стимуляторов.
Входит Сокирко. На правах бывшего замминистра он всегда появляется без стука. Я спешу закончить:
Нет, почему же! На войне они заживляли раны и сейчас
Какой уж вред! Это отличные препараты, усиливающие жизнедеятельность и защитные силы организма Но здорового организма, вернее непораженного опухолью.
Сбиваясь и путаясь, говорю, что плазмол хорош против всего чужеродного в теле осколка, пули, мертвой клетки. Но разве Сабанеев считал плазмол панацеей ото всех болезней? И Филатов не считал
Меня слушают вполуха. И о плазмоле, и об алоэ. Навострился лишь Сокирко.
Лаврентий встал со стула.
Садитесь, Трофим Демидович.
Нет, нет, отрывается от меня Сокирко, я на минуту. Мы не договорились
Лаврентий загибает пальцы:
Завтра министерство, ясно до вечера. В пятницу футбол. Отпадает. К тому же пакуем чемоданы. Сегодня, пожалуй. А, Трофим Демидович?
Решено собраться сегодня. Ровно в четыре. Сокирко позаботится о полной явке. Лаврентий провожает его до дверей.
Мы опять втроем.
Оставьте, не смешите, говорит Лаврентий.
Лаврентий Степанович, дайте же мне сказать взмаливаюсь я.
Что ж, пожалуйста, пожимает он плечами.
Я боюсь, что меня оборвут на полуслове. Ловлю секунды и поэтому снова сбиваюсь
в каждой группе у меня двадцать крыс. Всем группам ввожу однородную ткань, точно в один день. А затем первую группу морю голодом, чуть хлеба и овса, лишь бы не сдохли. У второй рацион обычный плюс биогены.
Про серых, танцуевских, не говорю ни слова. Стоит ли сейчас о них!
Третью закармливаю досыта каша на мясном отваре, овощей
В самом интересном месте звонит телефон. Лаврентий идет к своему столу и снимает трубку. К счастью отбой.
овощей побольше, молока. Четвертая группа, как всегда, контрольная.
Видимо, разгадав мой шахматный ход, Димка предательски подбрасывает:
Про серых не забудь.
Каких серых? любопытствует Лаврентий.
Обыкновенных, Лаврентий Степанович. Там не только белые, серые тоже. Носит их какой-то подозрительный субъект, а этот крез расплачивается из своего кармана, тайком в чуланчике держит.
Лаврентий выкатывает глаза:
Это правда, Евгений Васильевич?
И, не дождавшись ответа, замечает:
Любопытно, любопытно. Хотя, признаюсь, невиданно-неслыханно.
Наверное, все это выглядит нелепо и вправду смешно. Но снова они слушают внимательно. И, несмотря на издевку, я чувствую себя увереннее.
Первый раз я ввел им раковые клетки весной, затем вот теперь
Здесь я запинаюсь.
И что же? спрашивает Лаврентий.
Весной вышло, как я думал, говорю я. В группе усиленного питания интенсивный рост опухоли, росла как на дрожжах. У голодающих явное торможение роста
Ну, а теперь?
Сегодня утром я сделал обмер
Говорите же.
Все наоборот, выдавливаю я. У голодающих опухоль Выгнало как тогда, в группе усиленных. У тех, что на усиленном питании едва нащупаешь
Не мудри, нарушает молчание Димка. Делай, что запланировали, тебе же в актив, и за полгода ты в дамках.
Oleum et operam perdidi, говорит Лаврентий. Поймите, мы вам добра желаем.
Лаврентий Степанович, поднимается Димка. У меня в боксе
Хорошо, Дима. Можете идти.
Димка уходит.
Взгляните, кивает вслед ему Лаврентий. Зав лабораторией, второй год кандидат наук. А ведь вы однокашники.
Но почему же вышло в марте! упираюсь я.
Nulla regula sine exceptione, отвечает он.
Видимо, старик решил уморить меня латынью.
Но я не сдаюсь. Вынимаю из кармана газету, разглаживаю измятины и кладу на стол.
Это еще что?
Прочтите, Лаврентий Степанович.
Он делает гримасу, но все же берет очки и принимается за чтение.
Я молю аллаха, чтобы опять кто-нибудь не влез или снова не зазвонил телефон.
Моя молитва услышана. Тихо, по-русалочьи, входит Лора. В одной руке поднос с традиционным стаканом чая и ватрушкой на блюдце, другая рука зажимает бумаги.
Вернулись, Лора! оживляется Лаврентий.
Угу, Лаврентий Степанович. И оба нижние.
Спасибо, Лорочка. Позвоните, пожалуйста, домой. Елизавета Константиновна волнуется.
Лора выкладывает содержимое подноса, все, что требуется для Карловых Вар, и исчезает так же незаметно, как вошла. Лаврентий разглядывает билеты, путевки, паспорта и прячет все в стол.
Сейчас начнется обряд чаепития. С чувством, с толком, с причмокиванием. Но, завершив осмотр, он отставляет стакан и продолжает чтение.
Я не свожу с него глаз.
Он заканчивает, поправляет очки и начинает с начала.
Неужели клюнуло!
Он дочитал, снимает очки и грызет золотую оправу.
Тишина.
Лишь тикают часы-стояк. Гиппократ задумался на подставке.
Я сижу как на иголках.
Лаврентий сосредоточенно давит лимон в стакане.
Все это не ново, Евгений Васильевич, говорит он наконец. Лечение голодом испокон веков пользуют йоги в Индии. И тибетская медицина.
Весь наш мир стар, Лаврентий Степанович.
Стар, вы правы.
Я развиваю красноречие, вернее сказать, просторечие. Развожу перед ним, как разводил бы перед Мотей или Лорой запрем двух псов в одном загоне здорового, ладного, ну к примеру волкодава, или добермана и замухрышку-дворнягу. Пусть день-другой поживут вместе. Запрем и бросим в загон жратву. Кому достанется львиная доля? Волкодаву, правда! Он свиреп и агрессивен, как раковая клетка. Дворняге перепадет с гулькин нос. Хорошо, если что перепадет. У нас точно так же: закармливая больных, вводя биогенные стимуляторы мы прежде всего кормим бластому, значит стимулируем рост опухоли.