Вы что здесь делаете? Ах, мальчишки, мальчишки! Разве можно так! Маме вашей лучше, она уже в палате, второй час, как спит. Уходите немедленно домой, непослушные такие, а то мама почувствует, что вы здесь, и проснется! Говорила она быстро, с напором, по нахмуренному лицу блуждала улыбка. Домой, домой, сейчас же домой!
Ваня физически чувствовал, как каждое слово ее сдвигает с него невидимую тяжелую каменную плиту, сдвигает и отталкивает все дальше, дальше, становится легче дышать. Он со всхлипом втянул в себя холодный утренний воздух. И стало вдруг легко, как-то пусто внутри, страшно захотелось спать.
Когда они вышли за ворота, Ваня взял брата под руку, прислонился головой к его плечу, закрыл глаза и очнулся только тогда, когда на шоссе их подобрал какой-то грузовик. Шофер смеялся, подмигивал, у него были желтые прокуренные зубы, и похож он был на Славку Вершинина такой же худой и черный. В кабине было тепло, и Ваня опять заснул, и как они приехали в Сонину квартиру, потом не помнил.
4
Ни новая школа, ни новые товарищи не произвели на Ваню сильного впечатления. Еще в поезде он много с волнением думал, какая она, столичная школа, в которой ему учиться, и представлял ее совершенно особой, сияющей чистотой, красками, новенькими приборами, ему даже страшно немножко было вдруг он не сможет учиться здесь так, как все. Но школа оказалась самая обыкновенная. Это было старое четырехэтажное кирпичное здание, мрачное снаружи и темное внутри; классы как классы, ничуть не лучше тех, в которых Ване приходилось сидеть раньше, доски так же исцарапаны, парты так же разрисованы рожицами, сердцами, пронзенными стрелами, и надписями типа: «Не храпи на уроке, ибо храпом своим разбудишь ближнего». Ученики были ничуть не лучше, не умнее, ходили в такой же одежде, так же ловили мух и, оторвав им крылья, кидали соседу за шиворот. Были здесь свои умники и свои дураки, большинство же было непримечательно, по крайней мере с первого взгляда, и Ваня даже не запомнил хорошенько, как кого зовут.
Каждый день они с Егором ездили к Елене Ивановне в больницу, добираться приходилось долго на троллейбусе, потом на метро и автобусе, в один конец уходило часа полтора. Больница стояла в лесу за высоким деревянным забором. С забором не очень сочеталась каменная арка с массивными железными ворогами, но ощущение несоразмерности сразу пропадало, как только они ступали в широкую березовую аллею, ведущую к нарядному двухэтажному зданию с колоннами, с широкой каменной лестницей. Казалось, это и не больница вовсе, а дом отдыха или санаторий. Больные носили здесь веселые пестрые халаты, совсем не похожие на те, темно-серые, мышиного цвета, что выдавались в больнице, где Елена Ивановна лежала с инфарктом.
В просторной светлой палате стояло шесть коек. Елена Ивановна лежала у окна. На сине-белых квадратах пола прыгали солнечные зайчики, отражавшиеся в стеклах распахнутых оконных рам. Эти зайчики веселили Елену Ивановну, она любила на них смотреть. В последние три дня ей стало лучше, но, когда наступало время обеда к ней подкатывали столик на шарнирах и устанавливали его над кроватью так, что она могла есть, не вставая, чуть приподнявшись и откинувшись на подушки. Ваню страшно поразил этот столик, когда он впервые увидел его: вот техника! Вот что значит Москва! Конечно же, Елену Ивановну здесь в два счета поставят на ноги!
5
Перепрыгивая через ступеньки, Ваня легко взбежал на третий этаж и в дверях класса столкнулся с высокой, крупной девочкой.
Куда это тебя несет? сказала девочка мягким, грудным голосом, досадливо потирая ушибленное плечо. Она была смугла, широкоскула, яркие черные глаза смотрели насмешливо, но без вражды, черная коса кокетливо перекинута на грудь, на плечах нарядно топорщились крылышки черного передника. И вот что было странно: все черное у девочки вроде бы и не было черным, девочка как бы светилась своей чернотой. Ну, что так уставился? Пропусти, я хочу выйти
Ваня стоял и не двигался. Девочка прикрыла глаза, в тени черных ресниц они стали еще темнее, и выражение ее лица, приказывавшее Ване немедленно отступить, поразило его вдруг такой непреклонной волей, что он почувствовал себя уничтоженным, жалким и словно бы уличенным в каком-то дурном поступке. Он покраснел и молча уступил ей дорогу.
Весь урок Ваня украдкой наблюдал за девочкой. Она сидела на второй парте в среднем ряду, внимательно слушала учительницу математики, когда надо было записать что-то в тетрадь, легким движением надевала очки в проволочной оправе, записав, стыдливо снимала их и клала перед собой на парту. Раньше Ваня никогда не видел ее в классе, место, где сейчас сидела она, все эти дни пустовало. Ее соседка по парте Лена Станкевич, светлая, коротко остриженная и такая худая, что ключицы выпирали из-под форменного платья, а загорелые, глянцевые на лодыжках ноги казались игрушечными, приделанными от фарфоровой статуэтки, никого близко не подпускала к этому месту. Когда два дня назад учительница математики хотела посадить рядом с ней Ваню, она заплакала в голос: «Анна Львовна, как же так, а Безродная? У нее же ангина, она скоро придет. Мы с ней шесть лет вместе сидим!» Ваня так и остался на своей последней парте, ему, по правде говоря, не очень-то хотелось уходить отсюда и терять такое важное преимущество, как окно, куда можно смотреть, когда становится скучно. И вот, значит, появилась она, эта Безродная
Он неотрывно смотрел на нежный завиток волос у щеки, на гибкую шею и не понимал, почему все это так волнует его даже дышать больно, в висках тяжело пульсирует кровь. Конечно, она красива, но, скорее, не столько красива, сколько удивительна, необычна. Хотя, может быть, это ему одному так кажется? Переговаривается же с ней отличник Вовка Вайс и даже для чего-то дает ей свою тетрадь, и она улыбается ему ослепительно спокойно, а он вылупил на нее гляделки и бормочет: «икс икс» будто икает. И Женька Кость все вертится, вертится позади нее, пытается дернуть за косу, она сердито оглядывается, а довольный Женька смеется и тут, словно давится смехом, делает серьезное лицо, потому что учительница грозится выгнать его за дверь. Как они могут так спокойно, так равнодушно обращаться с ней! И она она терпеливо объясняет что-то Вовке и на Женьку уже не сердится вот оглянулась и улыбнулась ему: дескать, ничего, не выгонит. И, едва усмехнувшись уголками губ, слегка прикрыв веки, холодным, словно погасшим, взглядом прошлась по Ване. Ему стало вдруг тяжело, кровь в висках застучала быстрее, он в отчаянье подумал: «Ну что я сделал такого, чтобы так на меня смотреть?!»
Когда зазвенел звонок и облегченно захлопали крышки парт, Ваня выбежал в коридор, поманил к себе Сашку Блина, по прозвищу Гном, оглядываясь по сторонам, зашептал:
Слушай, как эту девчонку звать, на второй парте, черная такая?
Нинка Безродная, что ли? Сашка хмыкнул, глаза его лукаво кольнули Ваню. Нравится, что ли? Давай, она девка в поряде!
И в это мгновение Ваня увидел проходивших мимо Станкевич и Безродную. Он толкнул Сашку под локоть, но было поздно девочки слышали, что говорил Сашка. Нина взглядом послала на них такую черную волну презрения, что Ваня не выдержал, отвернулся и бросил Сашке:
Дурррак!
6
Сашка Елин был самый маленький в классе, худой, белобрысый. Ване не нравились его круглые глаза, нос кнопочкой, выдвинутая вперед нижняя часть лица, припухшие губы. Казалось, Сашка все время держит во рту камень. Он был угрюм, но в классе разыгрывал из себя шута. Ваня понял это в первый же день, когда Женька Кость, заметив в классе нового ученика, щелкнул вдруг Сашку по носу, предупреждающе поднял вверх указательный палец и, стрельнув в Ваню голубыми глазами, ласково прошипел: «Тс-с-с! На место!» давая этим понять Ване, чтобы он не задавался особенно. Сашка истерически захохотал и тонким, синеватым пальцем погрозил Ване. Женька довольно оскалился.
Жест этот вызвал в Ване раздражение. «А ты-то куда, Гном? Ведь я тебя одной рукой», подумал он. Но обострять отношений не стал, отвернулся.
Правда, раздражение осталось. Особенно усилилось оно после того, как Сашка сказал про Нину цинично: «Давай, она девка в поряде!» и Нина услышала их разговор.
С этого дня она не глядела на Ваню. И Ваня не мог отделаться от тревожного, непонятного чувства вины перед ней. Ему хотелось подойти, попросить прощения, но Нина, наверно, осмеяла бы его, весь класс смеялся бы над Ваниным слюнтяйством, и к нему стали бы относиться так, как к Сашке.
С того дня, как он впервые появился в классе, прошло две недели. Однако Ваня ни с кем не успел подружиться. Впрочем, он и не лез ни к кому особенно в дружки. Одноклассников и одноклассниц он вроде бы не замечал, пока не увидел Нину, потому что каждый день с нетерпением ждал окончания уроков, мчался на Сонину квартиру, там они наспех обедали с Егором и бежали на метро. Потоком людей их вносило в вагон, выносило из вагона, втискивало на эскалатор, в дверцу автобуса. Вскоре братьев встречала каменная арка ворот, каменное крыльцо больничного корпуса с белыми колоннами. Они не входили вбегали в палату, как солдаты, кричали хором «здравия желаем!» и обнимали мать.
Елене Ивановне становилось лучше. Она уже вставала, выходила в сад. Но Егор из суеверия никогда не говорил с матерью об этом и запрещал говорить Ване. Егор рассказывал, как его похвалил профессор за очевидные успехи, которые он сделал за время практики, о том, что задумал серию рисунков «Люди большого города», а Ваня о школе, о том, что класс хороший и у него много друзей, и пусть Елена Ивановна не волнуется за него.
7
Это случилось на большой перемене после урока истории. В коридоре было душно, с визгом носились пятиклассники. Ваня стоял у окна. Нина, в трех шагах от него громко смеялась ей рассказывала что-то Лена Станкевич. Смех у Нины был звонкий, на шее под смуглой кожей перекатывался тугой комочек, и Ване казалось, что в горле у нее бегают и цокаются серебряные шарики.
Мимо прошли Женька Кость, Вовка Вайс и Генка Шебутыкин, самый сильный и задиристый в классе. Генка, словно невзначай наступил Ване на ногу, сказал с ехидной ухмылочкой «пардон!» и, вихляя поджарым задом, изобразил полное к нему презрение. Ваня промолчал, а Нина опять засмеялась, может быть, над ним. Он почувствовал вдруг себя таким одиноким, заброшенным бог весть зачем в эту школу, в этот город, в этот чужой ему мир.
Ты! крикнул он Генке, но тот шел, не оглядываясь, сделал вид, что не услышал.
Нина и Лена взглянули на Ваню, как на сумасшедшего, и отошли к другому окну.
Вдруг рядом появился Сашка Елин, толкнул Ваню под локоть, подмигнул:
Скучаешь? Слушай, давно хотел тебя спросить: ты откуда приехал?
Иди ты! сказал Ваня и отвернулся.
Да ты что, я ведь по-хорошему, сказал Сашка обиженно. А на этих, он махнул рукой в сторону Генки Шебутыкина и его дружков не обращай внимания.
А ты почему обращаешь?
Я? Сашка смутился, покраснел. А я не обращаю.
На Сашке были хороший синий костюм с блестящими металлическими пуговицами и модно сшитая голубая рубашка. «Родители, видно, богатые, ишь вырядился! подумал Ваня неприязненно. Маменькин сынок. Небось только черную икру лопает, оттого такой дохляк».
Говорят, ты у нас временно. Да? А зачем ты в Москву приехал?
Надо было, вот и приехал, буркнул Ваня, желая, чтобы Сашка поскорее отвязался.
Ты обижаешься? На меня, да? Ну что ты молчишь? Ну, хочешь, развеселю, а? Смотри внимательно ловкость рук и никакого мошеннства! Он так и сказал «мошеннства» и увязался по коридору за толстым высоким мальчиком в очках, тот был, наверное, из параллельного класса. Обогнав его, Сашка резко остановился, очкарик налетел на него, Елин стал громко извиняться, размахивать руками, похлопал мальчика по плечу. Сцена эта разыгралась как раз напротив Нины, и Нина удивленно смотрела на Сашку. «Зачем ему все это нужно? подумал Ваня. Странный какой-то.
Через минуту Сашка вернулся, в руках у него была красная авторучка с никелированным колпачком. Лицо расплывалось в самодовольной улыбке:
Вот, я же говорил, ловкость рук и никакого мошеннства!
Ваня заметил возвращавшихся по коридору Генку Шебутыкина с дружками, Генка издали ухмылялся недоброй улыбкой, и Ваня вдруг почувствовал всю свою беспомощность, отчаянная злость перехватила дыханье, он толкнул Сашку в плечо и хрипло сказал:
Верни авторучку!
Конечно, верну. Я же пошутил! Сашка улыбнулся. Скажем ему, что он потерял, а мы нашли.
Генка подходил, и надо было что-то делать. Ваня выхватил левой рукой авторучку, правой ударил Сашку в подбородок. Сашка отлетел к стене, закрыл лицо руками, замычал от боли, должно быть, прикусил язык. Ваня повернулся и пошел к мальчику в очках. Ваня убегал от Генки и его дружков, хотя вокруг никто не догадывался об этом, убегал не позорно, с достоинством, и все-таки убегал.
Очкарик видел, как отлетел к стене Сашка, и когда Ваня протянул ему авторучку, понял все без слов. Он захлопал своими круглыми, увеличенными стеклами очков глазами, сказал:
Вот гад! Так ему и надо!
«Теперь начнется», подумал Ваня, с растерянностью глядя вслед бросившему его очкарику. Он спиной чувствовал, как надвигаются на него Генка, Вовка и Женька. Бежать было некуда.
Он резко повернулся, совсем близко увидел Генкины глаза, холодные, бутылочного цвета. Генка хлопнул его по плечу и сказал неожиданно добродушно:
Хороший ударчик! Боксом занимаешься?
Генка сам подбросив спасательный круг, и Ваня торопливо соврал:
Занимаюсь. Ну и что?
Да не, ничего. Хорошо, говорю, отделал! Вообще, ты кореш во! Он показал большой палец. Главное что? Честный! За дело! Дай пять! Он протянул руку. Женька Кость и Вовка Вайс тоже пожали Ване руку.
Вчетвером они возвратились к двери своего класса. Сашка сидел у стены на корточках и пальцами ощупывал язык. В глазах его все еще стояли слезы. Он взглянул на Ваню, отвернулся, и Ваня поежился: столько в глазах было обиды, боли, недоумения и тоски.
8
Новость о Ванином поступке за одну перемену облетела не только седьмой «б», но и соседние классы. Сашку уличили в воровстве, решили устроить ему коллективную взбучку, но Ваня сказал, что Сашка свое уже получил, вот если за ним заметят еще что-либо подобное, тогда о, тогда он первый ему покажет такое, что и словами сказать невозможно.
Так он снискал себе в классе уважение. Никто из ребят больше не задирался, а девочки за глаза стали называть «лапушкой» и «красатулей».
Вскоре произошло еще одно событие, которое сделало Ваню школьной знаменитостью.
На уроке математики, вместо того чтобы решать уравнение, Ваня нарисовал в тетради Анну Львовну. Рисунок помучился удачный и смешной, сходство было полное: на лице Анны Львовны удивление, она как бы говорила: «Что-о?! Вы не знаете, как извлекать корень?!» Рисунок пошел по рукам, раздались смешки. Анна Львовна потребовала Ванину тетрадь, полистала ее, увидела свой портрет:
Что-о?! Повертела тетрадь в руках. Не вижу уравнения. Не ви-ижу! Двойка, Темин! После уроков зайдешь ко мне в учительскую. А это я забираю себе на память. Спасибо.
Не унывай, кореш! Пожужжит и перестанет, сказал после уроков Генка, провожая Ваню в учительскую. Здорово ты ее списал, так похоже, ей-бо! Кто знал, что в тебе такие таланты дремлют!
Ваня сам не ожидал, что у него получится так здорово, но лучше бы не получилось, потому что теперь неизвестно, чем все кончится. Может, еще к директору потащат. Тот начнет: «Только из милости к твоей матери я взял тебя в переполненную школу, а ты позволяешь так вести себя!»
Но ничего страшного не произошло. Увидев Ваню, Анна Львовна сказала:
Вот что, Темин. Я не против того, чтобы ты рисовал, но рисуй в свободное время, а на уроках математики занимайся, пожалуйста, математикой. Я думаю, твои художественные способности от этого не пострадают. Так? И давай рисовать с пользой. Видел нашу школьную стенгазету? Вот тебе бумага, вот краски, будешь художником. Материал для газеты уже есть. Она протянула Ване несколько исписанных листков.
Справишься?
Конечно! Ваня был рад, что нее обошлось, сияя, схватил протянутые листки.
Вечером он раскатал на письменном столе рулон белой бумаги, закрепил концы и стал думать, с чего бы начать. Наверное, с названия Называться газета должна была «Ровесник».