11
С этого дня в Ваниных чувствах к Егору зародилась маленькая, едва заметная червоточинка. Хотя через день брат поехал к матери и потом ездил часто, Ваня не мог простить ему, как он решил, т о г о предательства. Внешне их отношения оставались прежними, Егор вряд ли о чем и догадывался. Правда, Ваня стал более молчалив, но у Егора не было времени, чтобы обращать на это внимание: он много работал, слушал в институте лекции, к тому же у него были две девушки одна в Москве, другая в родном городе, с одной он встречался, другой писал письма, а тут иногда профессор приглашал к себе домой на чашку чая. Естественно, Егору было не до Вани. Хотя иногда он хлопал Ваню по плечу и бодро спрашивал: «Как дела? Все еще висит твоя газета?»
Да, газета в школе висела, и за Ваней утвердилось мнение как о способном ученике. Ваня слышал, как однажды сам директор сказал в коридоре Анне Львовне: «Газета прекрасная! Надо больше привлекать этого мальчика к общественной работе».
Ваню выбрали художником школьной стенной газеты, поговаривали, что поручат оформлять и школьный стенд с фотографиями на тему: «Как мы живем».
Свежий номер газеты должен был выходить к каждому празднику. Пока что Ваня чувствовал себя относительно спокойно до 7 ноября было далеко. Но дни бежали, и иногда Ваня вдруг с тоской задумывался над тем, как оформить следующий номер «Ровесника». Брал лист бумаги, делал наброски, но все выходило так обыкновенно, что от собственного бессилия хотелось разломить карандаш, биться лбом в проклятый белый лист и заклинать: «Ну, нарисуйся же! Нарисуйся!»
Егор, конечно, мог бы помочь, но теперь Ваня не хотел просить брата о помощи. «И тогда ведь не помощь была, а как бы подарок Егора, думал он. Я и пальцем не прикоснулся, а все считают, что газету сделал я»
Мысль о том, что он обманывает одноклассников и всю школу, не давала теперь Ване покоя. В первые дни ему льстило всеобщее внимание. И голова так закружилась, что он искренне начал верить: газету сделал он сам. Он и Нину легкомысленно обещал нарисовать, надеясь этим покорить ее сердце. И теперь как благодарен он был ей за то, что она убежала, ведь его же подстерегал позор, полный позор!
На уроках, прикрывая рукой тетрадь, он рисовал Нину и как ни старался ничего не выходило. Иногда получалось отдаленное сходство в чертах. Ваня никак не мог поймать выражения (что почти случайно удалось в наброске Анны Львовны). Шебутыкин, Вайс, Лена Станкевич видели, что Ваня рисует в тетради голову какой-то девочки, но им и в голову не приходило, что это была Нина.
Одноклассники напоминали о его обещании, Ваня отмахивался, говорил, что некогда, и после уроков старался поскорее уйти домой. В эти минуты он ненавидел себя за малодушие, но на следующее утро, входя в класс, чувствовал себя человеком особенным, за которым уже издали наблюдают с интересом.
В конце концов это начало угнетать его. Ваня стал замыкаться в себе, на переменах старался быть один. И мужская половина класса решила, что он зазнался, а в глазах девочек Темин приобрел новый ореол загадочности. Впрочем, последнее Ваню не волновало, он даже не замечал на себе влюбленных взглядов одноклассниц, мысли его занимала только Нина, но, словно по молчаливому сговору, оба старались не замечать друг друга.
Единственный в классе, с кем было Ване легко, был Сашка Елин. После случая с авторучкой, хотя они и не разговаривали, не здоровались, Сашка глядел на Ваню не с презрением, которого, как сам Ваня считал, он вполне заслуживал, а с жалостным укором. Его глаза будто говорили: «Что же ты, что случилось тогда с тобой? Или ты не понял меня? Ведь я шутил» Этого взгляда Ваня не выдерживал, было до удушья стыдно. Маленький, ни в чем не повинный Елин стал жертвой его, Ваниной, трусости
Теперь Сашка пребывал в классе на положении отверженного, многие до сих пор на него подозрительно косились. Ваня чувствовал одиночество Елина так же остро, как и свое собственное. И, возможно, это и толкало его к Сашке.
«Какой я жалкий, ничтожный человек, думал Ваня. Какое право я имею обвинять Егора, когда сам предал Сашку? Ведь он хотел развеселить меня, а я его ударил. За что? Только чтобы показать силу: боялся начнет приставать Шебутыкин, надо будет по-настоящему драться. А может, никакой драки и не было бы?.. До сих пор противно! «Боксом занимаюсь», а у самого коленки дрожали Ничего себе «благородный» поступок унизить слабого! И ведь это из-за меня все думают, что Елин воришка. Опять, выходит, я соврал, да так подло. Что со мной происходит: вру на каждом шагу!.. В художниках хожу, знаменитость, а стыдно в чужие глаза глядеть»
12
Чего ты к нему лезешь? Обрадовался, что он слабее? Ты меня толкни, меня! Ну, попробуй! наступал Ваня на Вовку Вайса, тот сопел и, втянув голову в плечи, пятился к двери класса.
Ты чего взбесился, я же хохмил, бормотал он, хохмил я, елки зеленые!
Сашка Елин молча стоял в проходе между партами и исподлобья с недоверием глядел на Ваню. Он проходил к своей парте, когда Вовка с криком: «Не обманывай русскую землю!» нарочно толкнул его. Сашка ударился животом о спинку стула, скривился от боли, мальчишки, все, кто был в классе, захохотали. И тут неожиданно на Вовку налетел Ваня.
Хук ему, Ваня, левой! радостно заорал Генка Шебутыкин. Дерни ему зуб, нечего слабых обижать!
Услышав крик Шебутыкина, Вовка сник, заморгал глазами, взмолился:
Да вы что, шуток не понимаете!
Ваня ухватил Вовку за брючный ремень, притянул к себе.
В следующий раз, когда захочется пошутить, пошути со мной! сказал он зловеще и оттолкнул нелепо взмахнувшего руками Вайса.
Шебутыкин захохотал, а все другие, притихшие было, тоже засмеялись. Вовка беспомощно оглянулся, пробормотал:
Ну, ладно, боксер Посмотрим
Так его, суслика, учить надо, крикнул Шебутыкин чуть ли не в самое Ванино ухо. Дай пять!
Ваня пожал широкую Генкину ладонь и, твердо глядя в его холодные, бутылочно-зеленые глаза, сказал:
Ты Сашку тоже не трогай.
Какой разговор! Шебутыкин поднял руки к груди. Я слабых не обижаю. Все слышали? крикнул он громко. Кто обидит Елина во!
Шебутыкин показал кулак, в классе притихли.
Ваня взглянул на Сашку. В его глазах роились радостные, недоверчивые искорки, лицо покраснело. Он был похож на маленькую обезьянку. Потирая ушибленное место, Сашка молча сел за парту и, стрельнув глазами в сторону Вайса, не в силах был сдержать торжествующей улыбки.
Ваня возвращался домой в одиночестве, когда услышал за спиной чьи-то торопливые шаги. Это был Елин. Догнав Ваню, он несколько минут шел молча рядом. По его коротким вздохам Ваня почувствовал, что Сашка хочет что-то сказать. Но Елин молчал, так молча они дошли до серого пятиэтажного дома. Сашка кивнул на чугунную решетку ворот:
Я здесь живу.
Ваня остановился, на прощание протянул Сашке руку. Сашка схватил ее худыми цепкими пальцами, словно боялся, что Ваня вырвет руку и уйдет.
Слушай, сказал он просительно и поморщился, словно собирался заплакать, может, зайдешь ко мне? У меня аквариумы, рыбок посмотришь, а? Пошли!.. Дома сейчас никого, так что не стесняйся.
Мальчики пересекли пустынный, мрачноватый двор, вошли в один из подъездов, поднялись на третий этаж. Сашка отпер ключом английский замок, пропустил Ваню вперед.
Только, пожалуйста, обувь сними, я дам тебе тапочки.
Ваня снял туфли, Сашка бросил ему под ноги маленькие, налезшие Ване на полступни тапочки.
Теперь проходи. Сашка отворил дверь в комнату.
Ваню поразила идеальная чистота в комнате, полы сияли, как зеркальные, он видел в них свое отражение, было боязно ступать.
Это я утром, сказал Сашка довольно, с нашатырным спиртиком вымыл их. Я вообще каждое утро протираю полы вместо зарядки. Ты проходи, садись, не стесняйся. Я чайник поставлю.
Сашка вышел на кухню. Ваня огляделся. Направо, у стены, стоял самодельный стеллаж с книгами на верхних полках, на нижних размещались шесть небольших аквариумов, какие-то приборы, блестящие пинцеты, сачки, резиновые трубки. А вообще-то обстановка была самая простая: диван, стол, шифоньер, ножная швейная машинка.
На машинке лежали куски яркой красной материи, Ваня потрогал ее.
А, это я себе рубашку шью, сказал Сашка, появляясь в дверях.
Ваня взглянул на него с удивлением:
Сам? Серьезно? Ты?
Ну! Кто же еще! Я сам себе рубашки шью.
Ваня новыми глазами взглянул на кокетливую желтую рубашку Елина: простроченный воротник с закругленными уголками, прикрывающая пуговицы узкая планка, плотно облегающие запястья манжеты. Неужели все это сам?
Теперь надо бы научиться шить брюки и все будет окэй! сказал Сашка. Буду сам себя одевать. Вот это будет фирма!
Тебя кто-нибудь учил?
Да, мама помогала, но это вначале, а теперь я сам. Не веришь? Хочешь, тебе сошью?
Да нет, верю. Ваня улыбнулся Сашкиной горячности и подумал, невольно восхищаясь: «Вот так Елин! Кто бы мог подумать Рубашки себе шьет!»
Смотри. Сашка щелкнул на стеллаже выключателем, и все шесть аквариумов осветились мягким зеленовато-голубым светом. Как техника, а? Мое изобретение!
В причудливых зарослях растений, среди темных корневищ и черных камней плавали яркие тропические рыбки.
Вот так и живу. сказал Сашка. Конечно, рыбки самое ценное, что у меня есть! Простых, ну, данюшек, тетрагонаптерусов, например, мне держать неинтересно, о меченосцах и пецилиях даже говорить неохота, а эти, он стукнул пальцем по стеклу одного из аквариумов, стоят дорого, очень редкие и нежные рыбки, но возни с ними!.. Зато интересно! Знаешь, хочу скрестить скалярий черную и обыкновенную. Должны получиться дымчатые. Но разводить скалярий, скажу тебе, сложное дело. Сколько раз ничего не получалось, но эти, вот, видишь, эти мое потомство. Сам вывел!
Ваня разглядел скалярий красивых плоских рыбок с длинными плавниками, они походили на полумесяцы, плавали медленно, словно ощущая всю полноту собственного достоинства, серебристые и черные полосы подчеркивали благородство форм.
Книг, конечно, массу перечитал, продолжал Сашка, и потом у меня уже опыт. Чего только не разводил! Я вообще, знаешь, хочу стать ихтиологом. А что?! По-моему, самая интересная в мире профессия. В институт поступлю, поеду на берег Тихого океана или Индийского, а? В Индийском даже интереснее, там климат тропический и столько разных рыб, и, знаешь, какие красивые! Буду изучать их жизнь, с аквалангом плавать. А потом, может, книгу напишу. Про рыб. Я бы, знаешь, какую книгу написал, не хуже этих!
Ваня взглянул на полки с книгами, на некоторых корешках прочел названия: «Покорители глубин», «Опасные морские животные», «Тайны моря», «Обитатели бездны», «В мире безмолвия». «С аквалангом в Атлантике», «Биоакустика рыб». Внимание его привлекла большая, едва вмещавшаяся на полке книга в красочной суперобложке «Ящеры древних морей».
Это, наверно, интересно, сказал он.
У-у. Глаза Сашки загорелись, он дотянулся до книги, стал перелистывать. Ты только посмотри, какие здесь картинки! Вот были времена! Вот где была фауна! Черт возьми, зачем я не тогда родился! Сашка открыл книгу в том месте, где на весь разворот была яркая, завораживающая глаз картина бой двух морских чудищ одно похоже на крокодила, только гораздо больших размеров, с огромной зубатой пастью, у другого толстое, короткое тело, могучие ласты, хищно ощеренная головка на змеевидной шее. Глядя на них, Сашка содрогнулся от ужаса и восхищения. Смотри!.. Встретиться бы с таким Говорят, в каком-то озере видели недавно чудовище вроде этого, но найти до сих пор не могут. Наверно, боятся в воду лезть. А я бы не побоялся. Только мне еще рано, знаний маловато и с аквалангом плавать пока не умею. Но вырасту, стану ученым обязательно его найду. Если, конечно, оно не сдохнет к тому времени, ведь ему уже сколько тысяч лет!.. Этих ящеров, что в книге, давным-давно нет, находят только их скелеты, и то это, знаешь, какая находка! Палеонтологи по строению костей и черепа догадываются, какими они были, говорят художникам, а те рисуют такие картины. Слушай, вот стану ученым, может, и не ихтиологом, а палеонтологом, найду кости какого-нибудь давно вымершего ящера, и ты нарисуешь его! Давай тогда вместе работать! Я буду палеонтологом, а ты художником. А?
Да какой из меня художник, вздохнул Ваня. Вот брат у меня, он в полиграфическом учится, вот он художник!
Ну не скажи, газета у тебя вышла класс!
Да ее ну мне Ване стало стыдно, он почувствовал, как начинают гореть уши. Мне брат помог ее сделать. Я не сам.
Ну что ж, что помог, Сашка совсем не удивился, мне мама тоже помогала, когда я начинал шить первую рубашку.
«Опять соврал, с тоской подумал Ваня. Неужели я такой безнадежно пропащий? Ведь дал себе слово не врать больше. Но не могу же я ему сказать, что к газете я даже не прикасался, он начнет меня презирать!..»
Ваня глядел в спокойное лицо Сашки, и ему очень хотелось, чтобы Елин не презирал его, чтобы чувствовал в нем товарища и опору. «Я его всегда защищать буду, думал он. Пусть только теперь кто тронет, даже сам Шебутыкин. И чего они его все так не любят?..»
Идем чай пить, позвал Сашка, слышишь, чайник свистит?
13
Прошла неделя, а Ваня уже не мог себе представить, что вечером он не увидит маленького ушастого Елина, не посидит в его комнате перед освещенными аквариумами, завороженно глядя на рыбок, не будет слушать монотонного перестука швейной машинки. Сашка шил не только рубашки себе, но и блузки матери и младшей сестренке Любаше. Любаша училась в четвертом классе, роста была большого, на полголовы выше Сашкиного плеча, и Саша, косясь на нее, бубнил с досадой: «Эк дуре счастье! Скоро потолок лбом прошибет. И зачем девке столько? Нет, чтоб мне»
Мать Сашки, Ираида Сергеевна, худощавая, с конопушками на бледном лице, всегда встречала Ваню приветливой улыбкой. Она щурила подслеповатые глаза и спрашивала о здоровье Елены Ивановны. В первый же день их знакомства Ираида Сергеевна расспросила Ваню о семье, о доме и, узнав, почему он в Москве, всплеснула руками, завздыхала, стала просить, чтобы Ваня приходил почаще, дружил с Сашкой, «а то он нелюдимый», и передала Елене Ивановне баночку с брусничным вареньем. С тех пор, когда Ваня собирался к матери в больницу, Ираида Сергеевна каждый раз передавала с ним то испеченные домашние оладьи, то купленные в магазине помидоры, то малиновое, то клубничное, то абрикосовое варенье. В конце концов Ване стало даже неудобно, а он старался заходить к Сашке в такое время, когда Ираиды Сергеевны не бывало дома.
Сашка очень любил мать и был к ней так внимателен, что и Ваню, человека постороннего, трогала эта забота. Когда мать приходила с работы, Сашка наперегонки с Любашей бросался открывать ей дверь, наперегонки они шарили по полу в поисках тапочек Ираиды Сергеевны, находили с радостным криком и вдвоем вводили мать в комнату; вечерами Ираида Сергеевна, сидя на черном дерматиновом диване, покрытом дешевым цветастым чехлом, вязала Любаше носки из грубой шерсти, и Сашка обязательно подставлял ей под ноги скамеечку, зажигал над диваном торшер; когда она говорила Сашке: «Сынок, поставь на плиту чайник, будем гостя чаем поить», Сашка вприпрыжку бежал на кухню и не только ставил на газ зеленый эмалированный чайник, но накрывал на стол, а после ужина отсылал мать в комнату и сам мыл посуду.
Отец с ними не жил. Говорить о нем Сашка стеснялся. Ваня знал только, что ушел он из семьи пять лет назад, работал на заводе слесарем, пил, когда бывал пьян, скандалил, поэтому Ираида Сергеевна не захотела с ним жить.
Как-то Ваня спросил Сашку, кем работает Ираида Сергеевна. Сашка смутился, покраснел, но сказал с вызовом:
Уборщицей, а что?!
Да ничего, пробормотал Ваня, чего ты на меня кричишь?
Несколько минут они сидели молча. Сашка тихо сказал:
Я думал, ты смеяться будешь И презирать
За что? удивился Ваня.
Ну, как за что?.. Что моя мама уборщица.
Ты серьезно? Тут Ваня в самом деле рассмеялся. Да ты что, Сашка, как мог ты подумать?! Друг, называется!
Сашка съежился, и в глазах его вдруг мелькнула дикая тоска.
Меня некоторые в классе за это презирают. «Сын уборщицы уборщик» У них матери врачи, инженеры, конструкторы, библиотекари, у тебя мать журналистка, а моя Но я не стесняюсь этого, понимаешь, не стесняюсь, что работает моя мама уборщицей. Они и меня «уборщиком» обзывают за то, что я ей помогаю.