Простым казаком, да как была бы у меня
Моя шашка во-и-и-и, ой шашка вострая,
Шашка вострая, да уж сруби-и-ил бы я
Свою буйну го-о-и-и-и, ой буйну голову,
Свою буйну го-о-и-и-и, ой буйну голову.
Дед Антип закончил песню и часто-часто заморгал красными в прожилках глазами.
Ай, славно, дед, соловьем заливаешься! весело сказал Николай, неожиданно появляясь на опушке.
Стягивая через голову белую тенниску, он стал подтрунивать над Антипом.
И не стыдно тебе в твои-то годы?.. Ай-я-яй Словно мальчишка Хочешь себе всю славу присвоить, а того и не говоришь, что у тебя три сына со снохами лучший хор на станице.
Ну, ты мне не указ, молодой ишо, хмуро сказал дед Антип. А песен я знаю больше, чем они. Кто же их выучил, как не я, а? Сопля зеленая!
Я пошутил, пошутил, дед, примирительно сказал Николай, сладко потягиваясь и жмурясь от утреннего солнца.
Ну то-то. Дед Антип встал, взял в руки прислоненную к дереву удочку, ведро и сказал, обращаясь к Мите: Сыновья у меня, правда, поют хорошо, и снохи не отстают, да где их сейчас докличешься: с утра до ночи в поле, бывает, что и заночуют там. Ты приходи, сынок, ко мне, я на самой окраине живу, кирпичный дом, второй слева, спросишь Антипа всяк покажет. Я тебе песен и попою. Чихирю тока не забудь любитель я до этого. Ну, прощевай!
Он повернулся и пошел по дороге в лес тяжелой уверенной походкой. Его пустое ведро поскрипывало на ходу.
8
Николай как-то робел в присутствии Наташи, больше молчал и поводил головой, когда по спине, между крупных лопаток, стекали мутные бисеринки пота. Наташа ловила на поляне большую синюю стрекозу, которая тяжело перелетала с куста на куст, и Николай невольно следил за ней пристальным взглядом. Он спросил у Мити, когда Наташа была далеко и не могла услышать:
Твоя?
Митя кивнул.
Резвая.
Митя сделал мостик и смотрел, как над головой зеленеют стебли травы, движется темная масса Терека, тарахтит и катится вверх колесами оранжевый трактор, взметая косой столб пыли на противоположном берегу, а небо было внизу, его бездонная глубина захватывала дыхание, пугала. У Мити было такое впечатление, что он начнет сейчас погружаться в него все глубже, глубже и никогда не выплывет. Чтобы избавиться от этого неприятного чувства, он еще больше прогнулся в спине, переставил руки поближе к пяткам и, слегка оттолкнувшись, встал на ноги.
Поймала! вскрикнула Наташа. Радостная, раскрасневшаяся, она подходила к ним, держа в вытянутой руке за крылышки гудящую, поджимавшую синий членистый хвостик стрекозу. Смотрите, какая!
Стрекоза неподвижно глядела огромными испуганными глазами.
Ну, что с тобой сделать? сказала Наташа, дуя на стрекозу.
Отпусти, сказал Митя.
Нет, я засушу ее и отвезу домой. Над письменным столом подвешу на ниточке. Такая огромная-огромная стрекоза Что ты жужжишь, глупенькая?
Николай глядел на Наташу, на стрекозу и, казалось, сравнивал их между собой.
Наташа поднесла стрекозу к груди, и та, уцепившись лапками, перестала гудеть.
Посмотрите, какая красивая была бы брошка: синяя на голубом!
Да, красивая, кивнул Николай, пристально разглядывая Наташину грудь, округлую линию живота, бёдра. Наташа покраснела, опустила глаза.
Вы женаты? спросила она.
Не успел. А пора бы двадцать семь стукнуло. Не до этого было А теперь вот от девушек отвык Вот тебя побаиваюсь Он подбирал слова с трудом, словно вызывая их из глубины памяти, и, прежде чем произнести, колебался: правильно или неправильно он выразит то, что хочет сказать. Эта борьба была заметна на его лице, и Мите стало как-то не по себе: ему было жаль Николая, и в то же время в глубине души он радовался тому, что Николай так неуклюж в обращении с Наташей и это забавляет и смешит ее. Карие глаза Николая смотрели с грустью, и казалось, он знает что-то такое, чего ни Мите, ни Наташе никогда не узнать.
Наконец Николай встал с травы, оделся, словно извиняясь, сказал:
Надо идти мне Он подал Мите руку. Вы долго еще пробудете в Щедрине?
Недельку, а там посмотрим. Если не выгонят, может, еще на недельку останемся.
Тогда увидимся. Через полчаса машина колхозная в город идет. обещали подкинуть А в субботу, как приеду, обязательно в гости приходите. У меня сад хороший, обратился он к Наташе, Митя знает.
Наташа протянула ему руку. Он вздрогнул и, как-то посуровев лицом, серьезно и осторожно пожал кончики ее пальцев; круто повернувшись, словно боясь чего-то, быстрыми шагами вошел в лес.
Николай, а собака как? крикнул вдогонку Митя.
Жива. Привет передавала, раздалось в ответ за кустами.
Пора и нам. Девчонки, наверно, уже приготовили завтрак и ругаются на чем свет стоит, сказала Наташа, накидывая распашной сарафан и пряча в карман стрекозу.
По дороге она сказала, что хочет поехать на два дня домой. Она не спросила, отпустит ли ее Митя (все-таки он был руководителем экспедиции), а как само собой разумеющееся сообщила: «Я, Митечка, съезжу домой, ты тут не скучай без меня».
Варя и Птичкина встретили их нахмуренно.
Наконец-то заявились! Завтрак давно остыл.
А мы на Тереке купались, сказал Митя. Что же на нас сердиться? Он наколол на вилку ломтик помидора. Я вам яблок вчера принес
Мы уже ели, сказала Варя. И компот сварили.
После завтрака Наташа собралась и уехала домой.
9
Проснувшись на другое утро. Митя долго лежал с закрытыми глазами: ждал, когда Наташа подсядет на раскладушку и станет щекотать его кончиками волос. Но тут он вспомнил, что Наташа уехала, открыл глаза, увидел сквозь ветви на веранде задумчивое лицо Птичкиной, и ему стало грустно. На террасу вышла Варя, Митя поспешил прикрыть глаза.
Что, спит еще? спросила она.
Птичкина кивнула, посмотрела на Митю и вздохнула.
Ну пусть спит, сказала Варя.
«Варька здесь. Птичка здесь, а Наташи нет. И Николая нет Скука!» Митя потянулся.
Варька! крикнул он повелительно-капризным шутливым тоном. Я жрать хочу!
Варя, спускаясь с террасы, всплеснула руками.
Господи, в постель тебе, что ли, подавать?
А это идея! сказал Митя, усаживаясь на раскладушке и скрестив по-турецки ноги, два раза хлопнул в ладоши. Завтракать!
Обойдешься! сказала Варя и ушла на кухню.
Варька, да дай ему, уныло протянула Птичкина с веранды.
Несу, несу, отозвалась из кухни Варя. Бог с ним. Он страдает, сказала она насмешливо, появляясь на пороге, держа в вытянутых руках табурет, уставленный тарелками с салатом и вареной картошкой. Она поставила табурет перед Митиной раскладушкой и неуклюже сделала реверанс.
А компот? жалобно сказал Митя.
Варя принесла и компот.
Кушай, лапочка, кушай, поправляйся, нежно пропела Птичкина.
Птичка, откуда у тебя в последнее время такая любовь к человечеству? спросил Митя.
Птичкина пожала плечами. В последнее время она стала проще, но была уныла. В ее речи постепенно стали пропадать «шикарные» словечки, которые она любила употреблять; правда, иногда они все-таки нет-нет да и проскальзывали. Манерно-изысканное обращение «дамы» уступило место грубовато-добродушному «бабы». Это смешило Митю.
Варька, сказала Птичкина с террасы, все-таки, что ни говори, мы, бабы, несчастный народ
Ох, душа моя, мне некогда, обед готовить надо! Неужели ты за ночь не выболталась? отмахнулась Варя. Что на обед приготовить: суп с вермишелью или с макаронами?
Митя засмеялся:
Да какие же вы бабы?
Ты ничего не понимаешь, серьезно ответила Птичкина. Именно бабы. Как это хорошо, и поэтично, и по-народному!
Ну, народное вовсе не в этом
И в этом, и в этом! Бабы ты подумай, как звучит: русские бабы! Нет, хочу быть бабой, бабой! Что может быть лучше? Ведь сколько они, русские бабы, выдюжили на своих плечах
Э-э, ты даже знаешь такое словечко «выдюжили»? сказал Митя.
Птичкина ничего не ответила. Обиженно поджав губы, она ушла в дом.
Так с вермишелью или с макаронами? спросила Варя.
10
Мите было все равно: с вермишелью или с макаронами. Он вышел за калитку, повернул направо и пошел по улице, распугивая встречных гусей, не обращая внимания на их злобное шипение и вытянутые шеи.
Митя не заметил, как улица вывела его на окраину станицы. Он остановился в нерешительности и, махнув рукой, побрел в поле. Поле заросло ромашками, высокой желтой сурепкой, подсохшими у стебля одуванчиками, сильными кустами молочно-голубого цикория, синевато-сиреневыми ворсистыми васильками. Размалеванный удод с задиристым хохолком на голове стремительно перелетал через дорогу, прятался на мгновение в высокой пыльной придорожной траве и летел дальше, словно заманивал его.
Митя поймал себя на том, что идет по дороге на станцию. «Идиот! подумал он. Кретин! Ведь приедет она завтра!» И повернул назад.
По дороге он нарвал большой букет полевых цветов.
Проходя мимо одного из дворов, увидел невысокую стройную девушку. Она стояла к Мите спиной и, наклонившись так, что красное короткое платьице почти целиком открывало ее крепкие, смуглые ноги, большим, связанным из стеблей полыни веником подметала дорожку от крыльца до калитки. Митя облокотился на забор.
Девушка, а девушка, можно вам цветы подарить?
Девушка торопливо оправила платье и оглянулась. Она взглянула на Митю зелеными раскосыми глазами, а на концах ее ресниц затрепетали живые солнечные лучики.
Цветы? спросила она насмешливо. А они-то уже почти завяли.
Ну да, недоверчиво сказал Митя, разглядывая букет. Я их только что нарвал.
Цветы цикория и в самом деле сморщились, потемнели, и маки опустили свои хрупкие, наполовину облетевшие головки. Только васильки и ромашки нарядно топорщились белыми и сиреневыми лепестками.
Что же теперь делать? спросил Митя.
Ладно уж, давай, снисходительно сказала девушка, забирая цветы. Я васильки и ромашки в воду поставлю, а эти выброшу все равно завяли.
У нее были несколько широкие скулы, заостренный, выточенный подбородок, а озорные веснушки не портили лица, напротив, даже очень шли ему.
А где здесь дед Антип живет? любуясь девушкой, спросил Митя.
Да здесь и живет, сказала она. А на что он тебе?
В гости приглашал!
Ну, заходи, коли приглашал, сказала девушка, отворяя калитку. Ты что, приезжий?
Митя кивнул.
Сразу видно. Ты садись на лавочку, обожди, дед скоро придет: вышел, старый черт, куда-то.
Как звать тебя? спросил Митя.
Аниська, весело отозвалась девушка, поднимая с земли веник и пряча его под крыльцо. А тебя?
Митя.
Чаю хочешь, Митя?
Не-а.
А молока?
Не. Спасибо.
А воды холодной из холодильника?
Давай! Аниськ, а сколько тебе лет?
Пятнадцать! крикнула Аниська, взбегая на крыльцо и исчезая за дверью. Через минуту она вынесла сразу запотевшую на солнце стеклянную литровую банку с водой.
Пей сколько хочешь, я еще поставлю.
Митя долго пил холодную воду, а Аниська стояла рядом и смотрела, как он пьет. Мите казалось, что они знают друг друга уже давно, с детства, что она его сестра.
Ты что же, учишься? спросил он.
Восьмой класс окончила. Что не пьешь? Пей!
Уже не могу. Залился.
Аниська присела на скамью.
Ты сам кто? спросила она.
Митя сказал, кто он и зачем приехал в Щедрин.
А-а понимающе протянула Аниська. У нас в семье все хорошо поют!
А ты?
И я. Только я старых песен не знаю.
Ну, спой не старую.
Вот еще! Буду я тебе петь! сказала Аниська, наклоняя голову набок и снизу заглядывая Мите в лицо. А тебе сколько?
Много, сказал Митя, девятнадцать.
Аниська засмеялась.
Тоже выискался старый, весело сказала она. Дай банку-то! Она отпила несколько глотков и вдруг опять рассмеялась. Вода разноцветным веером брызнула изо рта. Ой, не могу!.. Ты старый-то? Ты?
Я, старая, я, загудел голос деда Антипа, и над калиткой появилась его широкая, мощная фигура. А, внучек! закричал он весело, увидев Митю. Как тебе внучка-то моя? Хочешь, женю? Она девка добрая, покладистая. Аниська, а Аниська, пойдешь за него замуж? Что молчишь, дура? Говори: «Пойду!» Сколько тебя учить?
Дед, да ты уж меня за сто человек просватал, толкая Митю локтем в бок, смеялась Аниська.
А вот за него отдам! Антип потрепал Митю по плечу. Что, берешь? Завтра же свадьбу сыграем! Ну? По рукам? Да чего думаешь-то? Бери, пока отдаю! Девка молодая, здоровая, работящая, детей тебе нарожает кучу Тьфу-тьфу-тьфу Старик стал плеваться, чтобы не сглазить. Ну? Вот глупый-то, да я бы на твоем месте и не задумывался. Ну, берешь? Берешь! Аниська, поцелуйтесь!
Аниська пробовала урезонить деда.
Ну, хватит тебе, старый, разошелся как! И не стыдно?
А ты мне не указ! Цыть! весело кричал Антип. Ну? Что покраснела-то? О-ох-хо-хо-хо!.. Такая здоровая дура, и целоваться не умеешь!
А вот и умею! сказала Аниська и, быстро поцеловав Митю в щеку, убежала в дом.
Ах, скаженная, засмеялся Антип, ведь при мне ни с кем не целовалась, а тут на тебе Значит, судьба! Люб ты ей, братец!.. Да Гм Обмыть бы это дело А? Как-никак девку за тебя отдаю. Ну и сбегай за чихирем: ноги молодые, небось резвые. Старик сунул Мите в руки эмалированное ведро, то самое, с которым он ходил на рыбалку. Бери, бери Девка-то клад!..
11
Странное, чувство владело Митей, когда он, поскрипывая на ходу ведром, направился к «телевизору». Ему было смешно, весело и грустно одновременно. Он все еще ощущал на щеке влажное прикосновение Аниськиных губ и думал о Наташе. Ему нравилась Аниська, нравился дед Антип, с ними было весело, легко, но рядом не было Наташи, и поэтому было грустно.
Продавщица Надя, наливая в ведро чихирь и узнав Митю, стала укорять его за поллитровые банки, которые они с Николаем дели неизвестно куда, хотя обещали вернуть в полной сохранности. Митя, приподнявшись на цыпочки, достал с козырька спрятанные Николаем банки и вручил их всплеснувшей от изумления руками Наде, которая тут же вымыла их, поставила вверх дном на помятый алюминиевый поднос и с облегчением вздохнула.
Митя решил было по дороге зайти за Варей и Птичкиной старик наверняка распоется за чихирем, и надо бы записать его песни, но передумал: «Успеется, в другой раз».
Антип встретил его у калитки.
Ай успел? сказал он с радостью в глазах. Вот это внучек! Он заглянул в ведро и втянул носом воздух. А что неполное?
Расплескалось, дед, серьезно сказал Митя. Он взял чихиря три литра на большее у него не было денег.
Так ты бы осторожнее, с неудовольствием заметил старик, забирая ведро. Ладно, пошли в дом.
Они поднялись по высоким деревянным ступенькам на просторную террасу. Старик, упираясь носком одной ноги в пятку другой, снял серые от пыли парусиновые туфли.
Митя последовал его примеру, и они вошли в чистую просторную комнату.
В комнате стоял полумрак: ветви деревьев заслоняли три окна от солнечного света.
На чисто побеленных стенах были развешаны вышивка, покосившаяся рамка с десятком семейных фотографий, в правом углу одна над другой три иконы. Крашеный пол сиял чистотой; вдоль стола у обтянутого чехлом дивана лежали яркие плетеные половики, а справа, у стены, на тонких черных ножках стоял телевизор.
Аниська! крикнул Антип, доставая из буфета высокий тонкий графин. Приготовь нам чего на стол, ведьма старая! Он оглянулся и подмигнул Мите красными в прожилках глазами. Я ее в шутку так называю, сказал он шепотом.
Антип поставил графин на подоконник и аккуратно, не пролив ни капли, перелил в него из ведра чихирь.
Вишь, какая рука не дрожит! сказал он с гордостью, протягивая перед собой темный кулак и засучивая до локтя рукав темной сатиновой рубашки.
Митя разглядывал фотокарточки в покосившейся рамке.
Дед, неужели это ты сказал он, стуча пальцем по стеклу и показывая на молодцеватого казака с пышными усами, в черкеске, с двумя «Георгиями» на груди. Правая рука его опиралась на рукоятку кинжала у пояса, а левая на рукоятку длинной шашки.