Владыкин фыркнул.
Доволен?
Смешно. За рекорд по шапке. И выговор заму
Очковтирательство приписал! Вранье все! А ты ехидный стал. Будько грузно приподнялся над столом, упрятав в мохнатые брови глаза-щелки. Владыка, о будущем не думаешь? Зайцы и те не жрут траву возле своего логова, а ты Радина дома принимал?
Вот оно что, протянул Владыкин, допустим. Принимал. Толковали о футеровке.
И о нас не забыли? Заметив, как потемнел Владыкин, Будько переменил тон. Эх, Серега, не обижайся! Предчувствую я какие-то большие перемены. В цехе шатание. И что особенно обидно ты клинья вбиваешь. Старый, испытанный друг
Порыв ветра распахнул окно, смел со стола бумаги. Будько закрыл раму, опустил задвижку, кряхтя, подобрал с полу листки. И вдруг почувствовал себя старым, несчастным, обиженным. Снова опустился на стул.
Хочу посоветоваться. Будько помолчал, вздохнул. Как считаешь, если приказ обжаловать? Несправедлив ведь по сути Молчишь? Хотя, конечно, Радин твой благодетель. А наше, хорошее забыто.
Владыкин грустно улыбнулся. Разве забудешь дружеские вечеринки, лестные слова на собраниях, премии, «железные» решения «большой тройки». Будько, посмеиваясь, говорил: дружба не ведает счета. Еще как ведает. За все в жизни приходится платить
Обидно, честное слово. Старались. Хотели людям напомнить, кто есть кто. А этот, конь необъезженный, не стал копаться в душах, рубанул на всю катушку. Приказ Ладно, хватит об этом. Тебя я пригласил не для самокопаний. На чью сторону встанешь, хочу, знать.
На сторону правого.
Ну и угорь! Будько убрал руки со стола. Не водилось раньше за тобой такого.
Настойчиво звонил телефон. Будько словно забыл о нем. Напряженно, недобро смотрел, как поднимается со стула Владыкин, одергивает брезентовый пиджак.
Уходишь от прямого разговора?
Кривым он мне кажется.
А ну, подожди!
Будько включил микрофон:
Дербенева к Будько! обернулся к Владыкину. Последний, чую, совет «большой тройки».
Подул «северняк», погнал на завод кислую вонь со стороны азотно-тукового производства. Запах проникал сквозь щели.
Почище иприта! поджал губы Будько. Третий год собираются улавливатели поставить.
В чужом глазу бревно Я тоже шел сюда, думал, потолкуем о магнезитовом кирпиче. Вещь может получиться. А ты в рукопашную попер.
Будько поднял голову.
Не надоело кирпичи, кирпичи? Тебе, наверное, и женщины прямоугольными кажутся?
Владыкин не успел ответить хлопнула дверь. Дербенев в брезентовой робе с накладными плечами, в каске, надетой поверх шерстяной шапочки, показался великаном, заслонил дверной проем. Бросил на полированный стол огромные рукавицы.
Чего звал?
Присядь. Как смена?
Не темни как детишки, как дровишки. Некогда. Кипящую варим, глаз да глаз
Обойдутся, сказал Будько и стал разливать по стаканам заварку, последнее заседание «большой тройки», повторил он. Итак, Владыка при своих остается: одобряет, можно сказать, деятельность Радина.
Шутит Серега, Дербенев принял из рук Будько стакан, весь цех гудит на голоса. Есть, конечно, злопыхатели. Латыш, например. В стенгазете уже начирикал: «В тепличных условиях дуб не вырастишь, дубину можно».
Владыкин прыснул в кулак.
Друзей обсмеиваешь, ну-ну! Будько расстегнул пуговицу на куртке, жарко стало вывел из равновесия смешок. Говорят, у начальника в Москве что-то не заладилось, многозначительно посмотрел на Дербенева, мы и оказались козлами. Знамо дело, навели. Но кто?
Ищете, на ком отыграться?
Будько хлопнул ладонью по столу. Даже Дербенев вздрогнул.
Замолчи! Ты как тот хамелеон На хвост наступили и Чайком да блинами балуешь Радина, приручаешь. Ласковый теленок двух маток сосет. Не выйдет, Владыка, обломаешь зубы!
Мигнул глазок внутреннего телефона. Будько снял трубку.
Начальник в цехе! доложил диспетчер.
Видать, тоже не спится! Будько резким движением смахнул в ящик стола бумаги, натянул каску. Раскинь мозгой, Серега, последний раз, с кем ты Иначе пожалеешь
Эх, поздновато предупредил диспетчер! Будько в дверях столкнулся с начальником цеха.
Добрый вечер, товарищи! Радин энергично встряхнул руки Владыкину и Дербеневу. С вами, Тихон Тихонович, виделись. Присел на стул. Приказ обсуждаете?
Какой? словно не понимая, спросил Будько. У вас приказов больше, чем стали.
Об очковтирательстве.
Знаете, Анатолий Тимофеевич, Будько вскинул злые глаза на Радина, я первый выговор получил в год вашего рождения, будучи кочегаром паровоза, с формулировкой: «За отказ топки подтопки».
Бред какой-то.
Похож на ваш приказ. Да, на ваш неумный приказ. Не смущайтесь, здесь все свои. Скажу откровенно: вы этим приказом лишний раз доказали, что не созрели для руководства.
Спасибо за откровенность, ничуть не обиделся Радин. Я чертовски устал, налейте стакан чайку.
Будько нехотя взял термос, ополоснул чаем стакан, наполнил снова, протянул Радину. Тот отхлебнул глоток.
В чем вы узрели мою несостоятельность?
Дербенев и Будько переглянулись.
Не понимаете простой истины, сказал Будько, сообщение о рекорде в новом комплексе прошло по стране, попало в иностранную печать. Многие мечтают купить у нас лицензии на установки непрерывной разливки, а вы Воздвигли стену между собой и коллективом.
Не думаю.
Зря. И потом. Рекорд санкционировал секретарь парткома. С ним вам еще предстоит провести турнир изящной словесности.
Дербенев шумно выдохнул:
Дурак не поймет одну смену отлихорадило, зато ребята поняли, каких высот достичь можно.
Здесь очень душно, сказал Радин. Будько закрутил головой, пытаясь понять истинный смысл фразы, на всякий случай распахнул форточку.
Благодарю. Радин допил чай. Вы, друзья, простите меня за такое сравнение: вы будто на пароме плаваете берега примелькались, жизнь вроде остановилась. Что было возможно вчера, завтра станет невозможным. И я ломать буду заранее запланированные рекорды, которые делаются нечестным путем. Да, да! И ломать буду «рекордсменов», тех самых, которых сначала создают на бумаге, потом расчищают им путь к пьедесталу!
Будько, прищурясь, смотрел на Радина, словно впервые видя его. Он не мог понять простой истины: зачем рубить сук, на котором сидишь? Любой мало-мальски мыслящий руководитель старается выбить план поменьше, хотя бы на время освоения проектной мощности.
Мы обжалуем приказ, учти! с угрозой сказал Дербенев.
Это ваше право. Но по-старому не будет.
Дербенев решительно встал.
Не знаю, как вы, товарищи, только я, дорогой начальник, с тобой, видать, не сработаюсь!
Радин вскинул голову:
Что ж, незаменимых у нас нет.
Подобного ответа Дербенев не ожидал. Заморгал, стиснул в кулаке рукавицы, быстро взглянул на Будько. Лицо Тихона наливалось кровью.
А я не уйду. Чую: только и ждешь этого. Чтобы делишки свои обделывать Шалишь! Я в цехе останусь. А вот за тебя не могу поручиться! Дербенев ожег Радина взглядом и вышел.
27
У секретаря парткома завода только что закончилось совещание пропагандистов. Обе створки дверей были распахнуты, и в приемную выходили возбужденные, раскрасневшиеся люди с папками и портфелями, на ходу обменивались репликами, мельком оглядывали Радина, который стоял у порога кабинета и ждал, когда освободится Дорохин. Проводив всех, Дорохин потянул шнурок оконной фрамуги, верхняя половинка окна приоткрылась, и в кабинет вметнулся порыв ветра.
Здравствуйте, Николай Васильевич! бодро приветствовал парторга Радин. Последняя их беседа была обоюдоприятной, и Радин надеялся, что и нынешняя встреча пройдет на высоком уровне. Вы меня приглашали?
Садитесь! Дорохин указал на стулья. Приветствую! Прошел к столу, но сел не сразу. Долго искал что-то, хмурился. И Радин искренне пожалел парторга. Горит человек на работе. Ни дня, ни ночи. Садитесь! снова проговорил Дорохин, на этот раз резко и властно. Интонация голоса, обращение на «вы» не предвещали ничего хорошего, но Радин был сегодня в прекрасном настроении дела в цехе шли нормально. Сварили первые плавки «с шапкой» по методу Бруно, это не могло не радовать.
Дорохин враз отодвинул бумаги в сторону, сел. Справа от него возвышался стеллаж с вымпелами и сувенирами, подарки гостей завода. Солнечный свет отражался в стеклах стеллажа и падал на бледное лицо Дорохина.
Жалоба! Дорохин прищурился от солнечного света. Догадываетесь?
Не жалуются на того, кто ничего не делает, Радин попытался разрядить обстановку. Не будут жаловаться, человек станет счастливым, а счастье не всегда здорово. Персы рассказывали: если на их языке слово «счастье» прочесть наоборот, получится «пропащий».
Дорохин грустно посмотрел на Радина.
Вы с какого года в партии? И, не дожидаясь ответа, изрек: Должны знать: партийный комитет не место для болтовни. Объясните, пожалуйста, чем вы руководствовались, издавая сей приказ? Дорохин подвинул ближе знакомый зеленый листочек с приказом, перепечатанным на ротаторе.
Честно говоря, Радин с этой стороны не ждал подвоха. Ведь Будько и, конечно, Дербенев прекрасно знали, что рекорд, можно сказать, сфабрикован. Так, к сожалению, бывает: одна смена идет на рекорд, а вторая простаивает: бывает из-за нехватки материалов. И если «творцы рекорда» решили жаловаться, значит, надеются на «сильную руку».
Я руководствовался интересами производства! торжественно, чуть насмешничая, сказал Радин.
Демагогия. Ваш приказ слабо мотивирован.
Так считаете вы? А у меня свое мнение.
Отмените приказ! Дорохин решительным жестом руки прервал Радина. Проявите принципиальность, подобную той, что вы проявили во время первой плавки.
Радин сухо усмехнулся. Нажим со стороны секретаря парткома удивил его.
У вас, Николай Васильевич, своеобразный юмор, Радин встал. У меня нет времени выслушивать его.
Сядьте, Радин! с неожиданной властностью проговорил Дорохин. Он сидел прямо, чуть подав подбородок вперед, отчего лицо его выражало непоколебимую решимость. Разговор только начинается. Вы никогда не задумывались над смыслом слова «знаменосец»?
Человек, несущий знамя! Радин все еще держался бодро.
У меня был закадычный друг, голос Дорохина слегка дрогнул, Валя Сизых. Знаменосец. Знаете, на фронте немало рождалось историй, почти легенд, но про Сизых рассказывали невероятное. Его убили в двух шагах от высоты, которую мы ожесточенно штурмовали. Сизых сделал эти два последних шага. Мертвый. Со знаменем в руках
Я не совсем понимаю Какая связь?..
Странно, Дорохин даже отстранился от Радина, не чувствовать связи между прошлым и настоящим. Маяк, уважаемый товарищ Радин, не только кораблям нужен. Ты выставил крепкого мастера. Смотрите! Это эталон! Вы тоже можете стать такими!.. Подтягивай отстающих до уровня передовиков. В этом суть социалистического соревнования. Это элементарно, право слово!
В принципе я разделяю вашу точку зрения, но в частности есть возражения. Корабль не может крутиться вокруг да около маяка. Идти от маяка к маяку, словно по эстафете, от светлого к более светлому вот цель. Настоящий пример, по-моему, должен быть не зализанный, а свежий, лучше всего, с мозолями, синевой под глазами. А у нас? Случается, держим равнение на застывший в бронзе живой памятник. Один и тот же.
Разве плохо, что имя Дербенева столько лет гремит по стране?
Радин обезоруживающе улыбнулся:
Фамилия названа. С этого бы и начинать разговор. Извините, конечно, только Дербенев, как бы помягче сказать, маяк для тех, кто далеко, а для тех, кто близко Радин не докончил фразы, уставился на вазу с завядшим букетом полевых цветов. Вот он Дербенев, отцвел. Видя, что Дорохин хочет возразить, заторопился: Нам никуда не уйти от явления, которое социологи называют престижностью труда. Есть ребята, готовые с улыбкой тесать бревна каменным топором, но для этого им необходимо знать, что без их труда людям невозможно. А Дербенев Хорошо работает человек, а почему? Вот главное. Вы согласны? Что им движет? Деньга, самолюбие, карьеризм, расчетливость? И не дай бог в этом вопросе ошибиться. Очень легко тут карьериста в герои произвести. Не мне вам объяснять: настоящий герой работает для других, для общества.
Дорохин покачал головой:
Человек жизнь заводу отдал. А вы из-за личных антипатий судите. И теорию выработали. На весь цех, можно сказать, на весь город ославили. К лицу ли это столь эрудированному руководителю?
Разрешите? Радин потянулся к стакану. Налил воды, отпил глоток. Вода была теплой и несвежей. А теперь забудем о личностях. Помогите молодому коммунисту уяснить истину. На кого должен равняться рабочий человек? И кстати, по какому принципу нужно награждать?
О знаменосцах мы уже говорили, а о наградах по заслугам. Или у вас свое мнение?
И очень принципиальное. Только сначала уясним посылку: мы хотим сделать, как лучше, справедливее. И вы, конечно, и я. Так вот. Я твердо убежден: нельзя раздавать награды списком, по разнарядке. Трем женщинам, двум беспартийным. Спро́сите, как надо?
Дорохин пожал плечами. Остановить бы, не в свои функции лезем, под носом не замечаем, а привыкли мыслить в мировом масштабе. Ну да ладно, пускай выскажется. Любопытно все-таки услышать голос молодой администрации.
Сошлюсь опять на уральский пример. Как-то на завод выделили по итогам работы одну высокую награду. Кому ее вручить? Хороших людей масса. Собрали активистов, ветеранов труда, словом, людей уважаемых, стали сообща думать, просеивая каждого. Набралось двадцать шесть отличных мастеров. Обсудили кандидатуры в бригадах. Высказаться предлагали каждому. Вскоре в списке осталось восемь кандидатов. Передали список в совет ветеранов труда. Оттуда возвратили листочек с двумя фамилиями. Легендарные люди, сама история завода. Ну, самые-самые.
И как вышли из положения?
Пригласили обоих в партком. Объяснили ситуацию. Тогда встал один из сталеваров: «Ты, Фадеич, более достоин. Сам у тебя учился». Естественно, времени на обсуждение ушло много, но зато у Фадеича рука три месяца болела. Каждый поздравлял. Такова отдача. Я как-то слышал невеселую шутку: «Хочешь развалить лучшую бригаду, выдай премию трижды одному человеку».
И опять душа Дорохина раздвоилась. По должности разубедить бы Радина, доказать, что в тридцатитысячном коллективе нет времени и сил возиться с каждым, обсуждать его и так и эдак. И хотя случаются накладки, в целом система себя оправдала. Но чем больше он слушал горячую исповедь начальника цеха, тем большей симпатией проникался к нему, соглашаясь с его доводами. А Радин, видя, что секретарь парткома молчит, не вступает в спор, продолжал говорить горячо и заинтересованно.
По инерции отмечая заслуженных, перестаем замечать других. И это обиднее всего.
У вас есть примеры? спросил Дорохин, почти наверняка зная, о ком будет говорить Радин.
Сколько угодно. Сергей Иванович Владыкин, Бруно, наконец. Парень нацелен на поиск, всей душой, всеми, если хотите, фибрами. Утяжеленные плавки, система «Пульсар», помогает электронщикам создавать математическую модель плавки. А до рекордов, как видите, не смог добраться, не удержался, чтобы лишний раз не подковырнуть Дорохина. И я уверен: очень скоро мы откажемся от подобной практики. Создавать знаменосцев соревнования следует на рабочих местах, у печей, а не в кабинете, как это иногда бывает.
Есть в твоих словах зерно, снова перешел на «ты» Дорохин, только не думай, что открыл Америку. На собраниях говорят сталевары об этом, да и в личных беседах. Дорохин снова поискал что-то в столе. Радину показалось, парторг просто тянет время, собирается с мыслями. Кажется, не ошибся. Дорохин выпрямился. А как быть все-таки с приказом? Пойми, ты погорячился. Обсудить бы случай в коллективе, пригласить копровиков, доменщиков, всех смежников, от которых зависит успех плавки, предъявить им счет. А рекорд пример. Вот, мол, как можно варить сталь, если каждый будет болеть за дело. Я просто советую Для твоего же блага.
Нет! как отрезал Радин. Я не флюгер! Верю в разумность приказа.
Что ж, как-то вяло согласился Дорохин, моральная правда на твоей стороне, а юридическая Приказ зачтут в твой пассив. А моя совесть чиста. Уговаривал, Предупреждал
Притворив за Радиным дверь, Дорохин прошел несколько раз по кабинету, подсел к столу. Во рту была какая-то горечь не то от противной теплой воды, не то от разговора. «Ай да я, ай да парторг, проговорил вслух, не доказал, не убедил. Не оправдал доверие директора. Просил Винюков воздействовать на Радина, А правы ли мы, настаивая на отмене приказа? Не знаю, какая-то сумятица в голове».